ущелье, ни на пасеках, ни на пастбищах не нашли даже и следов, даже с собаками. Мама стала раздавать скот соседям и родственникам, чтобы брали его на выпас, пока старший брат не вырастет, а сами стали жить без отца. А через месяц, ближе к лету, пропала мама. Уехала к соседям с сыром и сгинула. Ни ее, ни коня, ни брички. Ничего не нашли. А мы стали жить одни: я, старший брат, и сестра. Мы ждали и ждали, что мама все-таки появится, или к нам хоть кто-нибудь приедет, но никто не приезжал. Долго, много дней. И старший брат захотел идти в долину к людям, но мы просили, чтобы он нас не бросал. И он не пошёл. Сестра плакала без него. Да и мне было страшно, я от дома боялся отходить, даже корову вечером загнать. Однажды он пошёл и выгонял нашу корову на луг, и вдруг стал кричать. Мы с сестрой побежали из дома, и тогда я увидел его первый раз.
— Людоеда?
— Да, это был девурер кадаверум, трупоед. Он был точь-в-точь, как тот, которого вы поймали. Такая же мерзкая, протухшая туша. Он сломал передние ноги корове, и гонялся за братом, а тот не бежал в дом, наверное, боялся привести его к нам, бегал вокруг коровы и кричал, и кричал, но трупоед он же ловкий и быстрый, хоть и кажется распухшим.
Коннетабль знал это не понаслышке.
— У этой твари так пузо моталось, я думал, порвётся, но он схватил его, — продолжал Ипполит, — поднял над головой и грохнул о землю, а потом наступил ему ногой на спину и сломал спину. Постоял, потоптался на нем, закинул на плечо его и пошел.
— Господину нужен живой, из мёртвого он кровь пить не будет, — догадался Волков
— Да, да… — кивал головой монах, — брат даже не кричал, просто висел на его плече и смотрел испуганно. Я его видел, и он меня видел. Он был жив еще. Мы сесторй боялись выходить из дома, а утром, когда выглянули, трупоед уволок и корову. Вот так мы остались с сестрой вдвоем. Еды у нас было много в доме, и мы просто сидели и ждали, что кто-нибудь из долины приедет из взрослых и заберет нас. Думал брат отца, или дедушка. Но никто не приезжал, а как-то под вечер, не знаю, сколько дней прошло, опять пришел трупоед. Мы его услышали по дыханию, он противно дышит, хлюпает, булькает громко. Ещё чавкает всё время и втягивает в себя сопли и глотает их. — Монах поморщился. — Мы с сестрой стали прятаться, где пряталась сестра, я не знал, думал она на чердак побежит. Сам я прятался в коровнике. А людоед ходил по дому и никого не боялся, гремел посудой, опрокидывал мебель, он проходил над коровником и я слышал, как скрипели половицы. Как он булькает горлом. А вот как он нашел сестру, я не слышал, просто лежал долго в коровнике, а потом вышел и побежал в долину. Бежал долго, почти всю ночь, а под утро увидел костер — это были паломники, они ходили от монастыря к монастырю, и я пошел с ними, а в нашем монастыре меня заприметил брат Ливитус, я с ним и остался.
— А ты еще кому-нибудь эту историю рассказывал?
— Всем. Первым рассказал паломникам, но они не верили, говорили, что сказки, но проверить не захотели, хотя я предлагал им подняться к нам на перевал. Они предлагали молиться побольше, я уже думал, что так мне никто никогда и не поверит, а тут представляете, вы такого же изловили.
— Ты правильно сделал, что нашел меня, — сказал Волков, — Поможешь мне найти хозяина. Как там его называют? — Он заглянул в книгу.
— Гул магистр, — напомнил монах, — вурдалак.
— Да, вурдалак. Вот только как его найти, тут не сказано. Сказано, что убить его непросто. Сказано, что для убийства господина нужно серебро «pristine». Как ты его называл?
— Pristine значит «первородное», значит чистое. — Напомнил Ипполит.
— Значит, чистое. Я слышал, что самое чистое серебро в имперских марках, — он залез в кошель и достал из него почерневшую и затертую от старости большую, толстую, имперскую марку. — Забирай книгу и пошли, — сказал он монаху, вставая.
— Куда? — Спросил монах и тоже встал.
— К кузнецу.
Кузнец поднес наконечник болта к самому носу, разглядывал, потом произнес:
— Доброй закалки шип.
— Надо сделать такой же из серебра, — сказал Волков.
— Из серебра? — Не поверил кузнец. Глядел на коннетабля, думал не шутит ли он. — Серебром броню не взять, пустое.
Он попробовал наконечник болта пальцем.
— А мне не для брони, — сказал Волков.
Кузнец внимательно посмотрел на солдата, затем на монаха, ему очень хотелось знать, зачем это новый коннетабль переводит большие деньги непонятно на что. Но если заказчик не говорит, что ж…
— Я могу выковать шип не хуже этого, а поверх него положить серебро. Внутри будет калёный шип, а крылья будут серебряные. Только дело это непростое.
— А почему непростое?
— Серебро на железо нипочем не ляжет само, на наконечнике придется ребра насекать.
— Насекай, пол-талера тебе хватит? — Спросил солдат и кинул мастеру имперскую марку. — Пол-талера получишь, когда сделаешь мне два болта.
— Хватит. Пол-талера это щедро. И еще три дня работы.
— А не много — три дня?
— День уйдет только форму под крылья вырезать. Работа тонкая. Так что, три дня в самый раз.
— Ну, хорошо, — сказал Волков.
Солдат и монах вышли из кузницы, и пошли к замку.
— Ну, болты-то нам кузнец сделает, а вот где искать гул магистра? — Вслух размышлял солдат.
— В начале, может, нужно найти сервус мортус. Слугу его, второго упыря. А там будет уже ясно, где и сам магистр. А как вы нашли первого?
— Очень просто. Во-первых, он на меня на дороге напал, а, во-вторых, его госпожа Анна из своего замка видела. А дальше собаками выследили.
— А, может, и другой там же живет? Может, поищем там же?
— Давай так и сделаем.
Когда они подходили к замку, увидали сержанта с двумя стражниками и телегу с детьми и голосящей бабой. Рядом с телегой шел староста из Малой Рютте. Волков сразу его узнал и крикнул:
— А ну-ка стой!
Все остановились. Солдат подошел, осмотрел детей и притихшую бабу с опухшим от слез лицом. Староста стоял рядом, понурый и тихий.
— Знаешь, за что тебя взяли? — Спросил солдат.
— Так понятно за что, — отвечал староста, не понимая головы. — За то, что вам грубил,
