class="p1">Брянов повернулся к окну: жаль… а может, и хорошо, что на стекле не осталось зеркально перевернутого слова „Veilchen“.
Он сел за ближайший к окну столик, лицом к двери — точно так же, как тогда… И положил розу напротив себя.
Ждать не пришлось.
Когда он протягивал розу незримой Элизе фон Таннентор, из внутренней двери — в самом уголке, за стойкой — появился высокий худощавый человек в белой сорочке и кремовых брюках.
Брянов не подумал снимать темных очков. Он и голову не повернул: стал следить и оценивать боковым взглядом… и догадываться — тоже как будто боковым, тайным напряжением мысли: соляная седина ровных усов и прямых, валом зачесанных назад волос, морщины, бледноватая кожа, резкий прямой нос… не похож на латиноамериканца — тоже из северян… за шестьдесят… ровная походка, с каждым шагом как бы угрожающая своим напором… ему что-то известно… вблизи кажется моложе.
— Buenos dias, senor.
Голос совсем не старческий, спокойный — но несомненно с угрозой.
— Buenos dias. — Брянов немного приподнял голову, избегая чужого взгляда, понимая, что такая скрытность пока не в его пользу, и добавил на испанском утвержденную планом фразу. — Извините, я предпочел бы говорить по-немецки или по-английски. Мой испанский плох.
Это признание могло на три четверти считаться правдой.
— English… At uour service, sir. (Английский… К вашим услугам, сэр.)
Брянов посмотрел на розу, словно прося ее о помощи. Это „sin“ показалось ему последним предупреждением. Так хотелось посмотреть в глаза хозяину кафе „Фиалка“, но он помнил герра Клейста… Положение могло стать еще опасней.
Стрелка сдвинулась на минуту: 16.01!
„Все! С Богом!“
Он неторопливым жестом указал на свои часы.
— Четыре пополудни, — неспешно проговорил он на немецком. — Я успел вовремя… Но догнать шестое июня тридцать шестого года я уже не в силах. Прошу меня извинить.
Ему показалось, будто хозяин кафе побледнел.
— Who are you? (Кто вы?) — Английский здесь больше всего подходил для осторожности и недоверия.
Брянов подготовил для знакомства красивую немецкую реплику в стиле „Фауста“:
— Я тот, кто не должен смотреть людям в глаза, если не хочет быть лжецом и притом желает оставить о себе добрую память.
Хозяин кафе все так же неподвижно стоял над ним. Брянов расслышал его глухой, тяжелый глоток.
Он парился в пиджаке, потому как пиджак служил самой удобной кобурой для всех паспортов. Теперь план предусматривал два варианта действий: вынимать орластого или не вынимать. По тяжкому глотку хозяина кафе Брянов решил не вынимать.
— Что вы знаете? — Вопрос был задан на немецком.
Брянов вздохнул с облегчением: прогресс налицо!
Теперь у него оставалась последняя заготовка:
— Я знаю,что имею полное право передать розу от господина Пауля Риттера… — Тут он притих, но никакого рефлекса не дождался: хозяин кафе замер и вовсе как манекен. — И тогда он добавил то, что считал главным паролем: —…И я очень рад, что до сих пор не имел необходимости передать розу для него самого… Розу с края света, не так ли?
Хозяин сдвинулся с места — значит, что-то решил.
— Вы один? — Вопрос содержал в себе ту же затаенную угрозу.
— Я на это надеюсь, — ответил Брянов и увидел за окнами смуглого брюнета средних лет с сигаретой в зубах.
Брюнет с внешностью метиса подозрительно взглянул с улицы на посетителя кафе „Violeta“, а затем устремил взор куда-то вдаль.
— И очень надеюсь, — добавил Брянов, — что ваш человек подтвердит…
— Этого мало, — резко бросил хозяин, словно в пику многословию „посланника“.
— Чего мало? — не понял Брянов.
Заготовки кончились…
— Что вам нужно?
— А вы готовы поверить мне на слово? — не выдержал и в тон ему ответил Брянов.
— Вы пока не сказали ничего, кроме намеков.
— Намеков? — Брянов поднялся, со скрипом отодвигая стул назад. — Я не смотрю вам в глаза — и вам известно почему! А мне известно, что если бы меня кто-то опередил, то скорее всего действовал бы иначе. Не было бы уже ни вас, ни хозяйки этого заведения! И называлось бы оно уже по-другому!
— Хавьер, уйди! — бросил хозяин через плечо подростку.
Брянов уже измучился отводить взгляд, измучился от того, что сам не видит глаз человека, от которого зависит очень многое, он весь, Александр Брянов, и все то, что осталось на земле от Пауля Риттера. Его ни на миг не покидала необъяснимая уверенность, что хозяин кафе „Фиалка“, сразу выступивший ему навстречу с молчаливой угрозой, знает если не все, то — главное.
Резким движением сняв темные очки, он повернулся лицом к хозяину кафе и оказался к нему вплотную — как раз так, чтобы можно было смотреть на его ухо.
— Да, намеки! Понте-Риальто — это намек! Золотые голуби — это намек! Стамбул, гостиница „Эреджени“ — тоже намек… И вы правы — один намек на угрозу. Угрозу для меня лично. Еще для многих людей, которые от этой болезни… от этой инфекции сойдут с ума. Возможно, угроза — для всего мира. Потому что шестьдесят лет скоро пройдут… очень скоро. Для вас тоже есть угроза, но считайте — в самую последнюю очередь.
Хозяин смотрел на него, а он — через его плечо, в сторону приоткрытой двери около стойки.
— Вы что же, пришли сюда спасать мир? — В вопросе слышалась нарочитая усмешка.
Брянову показалось, что тот давно ждал этого визита и эта скептическая усмешка — такой же заготовленный заранее рефлекс. Когда-то, возможно — со страхом, потом, возможно — с любопытством. Веря и не веря, что визит произойдет. Прошло слишком много времени. Осталась семейная легенда о пришествии… Легенда, бережно хранимая в тихом провинциальном городке, где ничего не происходит… и презираемая, когда по телевизору играют в футбол.
— Возможно, что — и весь мир, — немного поверив в это, ответил Брянов.
— Значит, вы — Иисус Христос? — Та же усмешка: этот вопрос он в мыслях наверняка задавал не раз тому, кто придет от Пауля Риттера.
— Нет, — не шутя ответил Брянов. — Иисус Христос спас мир, а я просто спасаю свою шкуру… вернее, свои мозги. Заодно и всех остальных, если попадутся под руку.
— Вы не немец и не гринго. — Хозяин вздохнул и, похоже, вздохнул первый раз за все время разговора.
— Русский, — признался Брянов и с невольной
