солидарна.
— Это из-за нас?
— Ты по-прежнему на себя много берешь, сестричка. — Усмехаюсь, но не так злобно, как раньше. — Если ты помнишь, то родители наши до сих пор живы и здоровы, а находиться на одной территории с ними мне проблематично.
— Я многого не знаю о вашей жизни. Может, расскажешь? — Лиля смотрит на меня с ожиданием, и я понимаю, что не прочь задержаться в их доме. — За чаем и вкусным десертом.
— Будем считать, что ты меня уговорила. — Киваю и еле сдерживаю улыбку, потому что напряжение понемногу спадает.
Домик у сестрички и Максика классный, как ни крути. Она наливает мне чая, осторожно спрашивая при этом, как и чем мы занимались все эти годы. Мне не хочется говорить о болезни, но почему-то я рассказываю ей. Делюсь подробностями. Время за беседой летит незаметно. Степа даже успевает поспать часок, пока мы чаевничаем без остановки.
— Стихи Вольного я оценила. Жаль, что не при жизни. — Произношу, когда речь заходит о сборнике, который стоит у нас на полке в спальне. — Он заслужил признания.
— Да, — Лиля улыбается уголком губ и отводит глаза, — а мне жаль, что виновного в аварии так и не нашли. Янкевич очень старался выяснить, но все так мастерски провернули. Без следов. Какой-то наркоман попал за решетку, а настоящий виновник так и ходит где-то по городу.
— Бумеранг, сестричка, никто не отменял. Поверь, уж я-то об этом знаю. Прилетит этому гаду так, что мало не покажется.
Мы солидарны в этом вопросе, и я постепенно расслабляюсь. Только Леша возникает на пороге внезапно. Улыбается и хватает нашего малыша на руки. На них я могу смотреть вечно, и Лилю подлавливаю на таком же занятии. Любуется ими.
Уезжаю из гостей с легкой душой. Наверное, я отпустила обиду на приемыша. Только сейчас я не скажу ей об этом. Пусть ожидает.
Возвращаемся домой, где я купаю и укладываю сыночка. Улыбка так и просится на лицо по неизвестным причинам, что не укрывается от Леши.
— Рапунцель, я так понимаю, что разговор принес свои плоды?
— Ну-у-у, я бы так не сказала, но теперь причин уехать отсюда стало меньше. — Говорю шепотом, потому что Степа начинает ворочаться.
Тихо выходим из детской, и Богданов тут же прижимает меня к стене.
— Это радует, потому что я не планирую уезжать.
Не дает мне ответить, накрывая мои губы своими. Использует тот же запрещенный прием, что и я. Настойчиво и жадно. Даже ноги становятся ватными, а дыхание прерывается, ведь кислорода не хватает.
— Дыши, милая, — Леша отрывается от меня и с улыбкой произносит, — дыши здесь и сейчас, потому что впереди еще много возни с твоей выставкой. Я договорился.
— Леша, да ты… — Не нахожу слов и просто открываю рот, вызывая у мужа смех.
— Я знаю, что я — гений, принцесска. — Он снова прижимает меня к стене, не давая опомниться от счастья. — А ты — мой кислород, моя девочка, моя Рапунцель. Люблю тебя.
— И я тебя люблю, — улыбаюсь, пока сердце в груди выбивает знакомый ритм, — дикарь.
Конец
