приходится. Кажется, под конец нашего разговора она даже прониклась отведенной ей ролью благодетельницы. Вот и пусть. Пусть своими глазами увидит, что наделала. А потом можно будет ставить точку. Я сделал все, что мог. Все, хватит. Припахать Милку – хорошее решение. Сам я рыжую язву видеть больше не хочу. Что-то такое она во мне будит странное. То, что сто лет не испытывал. А если и испытывал, то с успехом подавлял. Рядом с ней я чувствую себя последним козлиной.
Отсекаю посторонние мысли и с головой погружаюсь в работу. Той всегда хватает. Можно не волноваться, что мне не на что будет переключиться. Ближе к вечеру в кабинет заглядывает Мохов. В руках белый пакет с, пожалуй, самым известным в мире логотипом. И видавшая виды сумка.
– Все сделали в лучшем виде.
– Надеюсь, хоть не сам занимался?
– Нет, конечно, послал стажера. Они у нас молодцы.
– Спасибо. Пока все.
Не успевает Виктор выйти, как звонит Милка:
- Пап, у меня столько пакетов, что до тебя мне никак не добраться! Может, ты кого-то попросишь вынести то, что мне надо этой девушке передать?
Можно, конечно, и так. Но хочется самому убедиться, что Мила выполнила мое поручение как следует.
– Скинь номер тачки. Я принесу. Заодно и объясню, как тебе найти палату Эмилии.
ГЛАВА 5
– Опять куришь? Мама ругать не будет? – на животе смыкаются Милкины руки, а деланные-переделанные губы касаются щеки.
– Мы ей не скажем. Ты чего в такую рань подхватилась? – тушу сигарету в тяжелой хрустальной пепельнице. Открываю окно – пусть проветрится.
– Папа! – закатывает Мила глаза. – Сегодня первое сентября. Ты забыл, что ли?
Забыл, да. Потому что счет дням веду совсем не так, как нормальные люди. Для меня дни летят от даты подписания какого-нибудь важного контракта к дедлайнам по старым, от одного отчетного периода к другому. И так уже много лет.
Окидываю Милку внимательным взглядом.
– Это ты так в универ вырядилась?
– Как – так? – удивленно разглядывает себя.
– Слишком откровенно.
– Пап! – закатывает глаза. – Ты просто отстал от моды. Сейчас все так ходят. Даже преподаватели, – дразнит.
– Эмилии ты тоже купила, – верчу пальцем в воздухе, – такое?
– Нет, конечно. Для нее я купила все, как ты просил. Костюмчик спортивный, джинсы, футболки. Трусы! – играет бровями.
– Можно без подробностей?
– Так ты сам просил. Я лишь выполнила поручение.
– Кстати, как все прошло?
Милка падает на стул. Подтаскивает к себе тарелку с приготовленным домработницей безглютеновым нечто и задумчиво пожимает плечами:
– Наверное, нормально. Я готовилась к худшему. Ну, знаешь, что она станет меня обвинять, и все такое. А Эмилия ничего. Нормально все восприняла. Телефону очень обрадовалась. Но сказала, что можно было так не тратиться, представляешь? А увидев тряпки, вообще смутилась.
Рыжая? Смутилась? Как-то даже не верится. Как будто про двух разных людей говорим.
– Ты там палатой не ошиблась?
– Нет, конечно, что я – дурочка? Говорю же, нормально все прошло. Рада, что сходила.
– Да? – недоверчиво дергаю бровью.
– Да! Успокоила совесть.
Не мне тут Милку осуждать. Сам-то я по той же причине в больницу таскался. В надежде, что узел в груди ослабнет.
– Вот и хорошо. Значит, можно со спокойной душой двигаться дальше.
– Угу. Только сначала ты, пап, попроси кого-нибудь разобраться с ментами. Совсем они охренели там!
– Какими ментами? – туплю.
– Теми, которые сумку Эмилии выпотрошили.
– В этом месте мне должно стать понятней? – психую.
– Да я и сама ничего не поняла! Но у Эмилии в этой сумке, похоже, налик хранился. Уж не знаю, какая сумма, но она исчезла. А ей, походу, эти деньги очень были нужны. Ты бы слышал, как она рыдала! Я хоть и за дверью уже была, сама чуть вместе с ней не заплакала.
Стою, как дурак, обтекаю.
– А ты чего вчера этого не рассказала?
– Так ты вернулся, когда я уже спала.
– Черт, Мила!
– Да что не так-то?
А то, что рыжая наверняка всю ночь с ума сходила! Тогда как Милке ничего не стоило этого не допустить, просто рассказав мне о ситуации. Ну, сколько тех денег у Эмилии могло быть? Что бы я – не докинул?
Стоп. А рыжая чего мне не позвонила? Номер я ей давал. Свой. Прямой. Тот, который не у всякого моего делового партнера имеется. Постеснялась? Или я переоценил ее мозги? Что ей стоило тряхнуть денежный мешок вроде меня? Ну, хоть попытаться. Какой есть шанс, что Эмилия не в курсе, кто я? Уже ведь и телефон есть. Могла погуглить.
Позвонить самому? Не много ли чести?
Все. Баста. Надоело. Что я с ней ношусь?
– Все не так, Мил. Ладно. Разберемся.
– Эй, подожди. Подкинешь меня в универ?
– Некогда мне крюками ездить.
– Тогда давай я сама…
– Ага. Держи карман шире.
– Извинилась же!
– Этого, Мил, недостаточно. – Милка дуется, я смягчаюсь: – Ладно, только быстро. Отвезу. Мать чего не попросила?
– Ей ко второй.
Под Милкино чириканье сорок минут в дороге проходят незаметно. Выкидываем ее возле универа и едем дальше.
– В офис, Роберт Константинович?
– Нет, в больницу давай.
Звонить – много чести, да, Роб? А задницу свою тащить – тебе нормально?
Устало вздохнув, пялюсь в окно. Смысл с собой воевать, если чувствую, что надо так, а не иначе? Лучше принять ситуацию. Может, быстрей пойму, какого черта со мной творится.
Взмываю вверх. Перебросившись с лечащим парой слов, иду прямиком в палату. Дверь приоткрыта, и я слышу возмущенный голос Эмилии.
– Да ты издеваешься! Мне нужна эта работа! Да… Но… Постой! Это всего лишь небольшая проплешина у виска. Зачешем. Будет нормально, Мира… А? Я не знаю, когда меня выпишут. Да и все равно. Когда надо приступить? Завтра? Я выйду! Да в нормальном я состоянии… Так и скажи, что ты только повода ждала, чтобы меня вытурить! Да засунь ты в жопу свои извинения! У меня жизнь рушится,
