«Сара Ли» вместе с привычным крысиным кормом, грызуны всего за сорок дней растолстели с 325 граммов до 500 и у них обнаружились патологические изменения в мозге. Впечатляющий результат – даже для сложной тридцатикомпонентной химлаборатории в коробке, какую представляет собой чизкейк «Сара Ли» [166].
Справедливости ради отметим, что крысам в том исследовании пришлись по вкусу не только продукты «Сара Ли», но и многие другие переработанные продукты. Крысам предоставили круглосуточный доступ в «столовую», где им предлагали глазурь, карамель и бисквитный торт, – зверьки участвовали в лабораторном эксперименте, посвященном диетам и системе вознаграждения. Исследователи ставили себе цель изучить «подобное зависимости расстройство системы вознаграждения», которое ведет к навязчивому потреблению пищи. Вызвать у крыс навязчивую тягу к питанию, кормя их фастфудом, оказалось пугающе легко, поскольку именно в формировании подобной тяги и состоит цель многих поставщиков переработанных продуктов и фастфуда. Как говорил бывший управленец из «Кока-Колы» Тодд Патнэм, усилия его маркетингового подразделения сводились вот к этой задаче: «Как загонять еще больше унций в еще больше организмов еще чаще?» [167]
Считать переедание переработанных продуктов и фастфуда зависимостью может показаться странным, однако это понятие ныне определяется несколько шире, чем прежде, то есть не просто как химическая зависимость, подобная той, какую связывают с наркотиками и/или алкоголем. Основываясь на новых нейрофизиологических исследованиях, зависимость мы теперь понимаем в гораздо более широком смысле. В наши дни азартные игры, пользование интернетом, компьютерные игры, половая импульсивность и питание – все это считается потенциальным предметом зависимости с общим корнем. Американское общество лечения зависимостей в 2011 году даже внесло поправку в определение зависимости как «первичного хронического расстройства системы вознаграждения в мозге» [168].
Когда наша система вознаграждения действует так, как устроила эволюция, переживание приятности и хотение действуют в паре, пусть и механизм этого действия изощрен и сложен, и мы способны отличать их. Если нам нравится секс или мороженое, мы, возможно, послушаемся мотивации добывать себе то или другое – или, как показал Берридж, можем и не послушаться. А вот вещества и занятия, от которых возникает зависимость, становятся причиной физических изменений в прилежащем ядре, и количество дофамина, выделяющегося и чрезмерно стимулирующего подсистемы хотения в организме, резко возрастает [169]. С каждым следующим прецедентом потребления это воздействие усиливается, и потребность повторять зависимое поведение возрастает. Ученые называют это сенсибилизацией. Возникающие физические изменения долгосрочные, а иногда и необратимые. Как ни печально, на систему «приятности» наркотики, вызывающие привыкание, воздействуют обратно. При выработке привыкания субъективно переживаемое удовольствие от наркотика уменьшается. В результате чем дольше длится зависимость, тем больше нужно вещества и тем менее приятен человеку результат.
Некоторые особенно подвержены подобной динамике. Генетики применяют новые методы и с их помощью обнаруживают генетические закономерности: подверженность зависимостям у того или иного человека, похоже, зависит от его генов, связанных с дофаминовыми рецепторами в системе хотения [170]. Поскольку та или иная зависимость – штука довольно распространенная, может показаться, что это признак некого серьезного недостатка в нашем генетическом устройстве. Но на деле это не так: зависимости в естественных условиях обнаруживаются редко. У бродячих племен охотников и собирателей этой напасти не существовало, а крысы и мыши страдают от этого, лишь когда оказываются в условиях, созданных людьми лабораторно. Люди в наши дни страдают от зависимостей только потому, что это побочный продукт «цивилизованного» человеческого общества, в котором мы измышляем тридцатикомпонентные чизкейки, опасные наркотики и другие продукты, которые ученый нобелевский лауреат Николаас Тинберген назвал «сверхнормальными стимулами» [171].
Зависимость и сверхнормальные стимулы
Тинберген наткнулся на понятие сверхнормальных стимулов в довольно неожиданных обстоятельствах – когда изучал трехиглую колюшку у себя в Голландии, в лабораторном аквариуме. У самцов колюшки ярко-красное брюшко. Даже в аквариумных условиях они охраняют свою территорию и нападают на чужаков. Чтобы изучать их поведение, Тинберген со своими студентами подводил к этим охраняющим свои границы самцам дохлых особей колюшки на проволоке. Позднее дохлую рыбу заменили для удобства на деревянный муляж. Вскоре обнаружилось, что нападение провоцирует именно красное брюшко. Деревянная колюшка, в точности совпадающая по размерам с настоящей, но у которой живот не выкрашен в красный, самца-стражника не интересовала совсем, однако он нападал на совсем не похожие на рыбу предметы, выкрашенные снизу в красный. Самцы, обитавшие в аквариумах у окна, занимали оборонительную позицию, даже когда по улице проезжал красный фургон. Что важнее всего, Тинберген заметил: рыбка пренебрегала другим живым самцом колюшки и нападала на муляж, если брюшко у муляжа было краснее, чем у настоящей рыбки.
Этот муляж с ярко-красным брюшком и есть сверхнормальный стимул: искусственный конструкт, стимулирующий животное сильнее любого естественного возбудителя. Тинберген обнаружил, что создавать такие стимулы довольно просто. Гусыня, привычно закатывающая выпавшее яйцо обратно в гнездо, пренебрежет собственным яйцом в пользу гораздо более крупного волейбольного мяча. Новорожденные птенцы не обратят внимания на родителей и будут брать еду из фальшивого клюва, надетого на палку, если пятна на таком клюве ярче, нежели на родительском. Куда бы в животном царстве ни посмотрел Тинберген, казалось возможным вмешаться в естественное поведение животного, если применить искусственный стимул, задуманный так, чтобы привлекать животное чрезмерно. И именно это проделывают со своими «клиентами»-людьми поставщики фастфуда, производители табачных изделий и нелегалы-наркоторговцы, а в случае с опиоидами – крупные фармацевтические компании.
Большинство веществ и занятий, вызывающих привыкание, – сверхнормальные стимулы, они нарушают естественное равновесие личного мира человека в точности так же, как это происходит с миром колюшки. Например, большинство наркотиков, вызывающих зависимость, – растительный материал, очищенный до высококонцентрированных веществ, а затем переработанный так, чтобы получилось нечто еще более мощное, а действующие компоненты быстрее всасывались в кровь [172].
Возьмем, к примеру, лист дерева коки: если жевать или заваривать в кипятке, у него есть легкое стимулирующее воздействие и минимальный потенциал привыкания. А вот если очистить действующее вещество так, чтобы получился кокаин или крэк, оно впитывается быстро и вызывает сильное привыкание. Так же дело обстоит и с эпидемией потребления опиоидов: ее бы не случилось, если бы производные опия можно было потреблять, исключительно жуя растение мак. То же и с сигаретами: когда растение табак собрано и переработано так, чтобы можно было вдыхать его дым, в сырье добавляют еще сотни всевозможных ингредиентов, улучшающих запах и ускоряющих впитывание в легкие, и потому итоговый продукт значительно более привязчив, чем необработанный табак. Алкоголь – тоже продукт переработки. Если бы вместо того, чтобы покупать водку в магазине, человеку пришлось есть сгнившую в естественных условиях картошку, алкоголиков было бы очень мало.
Эпидемия ожирения тоже коренится в сверхнормальной стимуляции, или, как называют ее
