чем отступить. Как только он освободился, Андао бросился на противоположный конец комнаты, за защиту оружия, где его дрожащая рука нашла руку Трина. Пистолет всё ещё был направлен на неё.
Теперь Нхика оказалась диаметрально противоположной семье, которая когда-то её приютила. Если они захотят вызвать полицию, ей будет некуда идти. Если Трин захочет её застрелить, ничто его не остановит.
Тем не менее, Нхика не скрыла свою уязвимость ни гневом, ни цинизмом. Не в этот раз. — Простите, — сказала она, эти два слова выпали, как камни. — Я понимаю, что вы все на меня сердитесь. Я исчезла без предупреждения, но я ушла, чтобы найти настоящего убийцу.
— Похоже, ты его нашла, — пробормотал Трин.
— Я знаю, в кого на самом деле нужно направить пистолет. Это не я, и не человек в маске. Он всего лишь наёмный убийца. Разве вам не важно узнать, кто действительно хотел смерти вашего отца?
На это Трин немного опустил оружие.
— Кто же на самом деле хотел смерти нашего отца? — потребовала ответа Мими, в её голосе прозвучала решительность. Именно Мими первой заподозрила её, и сейчас, из всех глаз, вперившихся в неё, в глазах Мими читалась наибольшая ярость.
— Вы не поверите мне на слово, поэтому я принесла доказательство, — Нхика медленно потянулась к карману рубашки и вытащила письмо. Она бросила его на стол между ними, на нейтральную территорию, и Мими тут же схватила его.
Нхика дала им минуту, чтобы осмыслить краткое сообщение, прежде чем дать контекст. — Ваш человек в маске получил это письмо с просьбой совершить убийство. Вы узнаёте почерк?
Глаза Мими метнулись к Нхике — она узнала почерк. И всё же, она молчала. Нхика надеялась, что это было вызвано шоком, а не отрицанием, потому что письмо было её последним козырем.
— Кто написал это, Нхика? — спросил Андао, медленнее соединяя факты.
Мими заговорила раньше, чем успела Нхика. — Ты хочешь, чтобы мы поверили, что дядя Шон желал смерти моего отца, своего ближайшего друга?
— Всё написано в письме, разве нет? — Отчаяние проскользнуло в голосе Нхики, прежде чем она смогла его сдержать; они всё ещё сомневались в ней.
Мими нахмурилась, выглядя равнодушной, и передала письмо Андао. — Дядя Шон с самого начала помогал нам и Хендону, с тех пор, как ты даже не появилась на горизонте. Какой у него мог быть мотив для убийства?
— Ваш отец почти раскрыл правду: что исследования доктора Санто были нелегитимны, что он использовал целителя сердца в основе своих достижений.
Это признание заставило Мими пошатнуться, но она быстро оправилась, хлопнув ресницами. — Это, конечно, интересная история.
— Зачем бы мне лгать?
— Кто знает о твоём сговоре с человеком в маске? Мотивов может быть много.
— Я понимаю, насколько близка ты с доктором Санто, но ты должна поверить мне. Не только ради меня. Ради себя. — На этот раз слова Нхики прозвучали хрипло, дрожа от отчаяния. Пистолет Трина все еще был направлен на нее, и сдерживаемая ярость обжигала ей горло; она бы выплеснула её, если бы не страх перед пулей. — Почему это так сложно?
— Мы спасли тебя со Скотобойни, Нхика, а ты отплатила нам, уйдя с человеком в маске.
— Ты купила меня на Скотобойне, Мими, — прошипела она, больше не в силах сдерживать свое раздражение. — Ты пригласила меня расследовать преступление, попросила исцелить последнего свидетеля убийства, ни разу не задумываясь о том, какой опасности это подвергало меня. Ты заплатила мне лишь малую часть той суммы, за которую ты меня купила, хемы, которых я так и не увидела. Ты держала меня за запертыми дверями, в самом дальнем конце обеденного стола, ожидая от меня чуда. Сколько я работала, чтобы заслужить твое доверие, только чтобы оно исчезло из-за одного ночного кошмара, одного непонятого поступка? Я никогда не сотрудничала с человеком в маске и не обманываю тебя сейчас.
— Кто продолжал бороться, когда врачи уже списали Хендона, я или доктор Санто? В конце концов, кто его исцелил?
Ее слова потрясли комнату; казалось, что книги могли бы упасть с полок, а люстра — с потолка. Трин опустил пистолет, но Нхика все еще чувствовала жар их осуждения так же отчетливо, как ощущала дуло их пистолета, направленное между ее глаз. Ее мышцы все еще дрожали, гудя от выброса адреналина и гнева, ее легкие жадно хватали воздух, несмотря на его изобилие. Она могла бы успокоить румянец на щеках, слезы в глазах, дрожь в руках, но позволила им остаться, потому что уже выплеснула весь свой гнев. Теперь у нее осталась только честность.
Наконец, Мими шагнула вперед, с выражением раненого зверя. Когда она подняла подбородок, Нхика беспокоилась, что она проявит свое обычное упрямство, но следующие слова прозвучали смиренно: — Ты права. Мы были неправы, Нхика.
— Но веришь ли ты мне?
— Я… — Мими провела языком по зубам, ища помощи у Андао.
Ответил Трин. — Нхика, ты просишь нас поверить, что доктор Санто, человек, который всегда был добр к нам, который был доверенным лицом мистера Конгми, с которым мы все выросли, совершил самое страшное преступление. — Его голос был мягок, и он убрал пистолет в кобуру — он больше не считал ее угрозой, но как насчет союзника?
— Да, прошу.
— И ты знаешь это потому, что человек в лисьей маске сказал тебе?
— Да.
— Ты не подумала, что он мог солгать тебе?
— Да, но я верю ему.
— Почему?
— Потому что… — Между ними воцарилась тишина, пока Нхика искала ответ, которого не знала даже сама. Потому что он показал ей свою семью, и она нашла это более убедительным, чем ложь доктора Санто. Потому что все они носили маски, но он снял свою для нее. — Потому что он целитель сердца.
Ее заявление вызвало молчание. Последовательность эмоций пронеслась по их лицам: сначала шок, затем осознание, потом понимание. Поняли ли они теперь, почему она их покинула?
Нхика продолжила: — Когда я думала, что осталась единственная в этом городе, я нашла другого. Я не ожидаю, что кто-то из вас поймет, каково это, иметь друг друга. Если бы я могла показать это вам, вы бы поняли одиночество. Я прошу лишь, чтобы вы приняли причину, по которой я ушла — это был шанс, от которого я не могла отказаться. Но я вернулась, чтобы попросить вашей помощи в разоблачении доктора Санто — справедливости для вас, безопасности для меня. Если этого недостаточно, то мне больше нечего предложить.
Слова никогда не были ее даром; этим даром было целительство сердца, и
