Потом, когда медведь начал слезать со скамейки, замешкался и упал, в зале никто не засмеялся.
Словом, всю свою жизнь Славка любил цирк, помнил о нем и каждое лето ждал его появления.
Но сейчас он нервничал, и ему многое не нравилось. За спиной кто-то с шумом разворачивал плитку шоколада, продолжали входить опоздавшие и хлопать откидными сиденьями, мимо пробежала билетерша, громко спрашивая у кого-то: «Можно гасить свет?»
Наконец половинки занавеса поползли в стороны. Зацепившись за что-то вверху, одна застряла, открывая четверть сцены и замешкавшегося униформиста.
В зале кто-то хихикнул. Славка с трудом сдержал себя, чтобы не оглянуться. Пусть. Все это пройдет. Скорей бы начинали!
Невозмутимый ведущий помог занавесу отцепиться и торжественным, раскатистым голосом объявил:
— Начина-а-ем пер-р-вое отделение ар-р-ти-стов цирка!
У Славки непривычно забилось сердце, и слабый туман волнения начал укрывать от него и нелепый занавес и портреты на стенах.
Оркестр оглушил. Все снова стало, как всегда, немного тревожным, обещающим.
После многоруких жонглеров свет, падающий снопом откуда-то сверху, заметался по сцене и замер посредине. Объявили номер «Каучук» в исполнении Марии Соловей.
Из темноты в пятно света, как в белую воду, вошла девушка — маленькая, хрупкая, в блестящем трико. Ее тело казалось гипсовым в луче юпитера. Она держала розу. Потом обронила ее.
Славка испугался: не ошиблась ли она?
Но все было так, как требовал номер.
Будто ленточка, без усилий, она перегнулась назад и медленно, удивительно плавно, начала скользить, складываясь пополам. Музыка смолкла, как будто лишняя. Зрители затаили дыхание.
Славка не отрываясь глядел на нее. Нет! Такую он не мог видеть никогда прежде. Такие не могут встретиться запросто, на стадионе. Такие не могут — не имеют права! — кокетничать с первым встречным, пусть даже этот первый встречный будет он сам, Славка!
Почему-то не к месту вспомнилось, что через несколько дней будет готово здание шапито, и этим людям и этой маленькой гимнастке не придется выступать на узкой сцене кинотеатра.
Впервые мысль о работе, о своем строительстве пришла в голову Славки в цирке. И он подумал: «А эта девчонка, гимнастка, она ведь тоже на работе!»
Раздались аплодисменты. Вокруг него, откуда-то сверху. И только впереди, в прохладе, идущей со сцены, была тишина.
Девушка, исполнив свой номер, согнулась в полупоклоне.
Славка едва не вскочил. Она смотрела прямо на него, и ее глаза, казалось, настойчиво напоминали: «Встретимся в цирке! Забыл?!»
Он поднял руку. Она не заметила. Славка понял, что девушка ослеплена светом и зрительного зала не видит. И его тоже не видит.
Публика требовала повторения номера.
— Бис!! — выкрикнул чей-то молодой голос. Славка вздрогнул, как будто крикнули ему. «Бис!» — Работай! Бис!» — Хочу, чтоб ты гнулась! «Бис!» — Мне весело!
Девушка снова бросила цветок к ногам. Переступила. И, как бы освобождаясь от костей, покорной ленточкой заскользила вниз.
— Кошка! — восхищенно шепнули сзади. Славка подался вперед, чтобы никого не слышать. Он смотрел напряженно. Сколько можно? Беспощадное пятно света. Это неестественно!
В волнении, он не сразу почувствовал в зале замешательство. Шепот. Движение.
Вгляделся — и понял отчего: лицо гимнастки стало мучительно-красным. Поймав ртом черешок розы, она пыталась вернуться в прежнее положение, выпрямиться... Неожиданно обозначились ребра — остренькие, слабые... Она еще раз хотела выпрямиться. И не смогла.
Славка не знал, как очутился на сцене. Только почувствовал, что на руки легла дрожащая, влажная спина.
Опустили занавес.
Славка отнес девушку за кулисы. Усадил на диван. Она тяжело дышала, ей было душно.
Над ней склонилась пожилая женщина.
— Что случилось, Машенька?! Маша открыла глаза.
— Ах, тетя, я провалила программу!
— Глупая, — мягко сказала женщина. — Ответь, что с тобой?
— Дышать трудно, — пожаловалась Маша.— Я слишком близко поставила ноги... Нарушила опору... Я провалила все!
— Успокойся! Сейчас работает Витя, но даже если и он не выполнит своего номера, программа не провалится! Ты не одна, запомни!
В этот момент из зрительного зала донесся дружный хохот.
Маша залилась румянцем.
— А мне свистели.
— Неправда! — возразил Славка. — Зачем вы так говорите? Никто не свистел!
Он даже не заметил, что говорит Маше «вы». Маша повернула голову.
— Тетя Сима! Это Славик. Он из зала, но я его давно знаю.
Славка покраснел: не ожидал, что она запомнит его имя.
Тетя Сима холодно кивнула ему.
— Серафима Григорьевна! К телефону! — позвали ее.
— Минуточку, — отозвалась она. — Отведу Машеньку.
— Не беспокойтесь! — Славка набрался храбрости. — Мне некуда спешить, я отведу сам.
Серафима Григорьевна долгим взглядом посмотрела на него. Он выдержал.
— Хорошо, пусть будет по-вашему, молодой человек, — согласилась она. А про себя подумала: «Нет, это еще не ОН!»
V
Утром Клюев спросил у Славки:
— Это ты... поешь?
— Разве? Рта не раскрывал! — удивился тот.
— Будто не вижу!
Клюев сделал вид, что старается в осколке зеркала рассмотреть свой костюм. Славка стоял на пороге и ждал, когда же он расстанется с зеркалом и кончит «делать вид».
Почувствовав его нетерпение, Клюев скомандовал:
— Пошли!
По пути не разговаривали. Но перед тем как расстаться, Клюев нарушил молчание:
— Крышу поставил для цирка?
— Да.
— Плотников заберу. На детсад.
— Пожалуйста.
Клюев хотел было еще что-то сказать, может быть, спросить, как же все-таки прошло вчерашнее свидание, но Славка кивнул ему на прощание и, не разбирая дороги, прямиком направился к своему участку.
Клюев усмехнулся и пошел в управление.
А в Славкиной душе действительно что-то пело. День казался прекрасным, а имя Маша редкой находкой.
Ему хотелось петь это имя, без конца повторять, но он боялся, что если скажет вслух «Маша», то может исчезнуть что-то неуловимое, прекрасное и до поры до времени тайное.
Прорабская была полна народу. И дыма.
Произошло некоторое движение: «Мастерок пришел!» Плотники с нарядами пересели ближе к столу. Бетонщики с беззаботным видом закурили по новой. Похоже на то, что бетон еще не завозили.
Славку это не смутило. Он уселся за стол, схватил телефонную трубку и принялся пробиваться на бетонный. Стоит только начать — знал он, — и все закрутится вроде бы само собой. Со стороны — по-строительному беспорядочно, суматошно, а на самом деле — иначе нельзя.
Покурив и поспорив из-за нарядов, уйдут плотники. А бетон таки привезут! Табачный дым рассеется, и до обеда прорабская опустеет. Славка тоже уйдет в котлованы, в управление... Придется советовать, показывать, материться, подражая кому-то, заправскому и энергичному.
Но на этот раз уйти из прорабской оказалось не так-то легко.
Едва закрылась дверь за последним бригадиром, появилась Зоя, заведующая лабораторией. Ей было лет двадцать или чуть больше, у нее красивые глаза на худом лице, она всегда серьезна и деловита.
Зоя протянула аккуратно исписанные бланки.
— Не тянет, — скупо сказала она.
Славик вчитался. Точно, бетон хрупок — это тот самый, который не понравился Клюеву.
— Что же делать? — в раздумье спросил он. Зоя пожала плечами, склонилась над чертежом.
— Где? — спросила она. Славка разгладил чертеж.
— Угловая секция. Опасно.
— Доармировать? На колонне — опояску? — полувопросительно предложила Зоя.
Славка с заметным облегчением отодвинул чертеж и, не удержавшись, важно сказал:
— Я сам решу!
Зоя выпрямилась. Он заметил на ее губах быстро скользнувшую улыбку и приготовился услышать колкость, но она ничего не сказала.
Славка стал ждать, когда же она уйдет. Но Зоя перебирала наряды, заявки, графики. И не уходила.
