— Я вылечусь, Антуан, — обещаю. — Я встану на ноги.
По щекам уже побежали слезы, потому что я понимаю, что в эту самую секунду я теряю дело всей своей жизни. Я теряю то единственное, что умею. Я теряю свое призвание, я теряю себя.
— Я говорил с врачами, Натали. Ты не сможешь ходить.
Я не выдерживаю и громко всхлипываю, уткнувшись лицом в ладони. Леруа сейчас озвучил то, что боялись говорить вслух родители и медсестры, но о чем я сама догадывалась.
— Возможно, однажды медицина шагнет сильно вперед, и тебя поставят на ноги. Но пока это невозможно, Натали. Мне очень жаль, детка, но я вынужден разорвать наш контракт. Прости меня.
Я продолжаю всхлипывать в ладони, отказываясь верить в услышанное.
Вдруг это сон? Вдруг я сейчас проснусь у себя дома в Малибу и начну собираться но новую съемку?
Стул издает скрип, и Антуан поднимается на ноги. Его губы касаются моей макушки.
— Ты была моей самой яркой звездочкой. Прощай.
И он равнодушно уходит, оставляя меня захлебываться слезами.
Они все уходят. Они все отказываются от меня. «Армани» разрывает со мной контракт. «Ив Сен Лоран», «Гуччи», «Диор» отзывают свои приглашения на участие в неделе моды. «Луи Виттон» и «Баленсиага» отменяют наши договоренности о фотосессиях. «Кензо» приостанавливает наши переговоры о рекламе их новой туалетной воды. Американский «Вог» аннулирует контракт о съемке для их сентябрьской обложки.
Все отказались от меня.
Все бросили меня.
Я сижу в ненавистном инвалидном кресле в своей старой комнате в московской квартире родителей и смотрю в окно. По тротуару туда-сюда снуют люди. Куда-то спешат, куда-то бегут. Тонут в своих ежедневных делах, заботах, проблемах. Но они даже не подозревают, насколько на самом деле счастливы. Ведь все они могут ходить.
Человек никогда не ценит то, что имеет, и ему всегда всего мало. Люди вечно недовольны, вечно ноют. Девушки переживают из-за сломанного ногтя, мужчины расстраиваются, если не успевают посмотреть матч любимой команды. Кто-то ругается на официанта в ресторане из-за того, что блюдо слишком пересолено, кто-то скандалит с парикмахером, потому что его не так подстригли.
Какие же люди глупые. Они могут ходить, дышать, говорить, у них есть дом, работа и ежемесячная зарплата, а они все равно недовольны и ноют.
Вот с кем так эмоционально говорит по телефону этот мужик у светофора? Какая у него проблема? У него есть ноги, и он может на них ходить, но не понимает, какой это на самом деле Божий дар.
Открываю окно, чтобы попробовать расслышать, что он говорит.
— Деньги мне верни, придурок! — доносится до меня его крик вперемешку с гулом проезжающих по дороге автомобилей. — Мне нужны мои деньги! Я тебе занимал на два месяца, а уже четыре прошло! Ты когда мне возвращать собираешься?
Деньги, деньги, деньги. Как же люди любят деньги. Маму родную готовы за них продать.
Мне 21 год, и я сама заработала 60 миллионов долларов, у меня особняк в Малибу, эксклюзивные дизайнерские шмотки, пошитые самыми известными домами моды специально для меня, всемирная слава и много чего еще, но я никогда не смогу ходить.
Стоит ли все то, что я заработала, такого простого человеческого умения, как ходить? Этот мужик, который так переживает за свои деньги, согласился бы на всю жизнь остаться инвалидом в обмен на 60 миллионов долларов?
Закрываю окно и продолжаю смотреть на прохожих. Это единственное, что мне теперь остается.
Ведь весь мир отвернулся от меня. Никому я не нужна в инвалидном кресле. Все те люди, которые улыбались мне в лицо и говорили, что рады меня видеть на своих приемах, уже наверняка удалили мой номер. Никто из тех, кто спешил меня расцеловать при встрече, не пишет мне и не звонит.
Никому я больше не нужна.
Звонок во входную дверь заставляет меня встрепенуться. Я слышу мамины торопливые шаги по коридору и поворот замка. Возвращаюсь к окну. Это, наверное, доставка еды приехала. Мама настолько боится оставлять меня одну, что даже перестала ходить в магазин.
В мою комнату раздается тихий стук.
— Да, мам, — поворачиваю голову к двери.
Ручка опускается и заглядывает мама. На ее лице читаются растерянность и неуверенность.
— Милая, к тебе пришли, — осторожно говорит.
— Ко мне? — удивляюсь. — Кто?
Мама пару секунд медлит, но все же раскрывает дверь шире и впускает в мою комнату гостя.
Я со всей силы хватаюсь за подлокотники инвалидного кресла, когда вижу на пороге Алексея. Он прикрывает за собой дверь и просто смотрит на меня. Мое сердцебиение учащается, а ногти уже до боли впились в пластик подлокотников.
Зачем он пришел? Что ему от меня нужно?
— Наташа, — тихо выдыхает и делает ко мне несколько шагов.
Леша опускается на колени, чтобы быть одного роста со мной, и тянется ладонью к моему лицу.
— Зачем ты пришел? — голос выходит глухим. Это потому что горло уже сдавил проклятый ком.
— Я пришел к тебе.
Одной рукой он нежно гладит меня по щеке, второй накрывает мою ладонь, которой я вцепилась в кресло.
— Уходи. Мне не нужна твоя жалость.
Вместо ответа он качает головой.
Леша перемещает руки мне за спину и притягивает к себе, чтобы обнять. Против своей воли я утыкаюсь носом в его плечо и вдыхаю такой знакомый и некогда любимый запах.
— Уходи, — повторяю.
Я больше не могу сдерживать слезы и начинаю плакать ему в футболку. Леша прижимает меня к себе еще сильнее, зарывается лицом в мои волосы на затылке.
Я не хочу этого. Я не хочу, чтобы он меня жалел. Зачем он пришел? Если бы я могла встать с этого проклятого кресла, то обязательно бы его прогнала.
— Уходи, слышишь!? — кричу сквозь слезы. — Ты бросил меня, как и они все!
