Трехдневная стоянка на узле Исалми. Кругом речки, реки, озерца и озера — водная система Поровеси. Город осматривать некогда — надо посвятить несколько дней профилактике сложных механизмов вагона-путеизмерителя.
Все дальше и дальше продвигаемся на север. Следующее место стоянки — Оулу, город, разместившийся на берегу Ботнического залива в дельте реки.
Оулу — главный город северной Финляндии. Его подняли мореходство и торговля. Потом уже развилась крупная промышленность, город разросся, обрел спутники. Вместо традиционных полутораэтажных домиков, с грядками картофеля и лука во дворе вырастают многоэтажные здания.
В одном из таких домов возле станции, на первом этаже,— «бытовка» местных путейцев. Нам дали ключи от нее, сказали, что там же можем поужинать.
Мы пришли довольно поздно, открыли дверной замок — ни души. В чистом просторном помещении выстроились холодильники и полки с едой. В холодильниках — безалкогольные напитки, молоко, колбаса, сыр, на полках булочки и пирожки. На каждом холодильнике, на каждой полке — ценник. Набрали продуктов, подсчитали их стоимость — а кому платить? На столе коробка с кучкой марок и пенни. Кладем свои купюры в общую стопку. Как нам потом сказали, раз в сутки сюда приходит человек и забирает выручку. Он же пополняет запас свежих продуктов...
Из Оулу направляемся в самую северную точку маршрута — Кеми-ярви. В этом заполярном городе летом три недели солнце вообще не заходит, а зимой царствует полярная ночь. Здесь — «глубинка» Лапландии. В столице Лапландского края — Рованиеми — мы устраиваем очередную трехдневную стоянку.
Вокруг Рованиеми — безграничная тундра: «последняя пустыня» Европы. Чуть ли не в каждом магазинчике можно купить мягкую оленью шкуру или разукрашенные яркой вышивкой изделия из нее...
И снова бежит наш путеизмеритель по дорогам Финляндии...
Финляндия — Москва Л. Троицкий, Д. Лукьяненко, инженеры-путейцы
В 1851 году телеграф и почтовые депеши разнесли по всей России чрезвычайное сообщение об открытии для всеобщего пользования Аянского казенного почтового тракта. Грузы и почту для всех пунктов на побережье Великого океана теперь надлежало адресовать в Аянский порт Российско-Американской компании. Действовавший до сего времени Якутско-Охотский тракт объявлялся закрытым...
Эти строки не раз попадались мне на глаза, когда доводилось перелистывать старые журналы и научные монографии. Полная драматизма история освоения дальневосточных побережий нашей страны делала новый крутой поворот. Прежняя конно-пешеходная тропа, пышно именуемая трактом, заменялась наконец более удобной дорогой. По крайней мере, на Аянском тракте было всего 206 верст горной дороги. Остальной путь можно было проделать по рекам Мае, Алдану, Лене. На весь путь приходилось 38 почтовых станций. Больше ста якутских и русских семей, расселенных вдоль тракта, обеспечивали «почтовую гоньбу» и создавали удобства для путешествующих. Грузооборот тракта рос, и кое-где на крутых осыпях Джугджура нанятые компанией работники мостили плитами узкие карнизы и даже делали перила. Всего 7—10 дней требовалось, чтобы срочная почта из Якутска пришла в Аян. Вскоре на тракте появились мастеровые из самого Петербурга и стали ставить телеграфные столбы. И вдруг спустя всего 16 лет тракт был закрыт...
Только вдруг ли? Весь парадокс в том и состоял, что еще до «принятия тракта в казну» бесперспективность затеи с новой дорогой стала очевидна. А случилось это 31 августа 1849 года, когда на рейде Аяна раздался голос капитан-лейтенанта Г. И. Невельского, прокричавшего в рупор генерал-губернатору Восточной Сибири Н. Н. Муравьеву: «Сахалин — остров, вход в лиман и реку Амур возможен для мореходных судов...» Это был «приговор» Аянскому тракту. Вскоре могучий Амур стал основной грузовой и почтовой артерией для бурного освоения Дальнего Востока.
С 1854 года мирные берега эти стали театром военных действий. И на какое-то время тракт вновь ожил. Именно в этом году паровая яхта «Восток» доставила в Аян первого летописца Аянского тракта — писателя И. А. Гончарова, автора знаменитой в будущем книги «Фрегат «Паллада». Спустя два года по тракту проехали, навсегда покидая эти места, инициатор его открытия адмирал Завойко и герой освоения Приморья Невельской. Лишь основатель и первостроитель Аяна прапорщик Корпуса флотских штурманов Дмитрий Орлов прожил на берегах Охотского моря до конца дней своих.
Аянский тракт остался заштатной дорогой. Люди с обжитых мест никуда не уехали. Жизнь продолжалась. Более того: с удивлением я обнаружил свидетельства попыток восстановить тракт, вдохнуть в него новую жизнь. «Интересно, чем живут потомки первых поселенцев в наши дни? — однажды подумал я.— Жива ли идея самого короткого пути из центра Якутии к океану? Как выглядят крутые тропы Джугджура?» Любопытно было бы прошагать, проплыть старым путем по следам писателя Гончарова... «Телеграфная линия вдоль тракта наверняка сохранилась,— утешал я самого себя.— Значит, проводники и спутники найдутся». Оставалось только запастись терпением, выбрать подходящий сезон для похода, написать письма да изучить расписание самолетов...
Прилететь в Аян на самолете и выбраться на портовом буксире за сорок миль к устью Алдомы — реки, вдоль которой стояли первые верстовые столбы тракта,— только часть дела. После разных встреч и последнего напутствия секретаря Аяно-Майского райкома Николая Григорьевича Клюбина я знал, куда мне надо идти завтра утром. А пока... «Пока надо осмотреться»,— подумал я и поспешил в гору по узкой тропе в густых зарослях кедрового стланика.
Часа через четыре я обозревал окрестности с высоты 639 метров. Удивительно уютным и маленьким казался отсюда Аян. Воистину это был вид с высоты птичьего полета. За 200 километров над линией горизонта возвышались Шантарские острова. До перевалов Джугджура и вовсе было рукой подать — какая-то сотня километров. Удивляла синь моря и неба, белизна облаков и снегов на горных вершинах. В жестяной банке под флагом, венчающим вершину, в память о 125-летии журнала «Вокруг света» я оставил юбилейную визитную карточку. Я уже видел себя странником на тропах Аянского тракта: впереди и чуть внизу выделялась ломаной линией просека телефонной связи. Той самой, что протянулась вдоль легендарного тракта...
Поджидая машину в районном узле связи, я все думал о писателе Гончарове. Почему он так возвеличивает сухопутный вояж и как будто с легкостью перечеркивает свой морской путь на «Палладе», так и не ставший кругосветным? «Истинное путешествие в старинном трудном смысле слова, подвиг, только с этого времени и начался». И еще одна емкая фраза из гончаровского наследия: «Это не поездка, не путешествие, это особая жизнь: так длинен этот путь...» «Все это по крайней мере должно вдохновлять»,— размышляю я, забрасывая в «газик» довольно тяжелый рюкзак и болотные сапоги.
— Останови,— тронул за рукав шофера мой первый проводник, монтер сорокового километра Семен Якимов, как только мы отъехали какую-то сотню метров от Аяна. Машина замерла. Семен подвел меня к неказистому столбу. Обычному столбу с «чашечками» и проводами.
— Читай,— сказал он и суетливо прикурил.
— Тут только цифры.
— Ну да, 4120. Это номер столба. Помножь на полсотни метров — по лучишь расстояние до Нелькана. 206 километров.
Вскоре, переобувшись в сапоги мы простились с провожатыми и зашагали по обочине зимника, залитого водой. Навстречу дул прохладный ветер, и облако комаров едва поспешало за нами. И все это время впереди нас уверенно шагал Сережа Якимов-младший, ученик шестого класса Аянского интерната. Показалась избушка строителей дороги. Здесь кончалась разъезженная и залитая водой колея.
Попив чаю и отдохнув от комаров в жарко натопленном балке, мы двинулись к Малгинскому перевалу, на котором по традиции прощались с морем. Вместо положенной синевы между сопками блестела подсвеченная солнцем безмятежная гладь Охотского моря... Потом путь и разговоры продолжались. Я уже знал по именам всех детей и внуков Семена: шестнадцать потомков якута Семена и его жены-эвенкийки расселились от Паланы на Камчатке до Амура. Большая часть потомков первопоселенцев тракта расселилась в селах по побережью и по Мае-реке...
...Алдома объявилась среди деревьев снежными наледями и дальним шумом порога.
— Однако Алдомская станция была на той стороне реки,— заметил Семен. И я вспомнил, что Аяна еще и в помине не было, когда в 1787 году тогдашнему начальнику Охотской области Фомину приказали «приискать удобный путь» от моря через Джугджур. Долина Алдомы оказалась для этого самой подходящей, и уже в 1801 году дорога была готова. Но перенос порта из Охотска в устье Алдомы не состоялся. Лишь в 1843 году первооткрыватель Аяна, прапорщик Корпуса флотских штурманов Дмитрий Орлов заложил первые дома в более удобной Аянской бухте. Осталось протянуть каких-то сорок верст дороги от Аяна сюда, к Алдоме.
