делает тебя заслуживающим наказания. Но когда ты совершаешь преступление, ты показываешь миру, что ты моральный урод, а вот за это вполне стоит наказывать.
– Продолжай.
– Понимаете, – говорит Аристотель, попыхивая трубкой с опиумом, – моральные уроды совершают преступления, поскольку лишены таких добродетелей, как смелость, правдивость, дружелюбие, что и делает их моральными уродами. Задача судебной системы – следить, чтобы моральные уроды время от времени получали взбучку за то, что они такие. Это же очень просто, честное слово. Кроме того, я убежден, что пора начать поклоняться пчелам, поскольку… (Пускается в рассуждения о божественности пчел, в которую Аристотель и правда верил.)
Вот как Аристотель обосновывал наказания: когда ты совершаешь что-то противозаконное, ты показываешь, как ужасен твой моральный облик, и именно поэтому право и обязанность суда – поквитаться с тобой как следует.
Но даже в предложении Аристотеля есть загвоздка со свободой воли: если свободы воли нет, то мы с вами не выбираем свой моральный облик. Деонтология была нехороша, поскольку означала, что мы наказываем людей за действия, которые они совершали не то чтобы добровольно, однако стратегия Аристотеля заставляет нас наказывать их за характер – за то, кто они есть. Вообще-то так даже хуже!
Если и философия Аристотеля не помогает, что же тогда?
Я не законник, но подержите мое пиво и позвольте попытать счастья.
Поступай хорошо – а не то будет плохо
Есть такие люди, которые называют себя консеквенциалистами. Они считают, что лучший способ определить, хорош или плох тот или иной поступок (то есть что надо за него делать – поощрять или наказывать), – рассматривать только его последствия.
По их мнению, если поступок привел к чему-то хорошему – улучшил чью-то жизнь, сделал общество в целом здоровее и счастливее, снизил количество людей, у которых в корзине явно больше десяти товаров, но они все равно норовят пролезть на экспресс-кассу, – значит, это хороший поступок. Если он привел к противоположным результатам, значит, это плохой поступок – и так делать не надо.
С такой точки зрения логично сажать преступников за решетку, если от этого мир в целом станет лучше – независимо даже от того, существует ли свобода воли. Получается, что цель карательных мер – не наказание, возмездие или работа с ужасным моральным обликом, а просто стремление сделать общество лучше.
Большинство существующих сегодня законов действительно можно обосновать таким образом: если бы за мошенничество не наказывали, им занималось бы больше людей и мошенничества в мире стало бы больше, что плохо. Предотвращение плохих поступков делает мир лучше, и один из способов достичь этой цели – делать неприятно тем, кто совершает эти плохие поступки.
Консеквенциализм работает одинаково хорошо и со свободой воли, и без нее. Когда известная преступница и по совместительству знаменитая ведущая кулинарных шоу Марта Стюарт решила солгать следователям о своей финансовой деятельности, неважно, была у нее свобода воли или нет. Но никаких сомнений нет в том, что, когда ее отправили в тюрьму за содеянное, это отбило у других людей желание следовать ее примеру и, возможно, снизило вероятность того, что она сама снова нарушит закон.
Консеквенциализм – более гибкий способ обосновывать законы и наказания. В отличие от деонтологии и аристотелевского варианта, консеквенциалистской правовой системе не нужно притворяться, будто ей известен идеальный свод законов, которым мы все должны следовать. Она может придумывать законы на ходу, в зависимости от того, что, по мнению специально назначенных умных (будем надеяться) людей, приведет к общему благу.
И между прочим, иногда, если хочешь сделать мир лучше, нужно четко и ясно записать правила и законы, чтобы все заранее знали, какие именно поступки считаются нехорошими и какого наказания стоит ожидать, если их совершишь.
В мире, где мы постоянно открываем что-то новое, все это кажется достаточно прочным фундаментом для теории права. И помогает одолеть чудовище Франкенштейна, на которое опирается большинство западных правовых систем, – помесь деонтологии, аристотелевских законов и кое-каких консеквенциалистских идей, этот нелепый гибрид, заставляющий нас вести экзистенциальные беседы о человеческой природе всякий раз, когда кто-то предлагает новую теорию квантового коллапса или что-то подобное.
Нет ничего нового под солнцем
Возможно, вы удивляетесь, как же лучшие умы юриспруденции умудрились создать и сохранить систему, которая настолько не поспевает за прогрессом фундаментальной науки. «Ведь нашей системой управляют ответственные взрослые люди, – должно быть, думаете вы, – и она не может быть карточным домиком, обреченным рассыпаться под весом первой же неудобной физической теории, с которой столкнется».
Когда мы говорили о ранней истории квантовой механики, мы видели, что физики-теоретики, когда им становилось не по себе, пресекали дискуссии о коллапсе и сознании, приказывая своим студентам перестать задавать вопросы об этом треклятом коллапсе. Игнорировать проблему в надежде, что она исчезнет, – это так по-человечески.
А юристы тоже люди, хотя по первому впечатлению и не скажешь. Правоведы, совсем как первое поколение квантовых физиков, предпочли бы, чтобы вы перестали задавать вопросы об этой треклятой свободе воли. Не волнуйтесь, у них все продумано.
Но чем больше мы узнаем о том, как на самом деле устроена вселенная, тем труднее нам отмахиваться от того факта, что предположения о свободе воли, сознании и природе реальности, которые долгое время нам помогали, в действительности могут быть ошибочны.
Но как бы теории коллапса, вызываемого сознанием, и коллапса «просто так» ни указывали нам в этом направлении, это далеко не самые экзотические или эффектные интерпретации квантовой механики из имеющегося ассортимента.
Честь эта принадлежит теории настолько радикальной и контринтуитивной, что она десятилетиями была предметом такой полемики, от которой рушились карьеры и отголоски которой слышны в физике и по сей день. Эта теория ставит под сомнение не просто наши представления о том, что реально, а что нет, но и наше самосознание как таковое.
Пора поговорить о параллельных вселенных.
Глава 6
Квантовая мультивселенная
Самонадеянность и люди неразлучны, как бекон и еще немножко бекона. Или, чтобы никого не обидеть, как веганский заменитель бекона и еще немножко веганского заменителя бекона.
Целая куча психологических исследований подтверждает, что люди частенько уверены, будто прекрасно разбираются в том, о чем представления не имеют, и виноват в этом хорошо изученный феномен под названием «эффект Даннинга – Крюгера». Кроме того, исследования раз за разом показывают, что около 65 процентов американцев считают себя умнее среднего.
Но прежде чем вы самонадеянно уверитесь в этих фактах, стоит сказать следующее: более современные исследования показали, что эффект Даннинга – Крюгера, похоже, не более чем статистическая иллюзия. И к тому же вполне возможно, что большинство людей умнее среднего: усадите в комнате девятерых мудрецов с одним рекордным тупицей, и вы создадите ситуацию, когда 90 процентов участников имеют все основания претендовать на то, что они
