И зачем. Ну… или кто-то поддался панике, не разобравшись. Сезонное ОРВИ всё ж таки имело место. Или власти уже экономят лекарства даже на простых заболевших, вот таким бесчеловечным образом… Не знаю…
И, сказав всё это, Егор Саныч как-то поник, ссутулился, стал ниже ростом.
А люди, вдруг разом очнувшись, загалдели, зашумели. Кто-то выкрикивал: «Правильно, всё верно Егор говорит!», кто-то, как и отец Кира сомневался, приводил свои доводы, и лишь Бахтин, чуть отойдя от остальных в сторону, помалкивал и словно ждал, когда все выпустят пар. Так оно и случилось, и, иссякнув, люди замолчали.
И тогда Роман Владимирович снова взял слово.
— Кирилл, — он неожиданно повернулся к Киру. — А ты не хочешь нам кое-что рассказать?
— Я?
— Ты-ты. Про то, что произошло у вас в теплицах, с этим, как его, — он повернулся к Колобку, который тоже был среди присутствующих. — Как, Женя, его звали?
— Лазарев. Олег, — пробормотал осунувшийся и утративший свою привычную округлость Колобок.
— Вот-вот. С Олегом Лазаревым.
И по острому взгляду Бахтина Кир понял, что тот откуда-то всё знает.
Глава 7. Кир
Кто рассказал Бахтину о Лазаре и о наркоте, Кирилл так и не узнал. Сначала было не до этого, а потом и тем более. Это мог быть Колобок, сложивший два плюс два. Или Вовка Андрейченко, которому Кир всё разболтал. Или Лёха, что было наиболее вероятным, судя по моральному состоянию, в котором тот находился последнее время. Но это было уже неважно. Важно, что Бахтин знал и ждал, когда Кир расскажет обо всём сам.
Кирилл повёл плечами, словно, ему стало зябко. Посмотрел на отца, встретился с его холодным взглядом. Отец ещё не знал, что он сейчас расскажет, но уже предчувствовал, что ничего хорошего. И его предчувствие было верным. После неудачного опыта наркодилерства отец взял с Кира слово, что он больше никогда не будет иметь дел с наркотой. Кир, конечно, пообещал и даже в тот момент совершенно искренне, но жизнь, как известно, вносит свои коррективы. Вот она и внесла.
— Давай, Кирилл, не задерживай нас. Рассказывай, — потребовал Бахтин.
И Кир, стараясь не смотреть на отца, начал свой рассказ. Про пакетик с холодком, которым они собрались закинуться с Лёхой, про Лазаря, про то, как нашёл его спустя час в туалете. Его слушали, не перебивая, но вряд ли понимая до конца.
— Ну и что, Роман, ты хотел всем этим показать? Что мой сын — наркоман и придурок? Так это, — отец презрительно посмотрел на Кира. — Это я и так знаю. А теперь и все остальные…
— Ваня, остановись, — прервал его Бахтин. — Ты сейчас не о том думаешь. Совсем не о том. Связь… связь улавливаете? Между холодком и теми, кто заболел?
Он обвёл всех взглядом.
— Да нет никакой связи, не начинай! — раздражённо выкрикнул Егор Саныч. — Строишь тут заговоры конспирологические.
— У нас в бригаде Юрку увезли с такими же симптомами: кашель и пена пузырями. А Юрка…
— Бухарик твой Юрка, что я не знаю.
— Бухарик и торчок.
Егор Саныч покраснел и насупился. На его лице появилось упрямое и неуступчивое выражение. Видно, этот спор между ними начался не сегодня.
— Ну а смысл нас здесь из-за каких-то доторчавшихся наркоманов запирать? — подал голос кто-то из толпы. — Да ещё целыми семьями. С детьми.
— Вот и я про то толкую, — вконец рассердился Егор Саныч. — Это Рома у нас детектива из себя разыгрывает.
— Я пытаюсь понять, — спокойно сказал Бахтин.
— А что нам это даст? Что?
Все опять замолчали. Кир скосил глаза на отца. Тот стоял, опустив голову, и угрюмо рассматривал свои ботинки.
— Ты сам только что сказал, Егор, что болезнь, возможно, срежиссировали, — Бахтин не сдавался.
— Ну сказал. Но это одна из версий, причём самая дикая.
— Это могло быть просто совпадением, — подал голос отец Кира, который наконец-то оторвался от созерцания своих ботинок. — Просто случайным совпадением, которое привело к тому, к чему привело.
— Или совпадением, — согласился Бахтин. — Что не отменяет вопроса, почему нам дали сухпаёк на две недели и аккурат ровнёхонько через эти же две недели вырубили вентиляцию. Прости, Ваня, — Бахтин поднял руку, предвидя возражение со стороны Шорохова-старшего. — В то, что за нами завтра приедут с песнями и музыкой, я не верю. А вот в плохое — вполне. И Егор, хоть у нас с ним и расходятся мнения по поводу причины нашего так называемого карантина, тоже не верит в хорошее. Правда, Егор?
Все обернулись к Егор Санычу. Тот сморщился, как от зубной боли, и, понимая, что от него ждут ответа, почти выкрикнул:
— Да! Не верю! В то, что эти, — он ткнул пальцем вверх. — Что эти наверху о нас пекутся, да не смешите меня. Нам, участковым врачам, лекарств почти не выдают уже я даже забыл сколько лет. Вот вы ко мне приходите: Егор Саныч, у меня то, у меня это, Егор Саныч, дай таблеточку. А что я дам? Что? Скоро заговорами лечить начну. Придёт больной, я ему на ушко пошепчу хрень какую-нибудь и будь здоров. Ну или помирай.
Егор Саныч зло посмотрел на всех.
— Четырнадцать лет назад им потребовалось сократить количество людей в Башне, и что? Кто-нибудь пикнул против закона Савельева? Хоть один? Нет. Все проглотили. И до сих пор глотаем. Я так думаю, — доктор неожиданно сбавил обороты и заговорил уже спокойнее. — Я так думаю, совпадение это или не совпадение, но заперли нас тут намеренно, и никто никого лечить не собирался. Потому что, как я уже сказал — нечем. И если бы у нас была настоящая эпидемия, мы бы тут все друг за дружкой потихоньку окочурились. Власти ж это прекрасно понимают. И тому же Савельеву, что миллион людей уничтожить, что сто шестьдесят — да какая разница. Во имя идеи людей не жалеют.
Все разом заговорили. Спорили, перебивая друг друга. Егор Саныч опять что-то зло выкрикивал, сердито басил отец. Бахтин, который более-менее сохранял спокойствие, старался сгладить наиболее острые моменты, когда напряжение между людьми достигало своего предела, так что, казалось, начинало искрить.
Кирилл отошёл в сторону, к стене. Прислонился. Он плохо понимал, о чём все спорят. Больше всего его волновала реакция отца, то презрительное отношение, которое он не скрывал: мой сын — придурок и наркоман…
— Ну че, Кирюха, вот это замес.
Кир и не заметил, как Вовка подошёл к нему, встал рядом.
— Ты о чём? — спросил он равнодушно.
— Так о том, что говорят. Что нас, походу, отсюда никто
