годится, нужно сказать правду. Даже если она ни о чем не догадывается, пусть лучше узнает от меня, чем от дочки. Нужно только выбрать момент.
— Давай его сюда, — Дарья Сергеевна вздыхает и забирает котенка, тот сразу начинает громко урчать. А у нас только орал и мяукал. — Мышка, переодевайся. Никита, мойте руки и идите в кухню. Вы будете чай или кофе?
Когда выхожу из ванной, Маша-Мышь уже на кухне. Сидит возле котенка и смотрит, как тот лакает из пластикового судочка молоко.
При ярком свете лучше видно, сажусь и украдкой ее рассматриваю. У Маши очень красивые руки с длинными, как у пианистки, пальцами. И зачем она одевается как пацан? Сейчас на ней футболка с шортами, и я залипаю на стройные ножки.
Она вся такая аккуратненькая, ладная. Жаль только, что снова в очках. Толстые линзы уродуют глаза, они кажутся маленькими и злыми.
Быстрым взглядом обвожу кухню. Уютно. Может, не так круто, как у нас или у Мамаевых, но на уровне. Все светлое — от мебели до жалюзи на окнах. Много цветов.
Маша садится за стол напротив меня и поглядывает на мать. Пока та разливает чай по кружкам, глазами указываю Мышке на очки. Ее щеки розовеют, а у меня по венам бегут огни.
Она вспомнила лифт, клянусь, потому что я тоже его вспомнил. Моя Мышь снимает очки, кладет рядом на стол и поднимает на меня глаза. Они большие и влажные, как у лани, и у меня снова частит пульс вместе с сердцем.
Пахнет лимоном и выпечкой, на столе появляются булочки с изюмом и маком. Дарья Сергеевна садится рядом с нами и складывает ладони домиком.
— Никита, расскажите, как вы с Машей познакомились? Ваши родители не волнуются? Уже достаточно поздно.
Слышу только первый вопрос. Маша смотрит на меня настороженно. Понятно, не хочет испортить первое впечатление. Рассказать, как есть, или сочинить что-нибудь? Давай, Ник, решайся. Не будь законченным козлом.
— На самом деле, — говорю севшим голосом, — на самом деле это было не совсем знакомство.
Приходится прокашляться.
— Да? — красивые брови взметаются вверх, — это как?
— Я сбил вашу дочь, — выпаливаю, кровь предательски бросается в лицо. Во рту мгновенно пересыхает, но я героически удерживаюсь от глотка чая.
— Что значит, сбил? – все еще не понимая, переспрашивает мама Маши.
— Очень просто. Ударил машиной. Прав нет, мне еще нет восемнадцати, так что…
— Мам, — Машка притрагивается к руке матери, сжимающей чашку.
Но меня уже несет. Даже не думаю останавливаться. Впервые в жизни чувствую драйв от того, что говорю правду. Пересказываю случившееся от начала до конца, ничего не приукрашиваю и не останавливаюсь даже тогда, когда не мешало бы и притормозить.
— Я не из благородства вернулся, мне ваша дочь понравилась. Очень понравилась, — выпаливаю.
Стараюсь не смотреть на Машу, слишком обжигает взгляд распахнутых потемневших глаз.
Дарья Сергеевна недоверчиво смотрит на меня. Уверен, ей сложно переварить такую инфу.
— Мы можем вызвать полицию, если хотите. Можем набрать отца, он в Австралии, там как раз день. Я готов, — ну, тут я, конечно, загнул. Не готов. Не хочется остаться без денег и без машины. Но выбора я себе не оставил.
В воздухе повисает тишина. Гнетущая и неопределенная. Отхлебываю чай.
— Положим, полицию мы вмешивать не будем, — Дарья Сергеевна берет в руки чашку, — а с вашим отцом я бы поговорила. Дайте мне его номер. Как его зовут?
Разве я себя не назвал? А, это она про отца, не про меня.
— Андрей. Топольский Андрей Григорьевич.
Смотрю на ее руки. У мамы Маши такие же длинные пальцы, как у ее дочки, у них это семейное. Словно в замедленной съемке вижу, как они разжимаются, чашка падает на пол. От звона разбитого стекла спящий котенок подрывается и в страхе распушивает хвост.
Ну да, мой отец — депутат облсовета, но он не ест людей. Странно, что она так реагирует. Даже то, что я сбил Машу, походу, вставило меньше.
Женщина резко встает, прижимает ладонь к губам и отходит к окну.
— Мам? — Маша привычным жестом надевает очки и удивленно смотрит на мать. Подходит, трогает за локоть. — Мамочка, ты чего?
Непонимающе моргаю, мечусь взглядом от Мышки к ее матери и обратно. Что вообще здесь происходит?
— Тебе лучше уйти, Ник, — тревожным голосом говорит Маша.
— Да, Никита, — эхом отзывается Дарья Сергеевна, — вы идите. Спасибо, что привели Марию.
— Ладно, — ничего не понимаю, понимаю только, что действительно лучше свалить. Хотел еще спросить, напишет ли она на меня заявление, но передумал. Потом у Мышки спрошу.
— Не волнуйтесь, я не стану беспокоить вашего… ваших родителей, — как будто читает мои мысли Дарья Сергеевна.
С трудом вспоминаю положенные при прощании вежливые фразы и медленно иду к выходу. Уходить не хочется. Маша идет за мной. Молчит, расстроенная. Поворачиваюсь и протягиваю руку.
— Дай, плиз, свой телефон. Только сними блок.
В очках она, конечно, совсем другая. Но мне все равно нравится, надо потом спросить, почему она не носит линзы. Потом, сейчас не время.
Мышка протягивает телефон, вбиваю свой номер, пишу «Ник Топольский».
— Позвони, когда мать успокоится. Я не буду спать, пока ты не позвонишь или не напишешь, ок?
Вкладываю телефон обратно в руку, а потом быстро снимаю с нее очки и прижимаюсь к губам. Внутри гулко ухает, в животе холодеет. Будто я впервые с девочкой целуюсь, офигительные ощущения!
Она отшатывается испуганно, но я уже иду к лифту. Не оборачиваюсь, хоть знаю, что она смотрит на мою спину. Инстинктивно расправляю плечи.
Смотри, Мышка, тут есть на что посмотреть. Спасибо отцу, что с горшка меня с собой по тренажерным залам и бассейнам таскает.
Плавание, футбол, тренажеры. Благодаря им с шириной плеч, прессом и рельефом у меня порядок.
Веса маловато, но отец говорит, что точно таким же в семнадцать был. А теперь в тридцать девять его спокойно можно снимать в рекламном ролике любого фитнес-центра.
***
Всю дорогу домой думаю о них. Странные они обе, конечно. Мышка красивая такая, а как будто прячется за очками и отстойным шмотом. Хотя раз они живут в таком районе, то и одежду нормальную могут себе позволить. Значит, она нарочно это делает?
Время от времени поглядываю на телефон. Позвонит, не позвонит? И сам себе
