Что мне дадут лишние полгода или год? Как ты могла заметить, наша глушь не богата на события. Людей все меньше. Молодежь уезжает.
— Но теперь я здесь и буду заботиться о тебе, — произнесла Эва, призывая всю свою силу воли, чтобы не содрогнуться от одной мысли о такой перспективе. Хелена окинула дочь недоверчивым взглядом.
— Допустим. Но мы с тобой заключим уговор.
«Ну, конечно. Куда без этого?» — мысленно простонала девушка.
— Я тебя очень внимательно слушаю, — выдавила Эва. Улыбка Хелены стала шире.
— Ты будешь помогать мне в мастерской, а я взамен буду принимать лекарства и ходить к врачам.
— А моя выгода где?
— Можешь ничего не делать, и тогда быстрее станешь наследницей этого… как ты там говорила? Убожества посреди глухомани. Нравится перспектива?
Эва окинула дом хмурым взглядом и обреченно вздохнула. Вообще, недвижимость была добротной: тут поправить, там починить, провести интернет, и можно жить. Но вот с грузом вины из-за смерти матери это будет непросто. А Хелена, как всегда, знала, как обставить все наиболее выгодным для себя образом.
— Хорошо.
— Отлично, — просияла женщина и достала из кармана потертый тканевый мешочек. — Вот твое первое задание. Погадай мне. Еще не забыла, как держать в руках карты?
Еще один страдальческий вдох, и Эва подняла карты со стола. Пальцев коснулись мягкие, потрепанные временем картонные края. Карты зашелестели друг об друга, пока Эва тасовала их заученными с детства движениями. Это была ее первая колода, которую мама подарила ей на десятилетие, когда девочка была еще восхищена всем, что связано с магией. Сейчас девушка двигалась прерывисто, как проржавевший автомат в казино. Хелена всем видом показывала свое недовольство, но высказываться не спешила.
— Какой расклад? — спросила Эва.
— Ты у меня спрашиваешь? Карты в твоих руках, девочка, тебе и решать, как задать вопрос, чтобы получить ответ.
— Какой вопрос? — безразлично поинтересовалась Эва.
— Самый простой, разложи на будущее.
Эва прикрыла глаза и принялась по одной вытягивать карты: одна — для обозначения Хелены сейчас, еще одна — для нее же в будущем, третья между ними для обозначения трансформации, и еще две с каждой стороны для внешних событий. Только когда последняя карта легла на стол, Эва открыла глаза и недовольно поморщилась: сплошные мрачные мечи, четверка и десятка, по бокам воинственные жезлы, а в итоге — Смерть. Девушка принялась снова тасовать колоду.
— Тебе что-то непонятно? — вскинула подбородок Хелена. — Что еще ты хочешь увидеть?
— Что-то вроде… позитивного аспекта, — попыталась увильнуть Эва, хотя прекрасно знала, что в такой ситуации доказывать что-то Хелене бессмысленно. Женщина закатила глаза и ткнула в расклад.
— У тебя перед глазами правда, зачем тебе «позитивные аспекты»? Или ты за годы жизни в городе завела привычку врать себе?
— Да потому что все хреново, вот почему! — выпалила девушка и принялась тыкать пальцем в одну карту за другой. — Ты устала, впереди тяжелое лечение, которое достанет из тебя все самое неприятное, тебе придется столкнуться с собой, с тем, как тебя видят другие, а в конце…
Она судорожно глотнула воздуха и подняла карту «Смерть», демонстрируя ее матери. Хелена только скептически поджала губы.
— Одно радует, сноровку ты не растеряла. Оптимистка хренова. Но с этим твоим черно-белым мировоззрением нужно что-то делать, а то вся работа псу под хвост.
— О чем ты?
— В карте «Смерть» всегда спрятана жизнь, Эва, — устало проговорила Хелена, неохотно подбираясь к полке с лекарствами. Она достала пару баночек и высыпала несколько таблеток себе в ладонь. — Верно и обратное. Жизнь всегда подразумевает смерть. А еще тебе нужно остужать голову. Иначе в твоем состоянии каждый расклад получается не для кверента, а для тебя. Вбей себе в голову, ты не центр вселенной.
И, окончив свой небольшой монолог, Хелена проглотила таблетки, поморщилась и вернулась к столу за оставленной там пачкой.
— Ты серьезно? — Эва недоуменно следила за сигаретой в тонких пальцах матери.
— А что? Нужно же как-то прочищать мозг, — хмыкнула Хелена. — Хотя, я в этом предпочитаю старые методы. О чем-то новеньком сможешь спросить Иви, когда она приедет.
— Тетя скоро будет здесь⁈
— Спроси у карт, — пожала плечами Хелена.
На следующее утро Эва подскочила с кровати, как ужаленная, и принялась шарить под подушкой и по полу рядом с изголовьем в поисках телефона. Гаджета нигде не было, и под кожей принялись закручиваться вихри тревоги, подхватывавшие девушку каждый раз, когда она подолгу не могла найти телефон. Что, если ей звонили? Она могла пропустить новые правки, задачи, клиентов.
Мозг неторопливо выжал ручник, напоминая, что Эва в отпуске, работать ей не нужно, а если кто-то и возьмет на себя риск написать ей — это будет уже не ее проблемой. Однако это не меняло того, что телефона поблизости не было. Девушка еще раз обыскала спальню и, убедившись, что устройства в комнате нет, отправилась на поиски.
Прошлый вечер выдался на удивление спокойным. Эва и Хелена почти не разговаривали, просто находились в одном пространстве и занимались своими делами. Хелена ходила из комнаты в комнату с тлеющим пучком сушеных трав, а Эва примерно также курсировала по дому, держа на вытянутой руке телефон в поисках сигнала. Мать то и дело бросала на дочь недовольные взгляды, из последних сил сдерживаясь, чтобы не выдать очередной едкий комментарий в адрес ее городского образа жизни. Эве же удалось найти закуток с более-менее устойчивой связью, проверить почту и мессенджеры, а потом погуглить пару рецептов для людей с раком желудка. Девушка вызвалась приготовить ужин, чтобы как-то разбавить атмосферу в доме. Хелена не возражала, но к еде почти не притронулась. Только сказала: «Вот эту вот курицу с брокколи на пару оставь своим городским подружкам, которые ходят на пилатес. И найди бабушкину книгу с рецептами».
На этом разговор и закончился.
Теперь, судя по запаху жареного бекона, Хелена отыгрывалась за вечернюю голодовку. Рядом со сковородкой свистел и визжал кофейник, кухня наполнилась плотными ароматами домашней еды, от которых текли слюнки, но сжималось сердце. Увидев мать с полной тарелкой еды, Эва выпалила только одно:
— Тебе это нельзя!
Хелена даже опешила от такой наглости. Она смерила дочь насмешливым взглядом и демонстративно поставила тарелку на стол.
— Да что ты? И что ты сделаешь? Заставишь меня есть кашу? Пить разбавленный чай? — она воткнула вилку в горку поджаренной фасоли и наполнила большую кружку свежесваренным кофе. — Или все-таки перестанешь вести себя как ребенок, заигравшийся в дочки-матери, и нормально позавтракаешь?
— Ты не слышишь меня? — вспыхнула Эва и указала на еду. —