— Он сам меня нашел. Пригрозил разоблачением. Присмотрел он и Нестеренко. Представился под фамилией Петровского. А у меня — семья! Побоялся. У Нестеренко — семья…
— Нестеренко сам о себе скажет! — оборвал его излияния Васильев. — Откуда у вас оружие?..
— Тайные подвалы завел Петровский. Ящики с оружием он привозил лично. Ходила молва, будто бы из Кривого Рога… Товары делил он несправедливо. Одну треть взятого в вагонах мы имели право реализовать. А две трети — пай Петровского. Закабалил он нас!
— Ах, бедные-бедные! — с издевкой поддакнул Васильев и сплюнул от негодования. Ему противно было смотреть на жалкого кривоплечего человечка, который оставлял шахтеров без хлеба, а детишек без сахара.
Глубоким вечером мы собрались в нашей комнате на вокзале Сечереченска. Могли быть довольными — операция завершена! Но мы удовлетворения не испытывали.
Васильев яростно расхаживал по комнате и громко негодовал:
— Значит, шахи и маты ускользнули! Как же ты, Громов, промазал?.. Небось учиться торопился?..
— Приказ из центра, Вася.
— Из центра?.. Слухай, там же Бижевич учится. Проси по телефону Москву. Спросим: в чем дело?.. Друзьями мы с ним не были, но рядом воевали. А вон Павел даже в тыл белых вместе ходил.
— Бросьте, ребята, бузить! — Бочаров сверял по протоколам показания Степана и Егора Нестеренко. — На себя наклепаете. Из центра ОГПУ спросят: «Почему же вы, умники, не выловили всех?.. На месте виднее». Что ответите?.. То-то же..
— Ну, ладно! — остыл Васильев. — Пошли спать!
— Главное, грабеж прекратился! — заключил я.
Дельцов, связанных с Петерсоном и Селиверстовым, обнаружили в Мариуполе и Таганроге, в Днепропетровске и Сидельникове — целая разветвленная организация. Все они были наказаны на месте, а главных виновников затребовали в Харьков.
Приметы и характеристика Петровского — Квача были разосланы во все подразделения ОГПУ. Позднее мы запросили данные с границы: не пытался ли он просочиться за кордон? Нет! Хитрая лиса затаилась. А быть может, хозяева не разрешили ему покидать Советскую Россию?..
Однажды нас вызвали в Ленинскую комнату ДТО ОГПУ. За столом, украшенным букетами живых цветов, сидели начальник дорожно-транспортного отдела ОГПУ и секретарь партийной ячейки. Чуть впереди — военный с отечным лицом и орденом Красного Знамени на лацкане. Ему и было предоставлено слово. Он душевно поздравил всех собравшихся с успехами в борьбе с контрреволюцией. Награды. Благодарности. Именные часы. Почетные грамоты.
С ответным словом выступил Макар Алексеевич:
— В Донбассе раскрыта вредительская организация старых спецов. — Наш начальник волновался и немного заикался. Накануне торжества он участвовал в облаве на крупную банду и при взрыве гранаты получил контузию. — Руководили ею из Парижа. Деньгами снабжали оттуда же. Вредители ставили целью разрушить важнейшую топливную базу Советского Союза и тем самым сорвать индустриализацию страны. Враги народа затопляли шахты, устраивали взрывы и пожары, портили вентиляцию, а также срывали снабжение населения шахтерских городов и поселков. Одним из звеньев этой контрреволюционной цепи было раскрытое нами дело «королей сахарина».
Вася Васильев подмигнул мне: вот как оно повернулось! И мне все представилось в ином свете, а сознание выполненного долга теплом отозвалось в сердце.
А начальник ДТО ОГПУ громко продолжал, смотря в нашу сторону:
— Хорошо проявили себя чекисты товарищи Громов, Васильев, Морозов. Честь им и хвала! Особой благодарности достоин наш орденоносец Павел Ипатьевич Бочаров. Скромный и напористый, храбрый и осмотрительный, он может служить примером образцового чекиста!
Зал отозвался дружными хлопками.
— Кое-кто из нас заражен беспечностью, товарищи. Для чекиста потеря революционной бдительности — смерть! Об этом прошу всегда помнить. Большевистская партия и лично товарищ Сталин учат нас непримиримости к врагам народа. Ищите этих врагов — классовая борьба продолжается. Чем ближе к разрешению вопроса «кто кого?», тем классовые битвы будут обостряться! Шахтинское дело показало, что нельзя верить специалистам старого режима. Нам нужны красные спецы! Объявлен призыв в науку…
Тогда же увиделся я и с Тимофеем Морозовым. «За верность делу революции и проявленную энергию» мой учитель и товарищ был награжден Почетной грамотой ОГПУ и серебряными часами. Меня отметили такой же наградой.
— Думаю подаваться в науку, Володя, — говорил мне Тимофей за стаканом вина. — Никандр Фисюненко Институт труда окончил. Завидно мне! И партия зовет учиться…
В тот вечер мы вспоминали товарищей, погибших в боях, чекистскую юность…
А потом настал час и мне расставаться с товарищами — я ехал в Москву, в школу ОГПУ.
— Жаль отпускать тебя, товарищ Громов. Правда, интеллигентности у тебя лишок, но хлопец ты гарный. — Макар Алексеевич потянулся было к своей лысине, но отдернул руку.
Я засмеялся. Улыбкой ответил мне и Макар Алексеевич, вспомнив, как я брил голову.
— В художественный театр проложи дорожку, — наказывал начальник. — Третьяковка тебе понравится. Словом, используй Москву на все сто! Вернешься — обо всем расспросим. Имей в виду!
Макар Алексеевич полжизни прожил в Москве и говорил теперь о ней с грустью, как о давно минувшем и прекрасном…
Уезжал и Павел Бочаров — его назначили руководителем одного из ведущих отделов ОГПУ на Украине. Товарищи тепло проводили его в Харьков.
ПРОВОКАТОР
Тимофей Иванович Морозов стал основательным семьянином: трехлетняя дочка каталась колобком по комнате, а шестимесячный Женя попискивал в люльке. Поднялся мой товарищ еще на одну ступеньку служебной лестницы: работал он начальником линейного отдела ДТО ОГПУ на железной дороге.
Жил Морозов со своей семьей в Заречье, в старом железнодорожном доме под столетними липами. Не раз я бывал у него в гостях. Отсюда он проводил свою Ксению Ивановну в родильный дом. Это было в тот год, когда Советскую страну и весь мир постигло великое горе — умер Владимир Ильич Ленин. До глубины души потрясла чекиста смерть вождя.
Шел он к жене по траурному Заречью. Красные флаги в черном обрамлении. Горестные лица людей. И разговоры негромкие, будто бы Ильич лежал рядом в гробу..
Он думал: кто же заменит Ленина? Ответ был один. Только партия! Сплоченность рабочих и крестьян — вот в чем сила. И зачем эта нелепая смерть? Не стыдясь, он утирал слезы.
В акушерской ему выдали белый халат. Видя заплаканные глаза его, медсестра успокоила:
— Все хорошо. Не переживайте!
Морозов сел на лавку. Вышла Ксения Ивановна. Он взял ее побледневшую руку.
— Оксана, дочку назовем Нинел.
Ксения Ивановна удивленно глянула на мужа:
— Выдумает же!
— В память о Ленине. Прочитай с конца. Что выходит? — Тимофей Иванович на листке бумаги написал слово «Ленин».
— Ни-нел… — прочитала Ксения Ивановна. И все же в глазах ее не было согласия.
— Послушай: Нинель! Звучно, мягко. В самый раз для девочки.
И молодая мать тихо согласилась:
— Нехай будэ, як ты сказал. — И повторила одними бескровными губами:
— Ни-и-ине-ель…
Вся жизнь молодой четы теперь была в ребенке. Первый раз Нинель засмеялась — радости на неделю! Прорезался первый зуб — и слез и ахов не счесть! Доченька впервые пролепетала: мама!.. Нинель сделала первый самостоятельный шажок. И вокруг все этим только и занято: событие!
Чекист Морозов был, как и его товарищи, занят по 15—18 часов в сутки. А девочку интересовали тысячи «почему».
— Я просыпаюсь — тебя нет. Я ложусь в постель — тебя нет. Почему? — спрашивала она отца.
В редкие часы отдыха Тимофей Иванович не успевал ответить и на половину ее «почему». И уходил в чекистское казенное здание с потеплевшим сердцем и тихой радостью в душе…
