— Ничем, — брякнула я, потому что Ланс смотрел на меня выжидающе.
— Именно, — кальдиец кивнул. Он смотрел серьезно, словно я невесть какую умную вещь сказала. — Н-ничем.
Тут меня пробрал мороз. Ощутимый. И это в жаркий весенний день. Вся злость улетучилась, словно и не бывало.
Я, конечно, не самая умная в классе, как Вилли, и не самая талантливая, как Нори; но не требовалось быть гением, чтобы сложить две простейшие руны.
Другие маги Хаоса были не в лесу. Они с таким же успехом могли быть в Пристани. Среди нас. Как Тансен. Ничем не отличающийся от других людей.
— Война же закончилась, — неуверенно сказала я. Получилось так жалобно, словно милостыню у храма выпрашивала: закончилась? пожалуйста? ради Реи и всех благ ее? — Давно? Правда?
Ланс промолчал. Ни «да», ни «нет».
И это было, пожалуй, самое худшее.
Между строк
Вот так взглянешь, усмехнешься: что за дыра-то! пыль, руины, жалкий прах на краю земли... Здесь когда-то жил властитель и император, дважды девять сильных стран перед ним легли. Дважды девять раз с победой он возвращался, и родился рис богато с его полей. Его именем прощали и укрощали, и младенцев непослушных тайком стращали, не решаясь взгляд поднять или встать с колен. Называли светозарным и солнца братом, ненавидели и грызли металл оков...
Говорили, что покуда жив император — мир стоит, и будет так до конца веков.
Был когда-то постамент голубого камня, пруд, пятнистые форели, кусты, сады. А теперь лишь камни, сглаженные веками, да осколки древних статуй, да сизый дым. Были залы, шелест шелка роскошных платьев, слуги, тысячи рабов, красота, пиры. были казни, представления и объятья, хрип уставших гладиаторов, львиный рык. Все давалось императору — что ни требуй, жил он в золоте, рубинах и серебре...
Говорили — император прогневал небо, и обрушилось оно на его дворец.
Так иди, не бойся: некого здесь тревожить, и рабы давно истлели, и господа. Не бормочет барабан из тончайшей кожи, не растут цветы в висячих своих садах. Кто прогневал небо — будет песком завален, дважды девять стран его пережили век.
(Кто-то бродит там, в засыпанных темных залах, кто-то, кто еще не дух — и не человек.)
Не пугайся, это место давно уж пусто, только вниз идти не надо — провален пол. Да, бывает временами такое чувство, холодок по шкуре, молот в висках тупой. Не пугайся, это только сквозняк проклятый, это только хруст осколков под каблуком.
... говорили, что покуда жив император — мир стоит, и будет так до конца веков.
Ипполита, соседка по комнате, некоторое время со страхом приглядывалась, как я, словно зверь в клетке, мечусь по комнате, а потом предположила у меня неизвестную науке болезнь. От заваренных травок, измерения температуры, меда и молока пришлось вежливо отказаться, и тогда Поли с надеждой спросила, уж не влюбилась ли я. Об утренней прогулке с Лансом, разумеется, уже знала вся Мастерская.
От неожиданности я запнулась о стоящие стопкой Полины учебники, и грохнулась на пол, сильно треснувшись локтем и коленками. Кажется, от падения какие-то мысли в моей голове встали на место; по крайней мере, метаться расхотелось, а захотелось действовать. Я извинилась перед Поли, правдоподобно соврала, что да – влюбилась, и ужасно нервничаю, прямо места себе не нахожу. Ипполита прослезилась и пожелала мне удачи. И с этим пожеланием я потопала действовать.
Начать решила с библиотеки, благо Вилли и Нори все еще не вернулись с рынка (мне казалось — прошло как минимум полдня, на самом деле — час от силы). Причем не с нашей, а с обычной городской. Книг по магическим рунам, там, конечно, не было, но меня интересовали не руны.
Старичок библиотекарь, даже не спросив, на кой мне это понадобилось, вынес мне несколько толстых пыльных томов. Было похоже, что их написали вскоре после войны, и с тех пор даже не открывали. Страницы пожелтели и крошились. И уже во второй книге я нашла нужное. «И, прослышав про мощь Ворона и природе противную магию его, многие захотели присоединиться к нему. И среди жителей городов возникли смятение и страх, ибо в некоторых поселениях те, кто пожелал перейти на сторону врага, добровольно открывали ему ворота. А обещал он своим сподвижникам долгие лета, силу волшебную и золото.»
Долгие лета. Именно. Тансен выглядел старым, но не настолько же!
И, получается, он все эти долгие лета сидел в городе, пек пирожки, ждал. Но вдруг решил показать свое истинное злодейское лицо, открыть, так сказать, темное нутро... Вилли бы порадовался моим формулировкам, в песне прозвучит неплохо.
Сходится. Но не все понятно. Почему Тансен в лес-то поперся? Тоже полянку обугленную искал, скелеты-амулеты?
Меня снова пробрал озноб. Хорошо, что Ворон не дошел до Пристани. А то ему гостеприимно открыли бы ворота... такие, как пирожник Тансен, и открыли бы. Неужели люди так рады продаваться за золото? Конечно, богатство и долгая жизнь — замечательно, сама бы не отказалась, но такой ценой... Нет.
Задумавшись, я рассеянно листала книгу. И случайно наткнулась взглядом на еще один абзац.
«Сила же его происходила от древнего Хаоса, из которого Рея (да будет благословенна она!) сотворила наш мир, а посему отличалась от силы Мастеров. Мог Ворон повелевать огнем, водой, молоньями небесными, зимним холодом и землей под ногами, и не требовались ему для сего руны магические. Сила же такая неугодна Рее и нашему миру, и оттого боги прокляли Ворона за то, что преступил он дозволенное человеку.»
Так, ну дальше обычная высокопарная чепуха на две страницы. Но любопытно: тут сказано, что Ворон черпал силу из Хаоса (логично, раз его магия так и называется), а нас учат, что он продал душу Темному Йеру, заключив с ним контракт. Где правда?
Вот про огонь, воду и зимний холод — точно правда, на просеке видели... Гоблин-воблин, а ведь действительно: если вспомнить древние легенды, особо любимые Вильямом, то там говорится как раз про таких магов. Они, конечно, не завоевывали страну, а действовали во благо: ливень на посевы призывали, огромную волну приливную отводили, успокаивали проснувшийся вулкан... Но тем не менее. А ведь их силу не называли богопротивной! Почему мы так не умеем? Почему руны могут отвести глаза или сохранить одежду сухой в дождь, а о чем-то большем и думать не моги?
Вот о чем молчал Ланс. А он ведь не маг.
Святые Реины подштанники, у меня скоро разум в вафельную трубочку свернется! Уже буквы перед глазами расплываются... Или это от усталости? А может, от голода?
Я поблагодарила библиотекаря, вышла на улицу. Начиналось время обеда, из забегаловок тянуло вкусным запахом жареной рыбы, и мой желудок, который на завтрак обошелся парой бутербродов, напомнил о себе настойчивым бульканьем. Hадо будет все-таки заняться амулетами, а не то лопать мне до конца весны луковый суп в обеденном зале Мастерской.
Нет, Маннэке, ты безнадежна. На носу кошмар, ужас, маги Хаоса вокруг Пристани скачут, а ты есть хочешь? Но ведь и правда в пузе урчит...
Приходилось сдерживать себя, чтобы не вертеть головой во все стороны (тут репу с солью продают! а тут печеных луч-карасиков в тесте!) и не принюхиваться, как лопард. В очередной раз свернув к лотку, на котором расположились особо аппетитные пирожки, и в очередной раз напомнив себе, что заработок не позволяет роскошествовать, я не сразу заметила, что на меня пристально смотрит одна дама. Очень знакомая дама. Точнее, не очень.
— Здравствуйте, — вежливо сказала я. Синие глаза сверкнули, длинная коса мотнулась по ветру. Меня испепелили до последнего шнурочка на одежде — хорошо, что только взглядом. Я попятилась, едва не сбив подносы с пирожками.
– Лиарра, это Маннэке, т-третий класс Мастерской, она п-показывала мне город. – спокойный голос Ланса вклинился между нами, как дрессировщик из бродячего цирка между разъяренными полосатыми винго. – Маннэке, это Лиарра, м-моя сестра.
