только поправить здоровье.
Мою операцию пришлось отложить, пока организм не восстановится. Но учиться я не могу, категорически нельзя перегружать глаза. Мы приняли решение, что я вернусь к учебе после операции и полного восстановления. На этом больше всего настаивает Шведов.
У меня с ним по-прежнему сложные отношения, и у Андрея тоже. Он не выносит даже упоминания о Шведове. Топольский после того как вышел из больницы, с ним подрался. Я сама не видела, видела как он пришел к нам с разбитой губой, они с мамой тогда еще были не расписаны. И слышала, как мама тихо выговаривала ему в кухне, пока обрабатывала рану.
— Что ты как мальчишка, Андрюша? Зачем тебе понадобилось выяснять отношения спустя столько времени?
— Ты не понимаешь, Даша. Эти два ублюдка использовали меня втемную. А то, что они сделали с тобой... Я себя все эти годы подонком чувствовал. Не надо у него брать деньги для Машки, Даш, сами обойдемся. Я найду, возьму в долг.
— Он отец Маши, милый, и он хочет заслужить ее прощение. Из кожи вон лезет. Я его давно простила, и не потому что все забылось, а ради Маши. Не хочу дальше размазывать по ее жизни эту грязь, пусть наладят отношения с Сергеем. Мне кажется, он ее любит.
Мама говорила совсем тихо, я не дышала, чтобы слышать. Мне не было стыдно подслушивать, это действительно было важно для меня.
— Меня бесит, как он на тебя смотрит, — проворчал Андрей уже не так сердито, из чего я сделала вывод, что мама его поцеловала.
— Ты ревнуешь, Топольский? — она тихо засмеялась, и я на цыпочках сбежала в свою комнату.
Мне нравится отношение Андрея к маме, а она светится от счастья. Я искренне рада за них, пусть хоть у них все будет хорошо. Мне такие отношения точно не светят, и я с этим смирилась.
Я ни с кем не общаюсь кроме Севки и Макса. Но у Голика недавно появилась девушка, и он с головой окунулся в свою любовь. Я за него тоже рада, и если бы Максим в кого-нибудь влюбился, порадовалась бы. Но он не отказывается от роли друга, а сам упрямо ждет, когда я разлюблю Топольского.
Странный. Разве можно разлюбить по щелчку пальцев? Или по желанию? Я бы и хотела, но не получается. Не выходит выбросить его ни из головы, ни из сердца И город мне сегодня кажется чужим только потому, что здесь нет Никиты.
Тучи набегают внезапно, и так же внезапно на город обрушиваются тонны воды. Я как всегда без зонтика. Пока добегаю до ближайшего торгового центра, успеваю промокнуть до нитки. Стою под навесом, а с меня вода течет ручьями.
Пробую вызвать такси, но во всех приложениях сразу появляется отметка «повышенный спрос».
— Машка! — слышу голос Каменского. Удивленно оборачиваюсь:
— Макс? Откуда ты взялся?
— С приятелем виделся, кофе пили. Ты давно приехала? Почему не позвонила?
Он пытается меня обнять, но я не хочу, чтобы он тоже намок. А еще не хочу давать Максу ни единого повода думать, что я готова переступить границу, где заканчивается дружба.
— Меня мамина подруга встретила. Затащила к себе, накормила и уехала за город, а меня в центре высадила. Захотелось прогуляться. Рада тебе видеть, Макс! — тянусь к нему и целую в щеку.
Как всегда. Нейтрально. Как друга.
— Так ты домой? — он сжимает мою руку. Утвердительно киваю. — Поехали, я тебя отвезу.
Уже стоя перед дверью, лихорадочно роюсь в сумке, но ключей не нахожу. И только потом вспоминаю, что они остались в кармане ветровки, которую я сняла в доме Ларисы. Она и сейчас там благополучно висит на спинке стула. А сама Лариса за городом...
— Мне надо вызвать такси, — бормочу расстроенно. Ну почему я такая рассеянная? — Придется ехать за ключами...
— Никуда ты сейчас не поедешь, — решительно говорит Макс и берет меня за руку, — ты простудишься. Тебе нужно переодеться.
— Но как я попаду в квартиру?
— Поехали ко мне. Высушишь волосы, платье повесим на сушилку. А потом поедем к твоей Ларисе.
— Спасибо, Макс! — с искренней благодарностью обнимаю друга и чувствую как напрягаются его мышцы.
Торопливо отстраняюсь. Каменский тоже помнит о черте, которую не стоит переходить.
Мы приезжаем к нему домой, и я сразу бегу в ванную. Ныряю под душ и сквозь шум воды слышу в коридоре возню и голоса, звучащие на повышенных тонах. Похоже, я схожу с ума, потому что в одном из них мне чудится голос Никиты.
Удар, потом еще один, и громкая ругань.
Срываю с вешалки полотенце, обматываю вокруг себя и выбегаю в коридор.
Дальнейшее кажется мне плохим сном, настоящим кошмаром, потому что я вижу стоящих друг напротив друга Макса и Никиту. У Никиты разбита губа, Макс хрипло дышит, упираясь в стенку.
Слышу себя будто со стороны и ненавижу за это дурацкое «Максим, что здесь происходит?»
Я прекрасно вижу, что происходит — эти двое готовы убить друг друга. И еще вижу происходящее глазами Никиты.
Я в квартире Макса, завернутая в полотенце. Что он должен думать? На лице Никиты отчетливо видны все его мысли. И меня передергивает от этого презрительного и брезгливого выражения, которым он окидывает меня с ног до головы.
А мое сердце стонет и рвется к нему, стучится о ребра, пытаясь пробиться и вырваться наружу. Только чтобы с ним. Чтобы рядом.
— Все, я понял, — Никита отбивает руку Макса и распахивает дверь. — Я просто хотел сам увидеть.
Вновь стреляет брезгливым взглядом, вытирает рукавом кровь и выходит на площадку, с силой захлопывая за собой дверь.
От обиды на несколько минут слепну и глохну. Погружаюсь в полную темноту, где нет ни света, ни звуков. Ничего. Только боль изнутри выкручивает так, что хочется выть как раненое животное.
Все равно, как это будет выглядеть со стороны. И наплевать, что подумает Макс.
Никита не захотел со мной встретиться, не посчитал нужным увидеться и поговорить. И через полгода появляется, чтобы обвинить меня... в чем? В предательстве?
Но я и так в его глазах бессовестная лгунья. Для меня это мало что меняет.
И все равно больно.
В себя прихожу от того, что Макс испуганно трясет за
