могу удержаться от сарказма. А Филатов аж напрягся весь. Струной вытянулся, в глазах не то изумление, не то ужас, на лбу испарина выступила. Нервничает? С чего вдруг? Или я в точку попала? О его жизни известно только со слов Зои Васильевны. И всегда это что-то гениальное, то, чем можно гордится или, на худой конец, завидовать. Но у каждого человека есть другая сторона медали. Любящая мать о таком вряд ли станет распространяться. А я, в свою очередь, посчитала нужным не развивать эту тему.
— Да я шучу, Филатов. Успокойся.
— Я спокоен. — Фыркает, не разделяя моего веселья. Вот это да! Он ещё и дерзить умеет? Я думала, Эдику такие эмоции не свойственны. Ладно. Надо угомонится, а то ещё чего ляпну. В таком состоянии для меня это на раз-два.
— Прости, если задела твои чувства.
— Не задела, — отмахивается, не спуская глаз с бутылки. Блин, я что, реально в точку попала? Неудобно как-то. Может у человека травма? Хотя откуда мне было знать.
— Как работа? — Решаю сменить пластинку. — Тёть Зоя говорила, ты большой начальник.
— Работа как работа. Обычная.
Ещё и скромный.
— Ну не скажи. Подняться до таких высот не каждому дано.
— Каждому, кто этого хочет.
— Нравится?
— Не жалуюсь.
Мда, вот и поговорили. Скучный он. Зануда.
Смотрю на время. Почти одиннадцать. Нужно домой двигать.
— Я бы с удовольствием ещё с тобой посидела — вру и не краснею — Но завтра вставать рано, да и тебе наверняка выспаться нужно.
Эдик ничего не говорит, даже не смотрит в мою сторону, просто кивает и жестом руки подзывает официанта. Расплачивается, хотя я предлагала счет пополам разделить, мол, пили-ели вместе, не на свидании же. Но Филатов не позволил. Вложил купюры в папку, плюсом сверху на чай оставил и первый поднялся с места. Как галантный кавалер, помог надеть мне шубу, а на выходе еще и дверь придержал. Вот оно, воспитание. В наше время большая редкость. Одевался бы получше, девушки бы сами на него вешались. Даже странно, что при такой матери и с кучей денег он выглядит как нищенка с вокзала.
Минут через тридцать захожу домой.
Тишина.
Наверное, спят уже.
Поставив горшок с геранью на тумбу, раздеваюсь и на цыпочках плетусь в свою комнату. Меня слегка шатает, а перед глазами всё расплывается. Кажется, последний бокал был лишним.
— Васенька, ты уже вернулась? — Из спальни выходит отец. В своих любимых трениках, футболке и с планшетом в руках. Ни дня не может без работы, даже дома. Мама раньше злилась, а с годами плюнула, смирилась, в общем.
Прикладываю палец к губам. На что он понимающе кивает.
— Мама спит?
— Поспишь тут — Ворчливо выплывает следом. Запахивает хлопковый халат и поправляет волосы — Ну как сходила?
— Нормально — отвечаю, стараясь лишний раз не дышать. Она терпеть не может алкоголь. Отца на коротком поводке держит. Про себя вообще молчу. Мы в том году тайком его рябиновку пили, а потом лаврушкой заедали. Так мать, как узнала, неделю не разговаривала. Пришлось пообещать, что если и будем выпивать, то только по особым поводам. Сейчас не тот случай, а ругаться на ночь глядя в мои планы не входит.
— Что за ответ такой — нормально. Расскажи поподробнее. Пойдем на кухню, чайку попьем.
— Может, завтра? — Смотрю с надеждой, но меня будто не слышат.
— Я сегодня твой любимый медовик испекла. Пальчики оближешь.
Вздохнув, всё же иду следом за матерью. Отец тоже с нами.
Мама суетится, накрывает на стол и садится напротив. Выжидающе смотрит. А я не знаю, куда себя деть. От меня несет, как от токсичной бочки. Но мама отчего-то решает не комментировать этот перформанс. Она вообще со вчерашнего вечера какая-то странная. Слишком спокойная, что ли. Когда живешь всю жизнь с тираном в юбке, такие резкие перемены, знаете ли, пугают. — Ну, рассказывай. Как концерт? Что делали? Где были?
Ну я и рассказываю, опуская излишние подробности. Не объясняюсь, что едва не уснула и как не хотела идти в ресторан с Филатовыми. Зато про герань упомянула, так мама аж охнула и довольно заулыбалась.
— Ну, посмотри, какой Эдичка молодец. Цветочки подарил. Настоящий мужчина.
— Разве это цветы? — Усмехается папа, откладывая планшет. Снимает очки в тонкой оправе и пальцами давит на глаза. — Хорошо, хоть не гвоздики.
— Гриш, ну прекрати! Мальчик старался, выбирал, а ты… Совсем зачерствел со своей работой.
— Лидусь. Если бы я по молодости тебе такое подарил, ты бы мне этот горшок на голову надела.
— Не говори ерунды. Раньше, сам знаешь, с цветами дефицит был. А герань — очень красивое растение, неприхотливое. Смотришь — и глаз радуется.
— Пусть и ерунда, но и сейчас не восьмидесятые. На три розочки мог бы и раскошелится.
— Любое внимание приятно. И вообще, твои розы через два дня в мусорном ведре валялись бы. А так — память. Радовался бы лучше, что на нашу дочь такой парень внимание обратил. Вот скажи мне, когда за ней в последний раз мужчина ухаживал? Так и помрет старой девой со своими плюшками.
Кажется, вечерние посиделки плавно перетекают в грядущий скандал. Я стараюсь слиться со стеной и помалкивать. Папа тоже затихает, решая не спорить. Знает ведь мать, как танк, своё слово до победного отстаивать будет. Даже если не права.
— Васюш, ты мне скажи, как тебе Эдуард?
— В каком это смысле? — Не совсем понимаю, о чем идет речь.
— Нравится? Он мальчик чудесный: обеспеченный, умный, созревший для семьи.
Ммм. Вот, оказывается, куда дорожка-то ведет. А я всё думаю, что это за неземные восхищения в адрес сына подруги. В женихи, значит, записать решила.
— Не нравится. — Обрубаю на корню, всем видом показывая, что эту тему развивать я не собираюсь.
Мама даже бровью не повела.
— Ну, ты так сразу-то не кипятись. Присмотреться нужно. Пообщаться как следует.
— Да не собираюсь я с ним общаться. Мы всего лишь один раз
