Ознакомительная версия.
Спасением до сих пор был жанр музыкальной комедии, над которым трудились режиссеры И. Пырьев и Г. Александров. Чиновники, по утверждению заведующего сценарным отделом «Мосфильма» Л. Трауберга, желали видеть на экранах комедии «реалистического типа» («Золушка») или «экзотического типа» («Старый наездник»). «Сердца четырех» относились к опасному жанру «бытовой комедии». Редакторы «Мосфильма» заглянули в один из партийных талмудни-ков, где советских деятелей искусства инструктировали, что в комедии «на основе выражения характеров советских людей должны решаться бытовые и моральные проблемы, и в первую очередь любовные. Но так как партия борется против извращений, любовь должна быть чистой, платонической».
«Сердца четырех» более-менее соответствовали этому толкованию, и, посоветовавшись вволю в течение трех месяцев, руководящие работники рискнули утвердить литературный сценарий как приемлемый для создания фильма. Режиссером назначили К. Юдина, и он в апреле 1939 года взялся за разработку уже режиссерского сценария, выкидывая из предложенного ему текста все лишнее, негодное для фильма, и, наоборот, дополняя его отдельными эпизодами и репликами, работающими уже не на читателя, а на будущего зрителя. Кроме того, ему пришлось расписывать подробно, как будут проходить съемки каждой, самой незначительной сценки и сколько на это потребуется кинопленки. Постоянно приходилось также отстаивать свою правоту перед сценаристами и редакторами «Мосфильма».
Прошло более полугода в творческом поиске и административных баталиях, когда 22 октября 1939 года наконец на заседании Художественного совета «Мосфильма» состоялось обсуждение режиссерского сценария. Вернее не обсуждение, а попытка уйти от обсуждения. Началось заседание с заявления, что «были серьезные опасения в целесообразности постановки этой комедии». Карпов потребовал «сделать линию Шуры и Заварцева полнокровнее». Барнет заявил, что «не хватает парадоксальности по всему сюжету». Арон утверждал: «Абсолютно не смешно. Я читал сценарий и ни разу не улыбнулся». Александров был категоричен: «Сценарий мне не понравился по своей сущности, он ходит вокруг темы, но не разрешает ее». Кива предупредил, что «в очень затруднительное положение мы поставим актера, когда дадим ему этот режиссерский сценарий». Полонский сетовал: «Нужно было сценарий дорабатывать в литературной части, а не режиссеру. Это наша ошибка».
Юдин, как и любой другой режиссер, отбивался от бурного потока общих, ничего не значащих слов и даже временами сам переходил в атаку:
– Добротных сценариев у нас, к сожалению, не бывает…
– Вы уплатили сценаристам тридцать пять тысяч рублей, а теперь говорите, что текст никуда не годится…
– Я давно работаю над картиной, а вы никак не можете решить: ставить ее или нет…
– Скажите конкретно, что нужно переделать в сценарии…
Юдин, в конце концов, победил, так как толком никто ему возразить не мог, да и высокое начальство требовало увеличить объемы выпуска комедий. Наступил следующий этап – поиск подходящих актеров. Ассистенты режиссера разлетелись по театральным училищам выполнять задание – найти бойкую и красивую девушку на роль Шурочки Мурашовой. Одной из приглянувшихся им кандидатур была студентка Щукинского училища Люся Целиковская. Ясным январским утром 1940 года она переступила порог кабинета режиссера.
– Здравствуйте, – расплылась в улыбке похожая на пятнадцатилетнего подростка девушка.
– Здравствуйте, – удивленно ответил Юдин. – Сколько вам лет?
– Уже двадцать. Я на третьем курсе театральной школы.
– Вы бы хотели сниматься в комедии, которую будет ставить наша студия?
– Да, очень, – затараторила Люся. – Потому что, как говорил Константин Сергеевич Станиславский, каждый трагедийный актер должен стремиться сыграть комедийную роль.
Глаза Юдина заискрились лукавой улыбкой, но он удержался от приступа хохота и насколько мог серьезно продолжал:
– Значит, вы хотите стать трагедийной актрисой?
– Это моя мечта с детства. Только трагедия является чистым искусством!
Будь на месте Константина Константиновича другой комедиограф, он тут же указал бы на порог несмышленой студентке, оскорбляющей его профессию. Но Юдин лишь звонко рассмеялся и сказал, чтобы Люся спустя несколько дней, выучив парочку сцен из сценария «Сердца четырех», приходила попытать счастья. Она пришла, Юдин посмотрел ее на сцене и сразу понял, что именно такой должна быть Шурочка Мурашова. Целиковская получила первую большую роль в кино.
Многие молодые люди поступают в театральные учебные заведения с уверенностью, что актер – одна из самых несложных и почетных профессий. Были бы только «внешние данные» и «раскрепощенность перед публикой», остальное – ерунда. Чаще всего подобные искатели легкого труда проваливаются при первом же своем появлении перед экзаменационной комиссией. Из них не может получиться профессиональный артист уже потому, что они влюблены лишь в будущую славу, но не в каждодневный прозаический труд театрального лицедея.
Съемки фильма «Сердца четырех» помогли Целиковской с юных лет понять, что выбранная ею профессия – это постоянная работа, которой надо отдавать все свои силы и которую надо научиться любить.
«Сцену рыбной ловли, которая, как известно по фильму «Сердца четырех», кончается ураганом, нам пришлось снимать в конце сентября, – вспоминает Людмила Васильевна. – На речке было холодно, вдобавок нас поливали пожарные машины из шлангов (по замыслу должен был быть проливной дождь). Кроме того, на берегу стоял так называемый «ветродуй» – это был просто пропеллер с мотором, который не только срывал наши шляпы, но буквально валил с ног. Константиныч очень волновался за актеров и после каждого кадра нас с П. Шпрингфельдом, который играл Глеба Заварцева, растирали спиртом и закутывали в теплые одеяла. Но я все-таки простудилась и серьезно заболела пневмонией. Константин Константинович и его жена Инна Ивановна, его верный друг и помощник, навещали меня почти ежедневно».
Работа над фильмом помогла Люсе быстро повзрослеть, эта смышленая девчонка набиралась ума от своих более опытных партнеров по фильму и в первую очередь от Юдина, который учил ее любить не только подмостки сцены, но и саму жизнь, окружающий человека неповторимый мир.
«Юдин очень любил природу и животных. В свободное от съемки время в экспедиции мы все часами ходили по лесу. В то лето 1940 года было очень много грибов и ягод. Он, как никто, понимал природу, и природа как будто бы возвращала ему эту любовь – в его кузовке всегда было полно грибов и ягод. Вечерами мы сидели на завалинке и слушали деревенскую гармонь. Было почему-то как-то тревожно и грустно в то лето 1940 года. Прощаясь, Константиныч всегда говорил: «Лучшее в жизни – это она, сама жизнь». И заканчивал своей традиционной, уже вошедшей в обиход «Мосфильма» фразой: «А завтра сёмги давать не будут. Туги». Так он шутя называл слово «Съемка».
Когда съемки были завершены, начались муторные обсуждения. Много хорошего говорили об игре актеров, особенно Целиковской. Правда, никто не мог запомнить странную фамилию этой дебютантки, и называли ее или Телеховской, или вовсе по имени героини Шурочки Мурашовой. Юдин умело отбивался от лавины замечаний, зачастую противоречивших одно другому, и, в конце концов, 20 февраля 1941 года отдал готовый фильм для окончательного утверждения Художественным советом «Мосфильма». На этот раз новую комедию в основном хвалили. Режиссеру пришлось лишь подпортить свою работу, учитывая «идеологические замечания», сводившиеся к устранению «острых моментов», то есть высмеивания «отдельных недостатков советской действительности».
Наконец в мае 1941 года состоялся просмотр кинокомедии «Сердца четырех» в Доме кино. Успех был столь грандиозный, что после первого сеанса большинство зрителей остались на второй. Юдин не мог пробраться сквозь толпу и под ее оглушительный рев ему расчищали дорогу на сцену, где он принимал горячие поздравления и овации. (Целиковской на премьере не было, она в это время уже снималась в Ленинграде в фильме «Антон Иванович сердится».)
Киноленту отдали для массового тиражирования, и летом 1941 года «Сердца четырех» должны были появиться в кинотеатрах всей страны. Но тут грянула война. Фильм молниеносно запретили, и он вышел на экраны лишь спустя четыре года – весной 1945 года.
Главный монтажер комедии «Сердца четырех» Лев Филонов объясняет запрет боязнью Комитета по кинематографии, что этот веселый фильм «будет не к месту в первые тяжелые годы войны». Когда же врага остановили и повернули вспять, испугались выпускать фильм на экраны из-за того, что звания военных в нем различались по петлицам на воротнике форменной одежды, тогда как в Советской армии уже повсеместно ввели погоны на плечах.
Ознакомительная версия.
