Можешь показать?
– Нет, тут полно народа.
– Ничего, я закрою тебя салфеткой.
– Хорошо, только быстро. Вот так.
Учитывая, что в ее распоряжении было всего полторы секунды, должен признать, что она отлично справилась: разинула рот, выпучила глаза, горестно склонила голову набок и стала удивительно похожа на страдающего диспепсией теленка. Я мгновенно узнал симптомы.
– Ничего страшного, – сказал я. – Можешь не волноваться. Он просто в тебя влюблен.
– Влюблен? В меня? Какие глупости.
– Старушка, ты просто не знаешь Бинго. Он способен влюбиться в кого угодно.
– Спасибо за комплимент.
– Господи, я совсем не о том. Меня ничуть не удивляет, что он в тебя втрескался. Я и сам был в тебя когда-то влюблен.
– Когда-то? А теперь, значит, все быльем поросло? Да, Берти, ты сегодня явно в ударе!
– Ласточка моя, но ты сама, черт подери, дала мне от ворот поворот и чуть не померла от смеху, когда я сказал тебе…
– Ладно, чего уж там. Признаю – мы оба хороши… А он очень красивый, верно?
– Красивый? Бинго? Ну, знаешь!
– По сравнению с некоторыми, – сказала Синтия.
Немного погодя леди Уикеммерсли подала сигнал, и дамы очистили помещение. Я хотел поговорить с Бинго, но мне не удалось, а когда мы перешли в гостиную, он куда-то исчез. В конце концов я нашел Бинго в его комнате: он валялся на кровати, задрав ноги на спинку, и курил. На покрывале рядом с ним лежал блокнот.
– Здорово, бездельник.
– Привет, Берти, – унылым тоном отозвался Бинго.
– Я и не подозревал, что ты окопался в Твинг-Холле. Стало быть, дядя перекрыл тебе кислород после заварушки в Гудвуде? Пришлось наняться в гувернеры?
– Верно, – лаконично подтвердил Бинго.
– Мог хотя бы сообщить свой адрес.
Он мрачно нахмурился.
– Я нарочно никому не сказал. Хотелось от всех спрятаться. Сказать по правде, Берти, мне было очень паршиво. Солнце померкло…
– Странно. А в Лондоне стояла дивная погода.
– Птицы умолкли…
– Какие птицы?
– Черт подери, не все ли равно какие! – с раздражением воскликнул Бинго. – Просто птицы. Местные пернатые твари. Может, мне еще выписать для тебя их латинские названия? Признаюсь, Берти, это был страшный удар.
– Что за удар? – Я не поспевал за извивами его мысли.
– Я говорю о гнусном предательстве Шарлотты.
– А, ну да! – Бесчисленные любовные истории Бинго перепутались у меня в голове, и я совсем забыл про эту особу. Ну конечно! Шарлотта Корде Роуботем! После скандала в Гудвуде она оставила его с носом и ушла к товарищу Бату.
– Я пережил адские муки. Впрочем, в последнее время я немного… э-э-э… утешился. Послушай, Берти, а как здесь оказался ты? Я не знал, что ты знаком с владельцами Твинг-Холла.
– Я? Да я их знаю с детства.
Бинго с громким стуком сбросил ноги со спинки кровати.
– Ты хочешь сказать, что давно знаком с леди Синтией?
– Конечно. Мне еще семи лет не было, когда мы повстречались.
– Ну и ну! – воскликнул он и в первый раз в жизни взглянул на меня чуть ли не с уважением. Он даже поперхнулся дымом от волнения. – Я люблю эту девушку, Берти, – прокашлявшись, объявил он.
– Что ж, она очень славная.
Он бросил на меня гневный взгляд.
– Как ты можешь говорить о ней таким обыденным тоном! Она – ангел. Ангел! Она ничего не говорила про меня во время обеда?
– Говорила.
– И что же она сказала?
– Я запомнил одну ее фразу. Она сказала, что считает тебя красавцем.
Бинго в экстазе закрыл глаза. Потом взял в руки блокнот.
– А теперь проваливай, старина, будь другом, – сказал он, и лицо его приняло отсутствующее выражение. – Мне нужно кое-что написать.
– Написать?
– Стихи, если тебе непременно нужно знать. Господи, я бы все отдал, – с горечью сказал Бинго, – чтобы ее звали не Синтия, а как-то иначе. Просто рехнешься, пока подберешь рифму. Как бы я развернулся, если бы ее звали Джейн!
На следующий день, когда за окном сияло раннее утро, а я еще лежал в постели, жмурясь от блеска солнечных лучей на туалетном столике, и поджидал Дживса с утренним чаем, что-то тяжелое плюхнулось мне на ноги, и голос Бинго оскорбил мой слух. Бездельник, как видно, поднялся ни свет ни заря.
– Выметайся, – сказал я. – Оставь меня в покое. Я не в состоянии никого видеть, пока не выпью чаю.
– Если Синтия смеется, – сказал Бинго, – голубеют небеса; как алмаз, блестит роса; вторит соловьиной трели свист пастушеской свирели, если Синтия смеется. – Он откашлялся и переключился на вторую передачу: – Если Синтия грустит…
– Что за чушь ты несешь?
– Это стихотворение, я написал его прошлой ночью для Синтии. Хочешь послушать дальше?
– Не хочу!
– Не хочешь?
– Нет. Я еще не пил чай.
В эту секунду вошел Дживс, и я с радостным криком принял из его рук чашку с животворным напитком. После нескольких глотков я взглянул на окружающий мир более благосклонно. Даже Бинго уже не так сильно осквернял пейзаж. После первой чашки я ощутил себя другим человеком и не только позволил дурню дочитать до конца его чертову ахинею, но даже раскритиковал рифмовку четвертой строчки пятого стиха. Мы все еще препирались по этому поводу, когда дверь распахнулась и в комнату ввалились Клод и Юстас. Вот что меня убивает в сельских нравах: в такую несусветную рань жизнь в доме уже бьет ключом. Мне доводилось гостить в загородных домах, где хозяева регулярно вторгались в мои безгрешные сны в шесть тридцать утра и предлагали сбегать на озеро искупаться. Слава Богу, что в
