— Нет, мне не холодно.
Он закидывает мне на плечи руку и притягивает к себе на грудь. Так мы можем сидеть часами. Я уютно устраиваю голову на его джемпере и слушаю биение сердца, пока Леша мне что-то рассказывает и перебирает пальцами волосы.
На нас все время смотрят. С меня так вообще не сводят глаз, поскольку я по-прежнему всемирная знаменитость, но и с Алексея тоже — потому что он очень хорош собой. Молоденькие медсестры ему улыбаются, девушки, приезжающие навестить своих бабушек и дедушек, — тоже.
Удивительно, как я совершенно на это не реагирую. Раньше я бы устроила истерику, заметив, что какая-то девчонка строит Леше глазки. Обязательно бы стала искать признаки того, что он ей отвечает, обиделась бы на него и всю ночь рыдала в подушку.
Почему три года назад я не замечала, что ему совершенно безразличны другие девушки?
Алексей улыбается официанткам и продавщицам в магазине, открывает дверь и пропускает девушек вперед, просто потому что хорошо воспитан, а не потому что таким образом с ними флиртует. А я этого не понимала. Когда я была абсолютно здорова, ревновала его к каждому столбу. Когда я сижу в инвалидном кресле, вижу, что для него не существует других девушек, кроме меня.
Вот и сейчас он встает и отходит к ларьку на территории центра, чтобы купить мне сок. Я наблюдаю за тем, как две девушки оставляют свою бабушку и, перешептываясь, идут к этому ларьку вслед за Лешей. Одна из них что-то ему говорит, он ей коротко с улыбкой отвечает, берет в руки сок и возвращается ко мне, даже не оглядываясь на девушек. А они уже достают из карманов телефоны, чтобы нас сфотографировать. Наверняка потом выложат в свои инстаграмы. Папарацци продолжают писать про меня, хоть уже и меньше. Так что Леша теперь тоже стал знаменит.
— Держи, — передает бутылочку мне в руки и садится рядом. — Наташ, холодно, застегни куртку, — и сам тянет молнию вверх, касается ладонью щек и ушей. — Надо было шапку надеть, заболеешь еще.
А я смотрю на него завороженно и тихо говорю:
— Леша, я так тебя люблю.
— И я тебя люблю, малыш, — целует меня в губы. — Сильно-сильно люблю.
Девушки продолжают перешептываться, глядя на нас, а я чувствую себя счастливой от того, что рядом со мной такой внимательный, заботливый и любящий парень.
Через два месяца, когда я уже перестаю верить, что терапия этого центра способна помочь, у меня получается пошевелить пальцами на ногах. Это происходит на утреннем занятии в зале лечебной физкультуры. Я лежу на коврике, упершись в него локтями, выполняю поручения врача, как вдруг мои пальцы дергаются. Сначала я подумала, что мне показалось, померещилось, но потом я смогла подвигать ими вниз-вверх еще раз.
— Получилось? — врач Семен Аркадьевич, кажется, сам не верит своим глазам.
Я не могу ответить голосом, потому что горло сдавил ком, а из глаз побежали слезы, поэтому просто быстро киваю головой, параллельно продолжая двигать пальцами.
— Умница, какая же ты умница, — мужчина в сердцах обнимает меня.
Мне немного меняют программу лечения, теперь делая акцент на разработку стопы. Еще через три недели у меня получается пошевелить ступней полностью, а затем, сидя на коврике, слегка сдвинуть правую ногу в сторону.
Я впервые в жизни вижу в Лешиных глазах слезы, когда я при нем начинаю потихоньку шевелить ногами, правда, все еще оставаясь в сидячем положении. Но для меня и это большой прорыв.
— Наташа, — он спешит заключить меня в свои объятия. — Вот видишь, все получилось.
Я снова от радости плачу в его плечо.
— Мы поставим тебя на ноги полностью. Ты снова будешь ходить по подиуму.
Я безоговорочно и во всем верю Леше, но сейчас он ошибся. Через полгода я научусь стоять без посторонней помощи, делать небольшие шаги, но все-таки не ходить полноценно, и уж тем более по подиуму. Но даже такой результат будет для меня успехом.
В конце апреля я покидаю реабилитационный центр и возвращаюсь в Золотой ручей. Ко мне домой снова начинают ходить врачи, чтобы не потерять достигнутый результат и, может быть, приобрести новый. Постепенно у меня получается передвигаться все лучше и лучше, а в какой-то момент даже получается спуститься с лестницы. Правда, приходится обеими руками опираться на перила, а Леше идти рядом, чтобы в любой момент поймать меня. Но все-таки я делаю это — сама спускаюсь по ступенькам.
— У меня для тебя сюрприз, — говорит мне Леша в один из вечеров перед тем, как уйти к себе домой.
— Какой? — заинтригованно спрашиваю.
— Увидишь. На субботу и воскресенье ничего не планируй.
— Ты же знаешь, что у меня нет никаких планов, кроме врачей и физкультуры.
— Родителям скажи, что мы уедем на выходные.
— Только ты и я все выходные? — удивляюсь с замирающим сердцем.
— Да. Только ты и я.
За девять месяцев наших возобновившихся отношений по понятным причинам кроме поцелуев у нас ничего не было. И сейчас, когда Леша говорит, что мы уедем куда-то на выходные, я эти выходные жду больше, чем ждала в детстве Новый год и день рождения.
Леша заезжает за мной в субботу днем сразу после моих занятий, повязывает на глаза повязку и куда-то везет.
— Почему мне нельзя смотреть? — капризничаю.
— Потому что это сюрприз.
— Но мы же еще едем.
— Ты не должна видеть дорогу.
Надуваю в недовольстве губы, но, естественно, на самом деле не обижаюсь. Чем дольше мы едем, тем сильнее я ерзаю в нетерпении на сиденье. Часа через два с половиной Алексей наконец-то паркует автомобиль.
— Мне уже можно снимать повязку?
— Нет.
Он выходит из автомобиля и помогает вылезти мне.
— Тут далеко идти, я тебя понесу.
Меня удивило, что Леша сказал
