кажется, канул в вечность навсегда. Вещи оказались простой необходимостью, функционалом, без которого нельзя обойтись. Даже отсутствие белья давно перестало меня волновать. Я словно рождалась для новой жизни, оставив далеко за спиной прежние привычки и желания.
Свобода — вот то, от чего сильнее разгонялось сердце, то — что имело истинную ценность. Щебечущие девочки в очереди около примерочных кабинок, дама в куртке перед зеркалом, мужчина с ворохом тряпок в руках и его бойкая спутница — все они казались актёрами в театральной постановке, в которой когда-то играла и я. Ненастоящие, картонные персонажи, не сознающие быстротечность жизни, тратящие время на суету и бег по кругу.
Следующим пунктом посещения стала кадетская школа. В форме сотрудницы службы исправления и наказания, меня, глянув паспорт, сразу пропустили к директору. К этому моменту я уже с трудом держала себя в руках, настолько сумасшедшее желание увидеть сына разрывало изнутри.
Войдя в кабинет директора, представительного мужчины лет пятидесяти в белой рубашке с галстуком, я тут же озвучила цель своего визита.
— Я мать кадета Бортникова Данила, хочу забрать его из школы. Сейчас.
— Минутку, ваше имя.
Мой паспорт очутился в руках директора.
— К чему такая срочность? Дети на занятиях.
— Я не видела сына больше трёх месяцев. Он был зачислен в школу без моего согласия. У ребёнка серьёзные проблемы со здоровьем.
— Какие именно?
— По медицинским показаниям ему нельзя жить в интернате, у него энурез. — Моя жесткая интонация, заставила директора насторожиться. — Дайте форму заявления, которое требуется для отчисления, и я уйду без скандала.
Надеюсь, мой намёк он понял.
— Кстати, отец, который записал к вам сына, осуждён на три года.
Директор поправил галстук, наклонил голову, собираясь, видимо, что-то уточнить, но я не дала ему сказать.
— Быстрей, пожалуйста, меня ждёт машина.
Директор в молчании выдал мне бланк учреждения и ручку. По его блуждающему взгляду стало понятно, он никак не мог сложить два плюс два — мою форму и сообщение о том, что бывшего мужа отправили в колонию.
— Пишите в свободной форме. Укажите причину, по которой забираете сына.
Пока я писала подрагивающей рукой заявление, он сделал несколько звонков. Строчки раздваивались в глазах, сердце выпрыгивало из груди, я беспрестанно прислушивалась к шагам в коридоре, поминутно оглядывалась на дверь. Беспричинный страх лавиной накатывал на меня. Чудилось, что опять произойдёт что-нибудь ужасное, и я не увижу сына. Когда дверь кабинета отворилась, и на пороге возник Данилка в форме кадета в сопровождении воспитательницы, я с трудом поднялась на подгибающиеся ноги.
— Даня…
— Мама!
В его голосе прозвучала такая дикая тоска вперемешку со жгучей радостью, что я чуть не свалилась на пол. Мы сцепились, как два человека, потерявшиеся в открытом океане, в смертельном круговороте бури, наконец-то, нашедшие друг друга.
— Ты больше не уедешь?
Чтобы не пугать ребёнка, я как могла, сдерживала подступившие слёзы, гладя его коротко остриженные волосы.
— Нет. Теперь буду с тобой. Ты собрал вещи? Я забираю тебя из школы.
— Навсегда?
— Конечно. Мы переезжаем. Сюда ты не вернёшься.
Воспитательница подала мне рюкзак.
— Здесь всё имущество кадета Данилы Бортникова. Будете проверять?
— Нет.
Директор выдал документы Дани. У меня не было ни пакета, ни сумки, я засунула их в школьный ранец ребёнка. Воспитательница неодобрительно поджала губы, переглянувшись с директором, но такие мелочи меня давно не волновали.
— У тебя всё нормально? — смотрела в глаза сына, боясь увидеть в них что-то затаённо незнакомое и страшное. Мои страхи бежали впереди меня.
— Учебники и тетради я сдал.
— Хорошо. Пойдём быстрее.
Сын уцепился за мою руку, и моё счастье стало полным.
* * *
Связавшись с юристом, у которого были все нужные координаты, документы и ключи, я поселилась в квартиру Бортникова, решив, что Дане привычней находиться в знакомой обстановке, да и с продажей квартиры я хотела поторопиться. Жажда деятельности била ключом. Сына я сразу же перевела в школу по месту жительства, в которую записала ещё в феврале, потому что новая квартира находилась в том же районе, что и прежняя.
Все мои личные вещи исчезли, Бортников, видимо, выбросил. Оставил только мой столовый сервиз, раритетную кружечку из антикварного Кузнецовского фарфора и серебряные ложечки от бабушки — матери отца. Самое ужасное, не осталось альбомов из родительского дома и моих фотографий с сыном, даже из роддома на выписке. Обыскав всю квартиру, и не найдя фотографий, я прорыдала пол ночи.
То, что он выбросил снимки нашей свадьбы, меня не волновало, я бы сама это сделала, но исчезли фото мамы, папы, бабушки и мои фотографии с сыном. Бортников заранее похоронил меня и стёр все упоминания обо мне из жизни сына. Этого я ему простить не могла
Я поговорила с юристом, потом с Даней. Сын сразу же согласился с моим предложением, и юрист начал мероприятия по смене фамилии ребёнка. Себе я вернула девичью фамилию, осталось получить согласие отца, чтобы упростить процедуру для сына. Я была настроена решительно, мысленно готовилась к суду, если папаша откажется дать согласие, но всё решилось довольно быстро. Не знаю, почему Бортников не стал ерепениться и торговаться, возможно, кто-то помог ему определиться, но никаких отступных не потребовалось.
Вскоре позвонила свекровь, до этого ни разу не интересовавшаяся мною. Думаю, раньше сын преподносил ей информацию обо мне в таком виде, что они со свёкром кляли меня на все лады. Скорее всего, свекровь была на суде и много нового узнала о своём единственном любимом чадушке.
— Майя, здравствуй.
Соблюдать этикет желания не возникло.
— Что хотели?
Софья Андреевна, похоже, была удивлена моей интонацией, так как последующая пауза с её стороны несколько затянулась. Я уже собиралась отбить вызов.
— Я являюсь законным представителем сына.
— И…
— Ты же будешь продавать квартиру?
Я молча слушала, ожидая, что она хочет предложить.
— Э…мы хотим выплатить твою долю, а квартиру оставить себе.
— Я подумаю. Дела с вами будет вести мой юрист.
— Майечка, мы с дедушкой хотели бы взять внука на выходные.
— Нет.
— У вас планы?
— Нет. Он с вами никуда не пойдёт.
— Что ты говоришь, мы очень любим Данечку.
— Мне нет дела до ваших чувств.
Я отключилась и без зазрения совести заблокировала её и следом свёкра. У них есть о ком заботиться — собирать сыночке передачи, ездить к нему на свидания, писать слезливые послания. Эти люди умерли для меня. Придёт время, я расскажу сыну правду. Когда он подрастёт, то может общаться с ними, если захочет.
Двести тысяч я решила не возвращать, хотя такие мысли поначалу мелькали
