сливовицы (местного традиционного очень крепкого сливового бренди, небольшое количество которого может вывернуть вас наизнанку) сопутствуют автоматы, сложенные рядом.
В 1991 году разразилась война между Хорватией и Сербией — старыми заклятыми друзьями. В результате мирная и вроде бы процветающая федерация превратилась в мини холокост.
Вообще-то вражда между сербами и хорватами имеет давнюю историю. Во время Второй мировой войны Хорватия была союзником нацистов, а Сербия — центром Сопротивления.
Католическая Хорватия тяготела к другим народам европейского полуострова: хорваты чувствовали духовное родство с Италией, Австрией, Венгрией, Германией. Частично это родство имело культурный подтекст, частично — военный, так как хорваты все время чувствовали угрозу от значительно большей по населению Сербии и искали союзников для своей защиты.
Сербы — православный народ, даже сербские коммунисты ощущали некую связь с русским православием. Коммунисты попытались преодолеть местный национализм. Усташи, хорватские нерегулярные вооруженные формирования, помогали нацистам в преследовании коммунистических партизан, многие (но не все) из которых были сербами.
В общем, между сербами и хорватами случалось многое, что они не могли друг другу простить. Вражду загнали вглубь, но она никогда не была преодолена и никуда не делась.
* * *
Однажды в начале 1970-х я провел вечер в компании загребских марксистов недалеко от местного университета. Они не были сталинистами, скорее их можно было назвать «новыми левыми». Это были образованные мужчины и женщины, обладавшие глубокими философскими познаниями, которые явственно позиционировали себя наследниками идей эпохи Просвещения. Они видели свою миссию в создании в Югославии новой модели социализма, более гуманной, чем общество, в котором они жили, несмотря на то что это общество было просто верхом либерализма, по сравнению с тогдашними режимами, например, Румынии, Чехословакии или Советского Союза.
Сливовица лилась рекой, я решил подискутировать с ними о людях, с которыми до того встречался в Белграде. Не сразу, но вполне ощутимо общее настроение изменилось. Вечер закончился тем, что вполне образованный и именитый философ стал плевать на пол и сыпать проклятия тому городу, той стране и ее животным — он все время называл сербов животными. Вообще-то это был человек, которого я с легкостью мог бы представить себе на какой либо американской университетской кафедре. Но после изрядной дозы спиртного, когда ночь клонится к утру и тянет резать правду-матку, он стал просто хорватом, неспособным ни забыть, ни простить то, что случилось с его народом при господстве сербов. Просвещение растворилось в утреннем небе.
Вы могли бы сколько угодно углубляться в исследования истоков этой ненависти, но факт остается фактом: она жила в этом просвещенном человеке, он был тем, кем он был, и никуда от этого не деться. Память его прадедов — его память. Вся сила идей Просвещения не смогла изжить ее темные стороны. На Балканах, впрочем, так же как и во многих местах остальной Европы, память, как правило, сохраняет только самые горькие моменты, выводя на передний план ярость и злобу. Ненависть может быть подавлена политической диктатурой, может быть смягчена материальным благополучием, может считаться неприличной и недопустимой в образованном и просвещенном обществе. Но как только эти ограничители по какой-либо причине исчезают, наследие прошлого проявляется вновь.
Война перешла в стадию бесконечных многосторонних стычек, политических маневров и военных союзов, столь запутанных и сложных, что даже владение искусством шахматной игры, которой увлекаются все югославы, не поможет вам разобраться, что же там происходило. Разворачивавшийся конфликт вылился не только в военные сражения, но и в концентрационные лагеря, которые по царившему там голоду и насилию мало в чем уступали нацистским, хотя, конечно, им было далеко до индустриальной эффективности немцев. В Боснии имелись общины сербов, хорватов и мусульман, все они воевали друг с другом. Северная сербская часть Боснии располагала наибольшими ресурсами. Опираясь на них, боснийские сербы продвинулись на юг и блокировали мусульманскую столицу — Сараево. Ситуация до боли напоминала средневековые осады городов, за исключением артиллерийского огня.
Я был в столице Республики Сербской, городе Баня Лука, примерно через 14 лет после окончания той блокады. Город выглядел абсолютно мирно и казался процветающим. Послеполуденная воскресная прогулка по центральным улицам создавала впечатление весьма спокойной и благополучной жизни. В центральном парке два человека двигали громадные шахматные фигуры, собрав вокруг себя дюжину болельщиков. Мороженое оказалось вкусным, кафе при гостинице было заполнено хорошо одетыми молодыми людьми. Пройдя дальше по улице, я увидел здание, на котором красовался логотип KPMG. В центре столицы непризнанной республики, которая живет под своим собственным, а не боснийским флагом, можно было наблюдать очевидный знак современной цивилизации — вывеску одной из самых уважаемых и крупнейших американских аудиторских и консалтинговых фирм.
Меня внезапно поразило вот что: до этого я не воспринимал как нечто странное и удивительное тот факт, что вывески на зданиях в большинстве своем либо были на английском языке, либо содержали английские слова. Во времена моей молодости вторым языком в Боснии был немецкий. А здесь, в сердце мятежного региона, бунт которого Америка вообще-то стремилась подавить, все внешние признаки указывали на то, что местные жители с энтузиазмом считали все старые обиды безвозвратно отошедшими в прошлое.
Дорога от Баня Луки на юг шириной только в две полосы имела хорошее покрытие, по сторонам от нее всюду виднелись стройки. Очевидно, что местные деловые люди рассчитывали, что бизнес вдоль этой дороги, ведущей к Сараево, будет успешным. По мере приближения к Сараево объемы дорожного, жилищного и коммерческого строительства только возрастали. На главном въезде в столицу движение было очень плотным даже после полудня, улица шла вдоль реки к центру старого города. Там стояли причудливые старые здания вдоль извивающихся улочек. Летним вечером под холмами, где живут люди, в кафе и ресторанах звучала музыка и кипела жизнь.
* * *
Немногим более чем десять лет до этого Баня Лука была штаб квартирой Ратко Младича, лидера Республики Сербской. Тогда дорога на юг была забита военной техникой, артиллерийскими установками, которые по прибытии в окрестности Сараево безжалостно обстреливали боснийскую столицу. Конечно, это был не самый страшный ад, который видела Европа за всю свою историю, но с 1945 года и по сегодняшний день на континенте не случалось ничего более жестокого, чем та осада.
Я был поражен, как быстро Босния отстраивается после всех войн 1990-х годов. Причем отстраивается не только путем расчистки развалин и возведения новых зданий, но и в смысле морально психологической реабилитации своего населения. Термин «разрушенный войной» часто, может быть, даже слишком часто употребляется по отношению к территориям, но он применим и к человеческим душам. Люди,
