этим людям хочется не того, что лежит на тарелке, а того, что применяется при очистке этой самой тарелки. Один человек имел пристрастие пить жидкость для мытья посуды. Одна женщина – большой начальник в предпринимательской среде – тяготела к кухонным посудным губкам. Но Майклом Джорданом в мире пикацизма стал некто Мишель Лолито, французский эстрадный артист [134]. Лолито не был любителем ресторанов, зато обожал лавки скобяных товаров. Аккурат потому, что обожал скобяные товары. Лолито алкал металла. Если предмет нельзя было съесть, Лолито ломал его на кусочки и заглатывал с машинным маслом, обильно запивая водой. Постепенно, говорят, он съедал велосипеды, магазинные тележки и самолет «Сессна-150» – дорогая вышла трапеза, ее он растянул на много лет. Через четыре десятилетия такого поведения Лолито умер в 2007 году по неким «естественным» причинам. Явно не от недостатка железа в организме.
Почему мы делаем то, что делаем? Почему едим макароны, а не подушки? Почему мы вообще едим? Какие процессы в нашем мозге подвигают нас действовать и как можно управлять ими или их менять?
Мотивацию можно мыслить себе как готовность прилагать усилия для достижения той или иной цели. Это движущая сила, порождающая и направляющая наше поведение. Некоторые мотивации – биологического происхождения, например, мотивация питаться, основанная на гомеостатической эмоции голода. Есть и мотивации, обусловленные социально, – например, стремление к общественному одобрению или стремление достигать. Они тесно связаны с эмоциями. На самом деле глубинная связь между эмоцией и мотивацией очевидна в самих понятиях: они оба происходят от латинского movere. Однако мотивация человека (и животного) возникает не непосредственно из нейронных сетей, производящих эмоцию, а скорее из явно выраженной нейронной системы под названием «система вознаграждения».
Система вознаграждения обеспечивает гибкий механизм, позволяющий нашей психике принимать в расчет самые разнообразные факторы, когда мы решаем, как действовать и, перебирая всевозможные варианты, останавливаться на наиболее подходящем поведении. Тогда как более примитивные формы жизни действуют сообразно закрепленным правилам и реакциям на триггеры, зафиксированным в их внутренних программах, как раз благодаря вот этому более гибкому и изощренному механизму, в основном отвечающему за наши позывы действовать, мы – и большинство других позвоночных – не просто биороботы.
Новые научные прозрения о природе мотивации проливают свет на причины мотивационных расстройств, в том числе зависимостей, и одновременно показывают, как можно было бы управлять позывами и у себя, и у других. Этого понимания удалось более-менее достичь в два громадных скачка, разделенных не одним десятилетием. Первый случился в 1950-е, когда наконец отказались от теории потребностей, поскольку обнаружилась наша система вознаграждения и громадное влияние структур этой системы на другие части человеческого мозга.
В поисках очага удовольствия
Если почитать академические статьи по нейробиологии, привыкаешь к выражениям вроде таких: «Мы произвели трансгенных мышей, у которых орексинсодержащие нейроны уничтожены специфической орексинэргической экспрессией атаксина-3 – продукта укороченного гена болезни Мачадо – Джозефа с расширенным полиглутаминовым участком» [135]. Статья касалась лечения нарколептического расстройства сна, характеризующегося непреодолимой дневной сонливостью; мне показалось, что сама статья способна привести к нарколепсии. С учетом того, что я привык к подобным мудреным описаниям экспериментальных процедур в научных журналах, легко представить себе, как у меня отвисла челюсть, когда, читая статью 1972 года в «Журнале нервных и психических болезней», я наткнулся вот на такое описание: «После обеда в день исследований пациенту вновь разрешили пользоваться полупроводниковой самостимуляцией в течение трех часов… После чего ему предоставили проститутку» [136]. Статью, о которой один позднейший автор сказал, что она «одновременно и академическая, и порнографическая», сочинил Роберт Дж. Хит, написавший за свою сорокалетнюю карьеру около 420 научных статей [137].
Хит родился в 1915 году и начал свою карьеру как клиницист, дипломированный в области психоанализа, неврологии и психиатрии. В 1948 году он стал старшим психиатром в одном исследовательском проекте в Колумбийском университете по совершенствованию лоботомии как метода лечения шизофрении и депрессии. При лоботомии хирург, по сути, отключал пациенту префронтальную кору, отсекая большинство нервных волокон, соединяющих эту часть мозга с остальными. Располагая нынешними знаниями, ученые понимают, что подобная операция едва ли не целиком лишает пациента или пациентку всего человеческого.
Префронтальная кора, как нам теперь известно, сложна и поразительна. Получая данные от многочисленных других участков мозга, она играет важную роль в сознательном рациональном мышлении. Эта структура помогает организовывать и сосредоточивать наше мышление. Координирует наши действия и цели. Пресекает неполезные затеи и помогает выбрать среди противоречащих друг другу вариантов поведения. А еще она отвечает за наши навыки долгосрочного планирования, за управление нашими порывами и содействует в регуляции наших эмоций. Одна из областей префронтальной коры, орбитофронтальная кора, считается связанной с нашим переживанием эмоций.
Орбитофронтальная кора производит колоссальный объем работ. Но в те времена, когда Хит пытался «усовершенствовать» лоботомию, всего этого о функциях префронтальной коры ученые не ведали. Более того, они вообще не считали, что у префронтальной коры в принципе есть какие-то значимые функции. Однако все-таки заметили, что, если удалить лобные доли у шимпанзе, животное становится спокойнее и послушнее. Именно благодаря этому португальский невролог Антониу Эгаш Мониж, обративший внимание на похожие «перемены в характере и личности» среди солдат с ранениями лобных долей, разработал в 1935 году метод лоботомии. За это в 1949 году он получил Нобелевскую премию [138].
Хит, как и Мониж, пылко увлекся новой областью исследований – «биологической психиатрией». Это начинание опиралось на мысль о том, что психические недуги возникают не от психологических травм, а от физических сбоев в мозге. Однако лоботомию Хит действенным методом не считал. Пациент благодаря ей делался спокойным и более управляемым, однако симптомы его ослабевали, судя по всему, просто из-за притупления эмоций, а не потому, что пациент исцелялся от своей болезни. В конце концов Хит уверился в том, что источник психического расстройства находится на большей глубине мозга, в менее досягаемой подкорковой ткани, то есть в структурах, расположенных ниже коры, подобно сложенной салфетке. В экспериментах на кошках было показано, что эти структуры влияют на эмоции у этих животных. Конечно, если экстраполировать на людей результаты, полученные на кошках, придется допустить, что люди охотятся на воробьев на заднем дворе и любят спать и под кроватью, и на ней. Однако в своих экстраполяциях Хит по сути оказался прав.
Идеям в научном поле цена пятачок за пучок, и ценности они набирают, лишь когда их подкрепляют экспериментальными данными. К несчастью для Хита, заинтриговавшие его участки мозга располагаются слишком глубоко под хрупкой поверхностью и методами традиционной хирургии до них не добраться. А потому поиски подтверждения гипотезы Хита окажутся трудными и
