купить плащ, обязательно шляпу, сумку… нет, лучше небольшой удобный чемодан — его в последнюю очередь, еще бритву и зонтик.
3) Заехать в банк „Хайер“, и если…
Все складывалось поразительным образом — у него в кармане лежал паспорт на имя Пауля Риттера.
„А может, ну их ко всем чертям, эти Канары?!“ — обомлел Брянов… и Сво-бо-да стала вокруг него еще бескрайней.
Он пригляделся к окнам, с трудом справился с фокусным расстоянием, залпом допил стакан — и понял, что адаптора не хватает, но больше нельзя…
Он решил обдумать искушение со всех сторон: а вдруг не так все страшно, как кажется, — в его конкретном случае? Вдруг с Паулем Риттером можно ужиться? Не пират же он, человек интеллигентный, не настырный… и не надо никакого „противоядия“. В конце концов пусть Пауля Риттера будет даже немного больше. Здесь это даже удобней: знает языки, хорошая память — к новому миру почти привык…
Брянов потряс головой, прикинул: и вправду, не сходит ли он прямо сейчас, на свободе, с ума.
Главное что? Конечно, сын. Главное: вместе с Риттером, на пару, усыновить Сан Саныча… потом можно вытянуть его как-нибудь, например, по приглашению, сюда, потом устроить в какой-нибудь университет. В какой же еще, как не в Гейдельбергский!
Ну, и каждое утро Сан Саныч будет таращить на папу глаза: откуда он тут взялся и вообще…
„Так, — стиснув зубы, подумал Брянов, — значит, Паша, не нужен нам берег турецкий… и вообще все это — большая-пребольшая мышеловка“.
Тогда оставалось:
4) искать на все деньги Элизу фон Таннентор;
5) добывать на Канарах „вирус новолуния“ и прощаться с чужим прошлым.
Через три четверти часа Александр Брянов подъехал на такси к банку „Хайер“ и попросил водителя подождать.
Он поднялся по знакомой лестнице и вошел в здание уже как самый настоящий Пауль Риттер.
Мраморные полы. Темные дубовые стойки.
Напольные часы-ратуша с золотыми голубками.
Ему показалось очень странным, даже неправдоподобным то, что рядом с ним нет Элизы. Ему пришлось убедить себя, что ее действительно здесь нет и не будет.
Он подошел к тому же окошечку и спросил о сумме, лежащей на счету Пауля Риттера. При этом он с чувством абсолютной правомерности действий достал наружу темненький орластый паспорт.
„Вот это прогресс!“ — усмехнулся он и чуть-чуть расслабился, когда клерк стал рассматривать экран компьютера.
— По желанию вкладчика запрос может быть произведен без предъявления документа, удостоверяющего личность. — Похоже, клерк и сам был немного удивлен таким феноменом. — Но необходимо, чтобы вы подали условный код счета, введенный вкладчиком, и предъявили образец подписи.
Он протянул в окошко какой-то бланк и указал пальцем:
— Будьте любезны, вот здесь напишите код, а здесь просто поставьте подпись…
Человек у стойки достал ручку правой рукой, передал ее в левую, написал заветные цифры и… не дрогнув, вывел подпись.
— Один момент, — сказал клерк, сунул бланк в щелку на каком-то аппаратике, тюкнул по кнопочке, опять посмотрел на экранчик… — Все в порядке, герр Риттер.
Брянов, именно Брянов разом протрезвел.
„Сработало!“
Риттер несомненно надеялся появиться здесь в лучшие времена под чужим именем… или же завещал деньги своей тени…
Он с благоговением посмотрел на свою левую руку… и вдруг вспомнил.
„Наверно, этот город весь утопает в розах“.
Так сказала когда-то Элиза.
Он сидел за столом, писал статью в „Вестник естествознания“, работал и точно так же, между указательным и средним пальцами, держал ручку… и за окном, на карниз, сел голубь… „Наверно, этот город весь утопает в розах“, — сказала Элиза позади него. Она любила рассматривать географические карты. Она заметила, что он отвлекся от работы, подошла и, положив перед ним раскрытый атлас, тонким своим чудесным пальчиком прикоснулась к Южной Америке.
Буэнос-Айрес, легко догадался он. Элиза очень хотела попасть в Буэнос-Айрес… Но оказалось — не Буэнос-Айрес.
Чуть левее и выше.
В сущности, рукой — а на карте ногтем — подать от Буэнос-Айреса.
РОСАРИО!
„P.S. Я пришлю тебе розу с края света“.
— Что-что?
— Извините, герр Риттер, мне показалось, что вы не расслышали. На этот день сумма на вашем счете составляет три миллиона шестьсот двадцать семь тысяч сорок две марки…
Он машинально кивнул.
— Вы хотите снять?
Он снова кивнул, потом очнулся, чуть похолодел — и собрался. Росарио… Он посмотрел клерку в глаза. Да, это была та самая свобода — Сво-бо-да.
— У вас есть отделение в Буэнос-Айресе?
— Разумеется, герр Риттер.
— Я сниму пять тысяч. Если можно, крупными купюрами.
Он хладнокровно, твердой рукой взял деньги, вышел из банка — и неприятно изумился: такси не дождалось его. „Вот скотина!“ — выругался он и осекся: жертвой оказался не он, а таксист, который укатил, так и не взяв с него платы…
Тень от деревца почти сползла со скамейки в сторону и робко потянулась к кафе „Violeta“. Брянов поднял руку, как тяжелый груз, и посмотрел на часы: 15.46…
Он спохватился, успел ли перевести стрелки на чужое, самое отдаленное от Гейдельберга время. Успел — в аэропорту Буэнос-Айреса, как раз в ту минуту, когда его озарила идея о розе. Солнце на небесах и тень от дерева подтверждали, что успел… „Все правильно. Надо идти сейчас, — принял он намек свыше. — Может быть, еще придется искать хозяев“. Когда он уезжал из Гейдельберга, его уже тянуло думать на немецком. Здесь — нет. Незнакомый пейзаж придавал уверенности.
Он поднялся на ноги и очень неторопливо пошел в ту сторону, куда указывали обе тени — деревца и его собственная… У дверей кафе ему показалось, будто его последний переход занял целый день…
Он вошел в слабую, душноватую для северянина прохладу. Кафе было совсем небольшим — на десяток столиков и чем-то, какой-то отрешенной, условной обитаемостью, напоминало флигель ресторана „Золотой колос“. Хорошо, что хоть окно зряче открывалось в мир, на улочку, уходившую за горизонт — к такому же условному спасению.
Он вошел единственным посетителем, и у него мелькнула мысль: „Опять декорация…“ За скромной стойкой с серьезным видом переминался худенький смуглый подросток, протиравший фужер. Похоже, он занялся делом только с появлением чужака.
— Buenos dias (Добрый день), — точно по плану сказал Брянов и подумал, что надо было прийти еще раньше: с подростком не сразу договоришься, если он в этом захолустье не поднаторел в немецком или английском.
— Buenos dias, senor, — ответил подросток, позыркав исподлобья и на Брянова, и по всем углам.
