Меньше всего Нинель сейчас хотела говорить с ним о смысле жизни, но она благоразумно промолчала; Нинель посчитала, что достаточно изучила своего Шефа, чтобы признать его абсолютно неуравновешенным, и потому просто стояла и слушала, ожидая конкретных указаний. А Шеф продолжал нести свою ахинею.
- Ты не знаешь, для чего это делаешь?? Для чего все – терракты, взрывы, убийства, рождения? Для чего вообще живет и функционирует весь мир? Ну так прими к сведению, что все это делается только лишь ради того человека, которого ты встретила, моего сына Игоря, для того, чтобы он мог творить, чтобы у него были идеи для своих спектаклей, - голос Шефа стал гораздо мягче и теплее. – Ведь он же сам пишет для них сценарии, сам ставит, все сам, мой сынок… Ему нужна пища, материал, на основе которого он мог бы творить. И я ее, как могу, ему обеспечиваю, с помощью вас всех, конечно. Вы ведь все – актеры, ты не знала? Роли играете. Вот твоя роль была пройти мимо него по улице и взорвать аэропорт. Несложная, эпизодическая роль, и ты ее так бездарно провалила. А ведь какие идеи могли появиться у Игорька, какие блестящие творческие идеи.. Он ведь как бы чудом избежал смерти и собственными глазами видел террориста…
Нинель сама не заметила, как стала медленно сползать по двери. Слова говорившего с ней человека казались сумасшедшими бреднями, если бы не одно но… О чем-то подобном трещал сегодня на улице и предполагаемый сыночек ее всесильного Шефа. Она заплетающимся языком сообщила об этом.
- Ой Игоречек, ой умница какой, какая умничка, - голос Шефа написал теперь сюсюканье бабушки, наконец-то дорвавшейся до внука и теперь собирающейся наубой закормить его блинами. – Догадался, догадался, подумать только… Но что же теперь будет? Ведь теперь все теряет всякий смысл… Погоди, он тебя об этом хотел спросить, да?
Нинель подтвердила.
- И что ты ответила?
- Я сказла, что он ошибается.
- И что он, поверил?
- Не знаю, у него оставалось много вопросов…
- Ну так разубеди его, - голос Шефа опять сделался требовательным голосом сильного и влиятельного мужчины. – Выйди и разубеди. Я немножко увеличиваю твою роль…
- Нет уж, - Нинель обрела наконец былую уверенность в себе. – Если все так, как вы говорите, тогда… Тогда я согласна играть только главную роль!
И, не выслушав ответ Шефа, она сорвала наушник и кинула его в унитаз. Туда же полетели и бесформенные черные тряпки (Нинель осталась в брюках и обтягивающей черной маечке, ее покрывшееся потом тело испытало блаженное чувство прохлады и легкости). С трудом снятый пояс смертника Нинель кидать не стала, она просто аккуратно задвинула его за сливной бак.
Нельзя сказать, чтобы Нинель поверила двум режиссерам – театра и жизни, - такая картина мира абсолютно не укладывалась в ее представления да и не льстила ее самолюбию. Однако, несмотря ни на что, ей хотелось сыграть главную роль в жизни этого удивительного мужчины, смешного стеснительного Игоря. Нинель еще раз вспомнила его глубокие глаза, его низкий бархатный тембр, удивительно сочетающийся с быстрым и невнятным произношением… Она поняла, что влюбилась. Влюбилась с первого взгляда и так крепко, как не влюблялась еще никогда.
Нинель решилась на самую большую авантюру в своей жизни. Она сыграет главную роль для Игоря, и эта игра будет для Нинель длиною в жизнь, уж точно больше не скучную и не тоскливую. Жизнь, сводить счеты с которой она больше не стала бы ни за что на свете.
Нинель решительно нажала кнопку сливу и вышла к режиссеру. К ее немалому облегчению он все еще ждал ее у входа в туалет, так же нерешительно переминаясь с ноги на ногу. Он окинул взглядом преобразившуюся девушку, оценив по достоинству ее изящную фигуру, туто обтянутую маечкой. От Нинель не укрылось мелькнувшее в его взоре восхищение.
Одако же на словах режиссер никак не прокомментировал ее чудесное преображение; его терзали куда более важные вопросы.
- Скажите, если вы не актриса, то как тогда все объясняется? В чем смысл у этого мира? – вопрошал он. – Ведь я, признаться, давно стал замечать в любдях некую наигранность. Я, видите ли, в известном смысле, профессионал. Режиссер. Так как же тогда это объяснить? Признайтесь, наконец, что вы играете, или растолкуйте…
- Да, я действительно сейчас играю роль для тебя, - неожиданно перейдя на ты, сказала она. – А ты играешь для меня. А все они, - она махнула рукой на набившуюся в аэропорт толпу, - они играют для нас, понимаешь? Все очень просто.
- Да, действительно просто, - проговорил режиссер. – Это все объясняет. Вы.. То есть ты… Ты гениальна! Теперь мне наконец все понятно, спасибо!
И режиссер в порыве чувств чмокнул Нинель в щеку.
Она не знала, что именно понял понял режиссер из ее наспех придуманного философского рассуждения, идея которого была стара, как мир, а, может, и старше мира, ведь именно согласно этой идее его и создали. И только в эту минуту до Нинель дошла вся суть этой идеи, то, сколь многое она объясняет.
Но понимание мироустройства проходило исключительно где-то в области подсознания; сознание Нинель упивалось поцелуем Игоря, смешно покрасневшего и рассыпавшегося в извинениях.
- Простите Бога ради, - бормотал Скороходов. – Вы только не подумайте… Вообще обычно я сдержанный, просто… Обещаю, больше такого не повторится, - скороговоркой произнес он.
«И не надейся, повторится», - сказала про себя Нинель и улыбнулась собственным мыслям.
Она как бы ненароком взяла режиссера за руку, и они вышли из аэропорта, разговаривая о смысле жизни, театре, предпочтениях, симпатиях и, наконец, планах на вечер и на всю оставшуюся жизнь, которая обещала быть долгой и интересной, как по-настоящему хороший спектакль.
Нинель и Скороходов медленно отдалялись от здания аэропорта. На улице, пока Нинель переругивалсь в туалете, пошел ливень, еще по-настоящему летний, теплый и приятный. Снайперы на крышах, если они там вообще были, никак не дали о себе знать. Молодые люди дошли до автобусной остановки, все не переставая разговаривать и не разжимая рук. Автобус пришел почти сразу, они уселись на единственные свободные соседние сиденья, оставленные как будто специально для них, и отправились по им одним известному маршруту. Они уже не разговаривали и сидели, прижавшись друг к другу, самозабвенно целуясь и не замечая, как под окнамипроплывала бесчисленная массовка; она появлялась ниоткуда, играла свою короткую никому не нужную роль и исчезала, растворяясь в омываемом теплыми дождевыми струями воздухе.
