сложные стороны их отношений, связанные с их совместной историей).
То, что на наши эмоциональные реакции влияет далеко не только сиюминутный инцидент, пробудивший их, – отличительная черта эмоций. Если вы стоите в очереди в магазине и кто-то лезет вперед вас, некоторое раздражение нормально, а вот если вы проголодались, негативное возбуждение способно несообразно преувеличить ваше переживание, что может привести к перепалке. Или, если вы торопитесь на собеседование по работе и кто-то подрезает вас на дороге, вы, вероятно, энергично рассердитесь. Возможно, припишете тому человеку эгоизм и неуважительность к окружающим, тогда как в состоянии менее активном остались бы спокойными и решили бы, что тот человек просто неосторожен или, может, опаздывает на важную встречу.
Эмоции придают нам гибкости: мы способны реагировать на похожие события по-разному, в зависимости от предшествующего опыта, ожиданий, знаний, желаний и убеждений. В случае с Энн и Лорой, если бы не напряженная ситуация у обеих – Энн чувствует, что отстает по работе, Лоре кажется, что к ней относятся как к чему-то само собой разумеющемуся и Энн вроде бы не считает приоритетным побыть с Лорой, – обе могли бы иначе отреагировать в заданных обстоятельствах, с меньшей обидой, меньшим гневом, меньшей неприязнью.
Эмоции, которые мы переживаем при тех или иных обстоятельствах или событиях, – результат сложного расчета, учитывающего очевидные следствия того, что произошло сейчас, а также и более утонченные факторы – контекст и ядерный аффект (состояние тела). Одна из наиболее ярких иллюстраций того, как возникают эмоции, – в широко цитируемой работе Стэнли Шехтера и Джерома Сингера под названием «Когнитивные, социальные и физиологические детерминанты эмоционального состояния». В той статье Шехтер и Сингер описывают эксперимент, в рамках которого испытуемым вводили адреналин или плацебо, но сообщали при этом, что ввели некий витамин под названием «Супроксин», влияющий на зрительные способности, – якобы такова тема их исследования.
От адреналина усиливается сердцебиение и поднимается кровяное давление, возникает ощущение жара, дыхание ускоряется – всё это симптомы эмоционального возбуждения. Одной группе испытуемых сказали, что вот это возбуждение у них – «побочный эффект» «Супроксина». Другой группе не сказали ничего. Они ощутили те же физиологические изменения, что и первая группа, однако никакими объяснениями не располагали. Третьей группе – контрольной – ввели простой физраствор, и никакого физиологического воздействия они не почувствовали.
Затем всем участникам эксперимента создали условия некоторого социального контекста. Каждого попросили подождать в комнате, где находился незнакомый человек – якобы тоже испытуемый, но на самом деле он был подсадной уткой. С одной половиной участников этот подставной участник вел себя так, будто он в полном восторге от того, что участвует в этом важном исследовании; с другой он держался раздраженно и жаловался на происходящий эксперимент.
В отсутствие эмоциональной активности чувства, выражаемые подсадными, никакого воздействия на испытуемых не оказывали, то есть те, кому ввели физраствор – участники из контрольной группы, – никаких особых эмоций в себе не уловили. Те, кому ввели «Супроксин» и кого предупредили о «побочных эффектах», располагали причиной своего физиологического возбуждения и тоже ни о каких переживаемых эмоциях не отчитались. А вот те участники, кому ввели «Супроксин», но не предупредили о «побочных эффектах», сообщили либо о своей радости, либо о гневе, в зависимости от поведения незнакомца, с которым им довелось оказаться рядом. Их психика, по-видимому, сконструировала эмоциональное переживание из возникшего эмоционального возбуждения и того контекста, в котором они эту активность ощутили.
Поместив своих испытуемых в простые и контролируемые лабораторные условия, Шехтер и Сингер смогли экспериментально выявить источник происхождения эмоций, причем так, как этого трудно добиться в более сложных исследованиях, проводимых в реальном мире. Произвольные инъекции адреналина у нас в обычной жизни как правило не случаются. А вот физиологическое возбуждение может возникать из-за самых разных обыденных явлений, и некоторые были изучены в экспериментах, подобных тому, который поставили Шехтер с Сингером, но только для того, чтобы вызвать эмоциональное возбуждение, не вводили адреналин [114]. Эти эксперименты показали, что физическая нагрузка, громкие звуки, толпы и внезапный испуг в равной мере способны вызвать физическое возбуждение, которое держится не одну минуту и после того, как спровоцировавшее событие произошло и завершилось, и, в точности как с инъекцией адреналина, в зависимости от контекста способно порождать у нас гнев, радость или другие эмоции, связанные с эмоциональной активностью. В других исследованиях ученые выявили, что и физические нагрузки, и громкие шумы значительно усиливают агрессивные реакции на провокацию. Состоялись и исследования, показывающие, что возбуждение, возникающее после физических нагрузок, усиливает романтическую тягу к привлекательному представителю противоположного пола.
Конструируем действительность
Эксперимент Шехтера – Сингера обратен эффекту плацебо: работы, посвященные эффекту плацебо, показывают, что вы, возможно, не почувствуете эмоцию (боль) даже в тех условиях, когда боль обычно возникает (физическая нагрузка у пациента со стенокардией), тогда как в эксперименте Шехтера – Сингера эмоция может возникнуть, пусть вы и не в ситуации, сообразной болевым переживаниям – или переживаниям такой силы. Подобные ошибки атрибуции – переживания, не сообразные обстоятельствам, в которых вы находитесь, – эмоциональный эквивалент оптической иллюзии.
То, что восприятию эмоций параллельно явление, доступное нам в зрительном восприятии, неслучайно: способ, которым мозг оценивает ситуацию, чтобы осмыслить ее эмоционально, аналогичен тому, как он же расшифровывает наш зрительный мир; более того, этот способ универсален применительно к тому, как вообще действует мозг. Относительно и физического, и социального мира, один из ключевых уроков нейрофизиологии состоит в том, что мы активно конструируем собственное восприятие действительности, а не пассивно запечатлеваем объективно происходящие события.
И немудрено. Мозг человека вынужден «среза́ть углы», поскольку наши сознательные умственные возможности слишком ограничены и их не хватает для переработки громадного объема данных, необходимых, чтобы воспринимать мир непосредственно. Возьмем, к примеру, мир, воспринимаемый зрительно. Одиночный «снимок» окружающей среды – допустим, цифровая фотография – подразумевает по крайней мере несколько миллионов байтов данных. При этом информационная пропускная способность сознания составляет, по оценкам, менее десяти байтов в секунду. То есть, если бы вашему сознанию пришлось понимать зрительно воспринимаемую действительность, основанную на буквальном толковании миллионов байтов данных, оно зависло бы, как компьютер. Чтобы избежать такой перегрузки, мозг работает с гораздо меньшим объемом данных и применяет уловки, чтобы заполнить пробелы, по аналогии с тем, как это устроено у программы для работы с графикой, когда ей ставят задачу придать изображению резкости – с поправкой на то, что в случае мозга под «резкостью» понимается нечто многократно более сложное. Иначе говоря, то, что вы видите, – не прямое воспроизведение того, что перед вами: ваша сетчатка регистрирует картинку внешнего мира в некотором довольно низком разрешении, однако, после того как мозг произведет неосознаваемую
