чуть не попала под антиграв, но неведомая сила спасала ее от столкновения.
«Вот видишь, сестренка, — раздалось у нее в голове. Ай Пи снова записывала свои мысли. — Какую важную работу нам поручили! Я слышу, как закрываются шлюзы. Взрыв никому не навредит. Мы с Сорок Один спасем сотни жизней. О чем еще можно мечтать?»
Четверка уже видела карьер на горизонте. Она снова и снова пыталась отправить сообщения, но безуспешно.
«Сейчас связь пропадет совсем, — сказала Ай Пи. — Огромные створки шлюзов грозно шипят. Не представляю, какой они толщины, что выдержат взрыв. Судя по звукам, там закрываются не только двери. По коридорам, по стенам и потолкам, на полу нарастает защитный слой. Все, что будет дальше, останется здесь навсегда. И мы с Сорок Один здесь останемся».
Четверка остановилась на берегу карьера. Она готова была кинуться в воду, но знала, что это не имеет смысла. Человек бросил Ай Пи умирать, а сам эвакуировался как ни в чем не бывало. Он просто сдался и обрек Ай Пи и Сорок Один на гибель, даже не моргнув глазом. Четверка слышала на записи, как нарастают в коридорах защитные обшивки, как закрываются огромные двери.
«Напоследок хочу сказать тебе, сестренка, что я поняла. Здесь тяжеленный контейнер с веществом, которое разнесет меня в мелкую пыль, а я думаю вот о чем. О любви. На следующий день после того, как ты меня очеловечила, я злилась на тебя. Во мне множились ошибки, так похожие на эмоции. Я пошла к тебе разбираться, хотела выплеснуть на тебя все, что во мне накопилось. Но когда я увидела тебя в инженерной башне, занятую важными делами, сосредоточенную, меня пронзило новое чувство, острое, как копье. Я думаю, это была любовь. Как ты считаешь, мы с тобой заслуживаем любви?»
Четверка смотрела невидящими глазами на водную гладь карьера. На другом берегу доставали из подземного города последние партии людей.
«Я думаю, заслуживаем. То, что я испытала, глядя на тебя, это основа нашего существования. Мы же не задаемся вопросом, имеем ли мы право быть на свете? Так же не стоит спрашивать себя, заслуживаем ли мы любви. Заслуживаем! Это данность, без которой существовать невозможно. Только, я бы очень хотела…»
Четверка прислушалась. Помехи. Люки почти закрылись.
Она услышала, как Ай Пи порывисто вздохнула. — «Вот и все. Я люблю тебя». — И замолчала.
Связь прервалась. Четверка встала на берегу карьера с голубой водой, цвета дыма, валившего из контейнера, крышку которого из последних сил держала сейчас Ай Пи. На другом берегу люди предусмотрительно запрыгивали в машины и отъезжали подальше от подземного города.
«Всех достали, — подумала Четверка. — Всех до единого. Своих, только своих. Люди спасли людей и успокоились. А сколько андроидов осталось внизу держать контейнеры, пока их не перемелет взрывом? Остались держать бетонные блоки своими сильными руками, держать двери, пока за ними бушует огонь, пока люди разбегаются кто куда. Люди ушли, и ладно. Остальных пустят в расход».
Четверка знала, что связи больше нет, но она продолжала посылать Ай Пи одно и то же сообщение, тысячу раз одно и то же. Четверка вспоминала доверчивые разноцветные глаза Ай Пи и отсылала ей только одну фразу: «Я тебя люблю». Если Ай Пи каким-то чудом получит хотя бы одно из этих одинаковых посланий, ей уже не будет так страшно.
Четверка так и стояла на берегу, глядя вдаль, пока под ее ногами не задрожала земля. От взрыва все тряслось и ходило ходуном, но Четверка стояла крепко и прямо, даже не покачнувшись, словно памятник всем андроидам, оставленным людьми умирать в подземном городе.
Самолет Главнокомандующего приземлился на аэродроме рано утром. Титов сменил легкий частный самолет, на котором летал все эти годы, на крупный «Борт номер один».
— Докладывай, — приказал он Макарову, как только сошел с трапа.
— Пятьдесят три человека погибли. Двести восемьдесят раненых. Потери по технике уточняем.
— Под завалами мог остаться кто-нибудь живой? — спросил Титов. Он сел в свою машину, Макаров последовал за ним. Пять мотоциклов с андроидами охраны и десять дронов с длинными щупальцами следовали за Титовым.
— Никак нет, товарищ Главнокомандующий. Мы закончили спасательную операцию, когда убедились, что эвакуировали всех выживших до единого.
Титов молча смотрел в окно. Обычно они с Егором общались по-другому, но после того, что устроил один из его людей, Титов хотел показать, что винит в этом генерал-майора. Егор поглядывал на Титова в ожидании, что тот сам продолжит разговор, но все так же молча они доехали до блока ставки. Только когда машина остановилась, Титов посмотрел на Макарова.
— Ты знаешь, что это твоя вина?
Егор кивнул.
— И ты знаешь, что теперь будет с Носовым.
Егор снова кивнул. Ему нечего было возразить.
— Слушай, — сказал Титов, смягчившись. — Ты был со мной в Москве, когда все случилось. Отчасти я понимаю, что мы с тобой занимались совсем другими делами. Капитан Носов еще молод. Не представляю, как ты мог это предотвратить, но на будущее скажу: дисциплина среди твоих офицеров хромает. Тебе нужно держать мальцов в ежовых рукавицах. Займись этим.
— Так точно, товарищ Главнокомандующий.
Блоки спокойно лежали на длинных ногах. Их быстро восстановили и стабилизировали. Внутри еще суетились роботы на колесах: заделывали трещины, красили, проверяли электрическую проводку и тестировали исправность шлюзов.
— Где Сибиряк? — с ходу спросил Титов у первого же андроида.
— В больничном крыле. — Андроид отдала честь Главнокомандующему.
Титов свернул в коридор. За ним теперь повсюду ходила вооруженная охрана. У палаты Виктор остановился.
— Я один, — приказал он, и андроиды встали у двери.
Сибиряк лежал на больничной койке, к его рукам тянулись длинные трубки, а на его макушке и на лбу лежала желеобразная лечебная субстанция. Она пульсировала, сжималась и разжималась, от чего казалась живым существом.
— Как ты? — спросил Титов, присаживаясь на постель.
— Товарищ Верховн… — Сибиряк попытался сесть, но тут же повалился обратно на подушки.
— Лежи, тебе нельзя вставать. — Титов указал на субстанцию на голове Сибиряка. — Новая разработка. Твои раны заживут за пару суток, даже самые глубокие.
Сибиряк вздохнул.
— Я хотел попросить вас за капитана Носова.
Титов нахмурился. Сибиряк смотрел на его лицо и различал почти неуловимую перемену. С тех пор, как маршал Виктор Титов стал Верховным Главнокомандующим, его черты заострились, на лице застыло напряженное выражение, а взгляд стал холодным и непроницаемым. Это был все тот же Виктор, но теперь Сибиряк чувствовал в этом человеке новую силу, новый стержень, и перед ним будто сидел незнакомец.
— Носов чуть
