3
Лужники. Потрясающее место около трамплина. Я любил здесь бегать, и каждый вечер отец выезжал сюда со мной и с Илзой. Сейчас уже разобрали эскалатор, который шел сюда от двойной станции метро. Мы поднимались наверх по этому эскалатору и бегали вместе с отцом. А когда выпадал первый снег, рябиновые деревья снизу были уже ободраны. Но папа поднимал Илзу, и она могла сорвать грозди рябины.
Отец в те ключевые моменты, когда надо было встречать гостей, приносил домой огромное количество продуктов, всегда очень красиво сервировал стол. А мама вела хозяйство ежедневно. За то, чтобы у нас был готов обед, ужин, – отвечала она. Отцу оставалось просто поехать к своим знакомым, привести шесть килограммов мяса, привезти два ящика яблок и два ящика апельсинов. Один раз мы с Илзой не поделили эти апельсины (это были «корольки»). Их было неравное количество, и мы стали ими кидаться. Дома была бабушка. Когда она зашла в комнату, на стенах остались красные пятна. Нам все это пришлось мыть, вычищать.
Как-то в пионерском лагере в Звенигороде состоялась драка. Илзе, как дикая кошка, бросилась на моего обидчика. Он просто обалдел. Мы дрались, это было нормально. А когда девушка вцепилась ему в волосы, повалила его на землю и не отпускала, мой противник тут же сдался.
Нас наказывали. Отец очень часто использовал феноменальный трюк: он надевал бабушкины очки. У него были очень красивые светлые глаза, они увеличивались, и он говорил: «Если вы сейчас скажете неправду, я надену очки и все увижу». И когда я видел раскрывшиеся большие глаза, я понимал, что соврать невозможно. Мне приходилось говорить правду. Вообще, отец очень интересно нас наказывал. Уходя, он говорил: «Открывайте книжку!» Это был Шекспир, «Ромео и Джульетта». «Читать от сих и до сих. Когда я приду, чтобы все выучили – и ты, и ты».
Родители отправляли меня в Ригу с Рижского вокзала. Я с большим удовольствием уезжал к бабушке с дедушкой, я очень их любил, а они любили меня. А обратно с Рижского вокзала мне всегда не хотелось уезжать. На глазах у бабушки и у меня всегда были слезы.
В Юрмале нам очень нравилось кататься на велосипедах – это были наши кони. В то время шли фильмы про индейцев с Гойко Митичем. А в Латвии есть такой праздник – Лиго. На него всегда надевают необычные головные уборы. Тогда продавались индейские головные уборы с длинными крашеными перьями.
Наша дача принадлежала папиной сестре. Здесь они жили с мужем Гунаром, и мы с Интом – моим двоюродным братом. Один раз мы с ним пытались раскочегарить самовар. У дедушки папа был пловец, и у них остался раритетный самовар. Тульский, с медалями. Мы попросили у нашего соседа мешочки с порохом – он был военный, приехал после учений. Поставили самовар, набили шишками и решили насыпать пороху. Когда самовар загудел, затрясся, я отогнал всю свою команду за дом. Ребята спрятались за дом, самовар долго трещал, потом подлетел вверх, взорвался в воздухе и развалился пополам. И все эти шишки полетели на нас.
Мама моя русская, отец – латыш. Я полукровка. В детстве был даже момент, когда я сказал родителям, что хочу остаться в Риге.
Я вспоминаю с ностальгией декабрь и январь. В декабре, с 24-го на 25-е, в Риге отмечали Рождество. Потом я приезжал в Москву, там праздновали Новый год. А 6 января у меня был день рождения. Всегда целый месяц я получал подарки. Бабушка делала торт со свечами, я должен был их задувать.
Отец был очень креативным человеком. Пока я был маленьким, он приходил домой на Новый год в костюме Деда Мороза. Шел в Большой театр, одевался, клеил бороду, усы, делал грим, менял голос и приходил к нам. Мы не знали, что это папа. Мы ему читали стихи, пели, танцевали. А когда отец возвращался, рассказывали, как провели время с Дедом Морозом. В семь лет отец подарил мне фонарик. Этот фонарик и стал концом сказки. Я включил его и увидел, что у Деда Мороза на лице грим. Я что-то заподозрил, а потом решил, что на следующий год подкрадусь и оторву ему бороду. Тогда родители решили пригласить нашего соседа – Юрия Леонидовича Леонидова, знаменитого актера МХАТа. Он пришел и попросил у хозяйки налить ему стопочку водки. Когда он выпил, ус отклеился, и сказка закончилась. Мы поняли, что это – переодетый Юрий Леонидович.
...
Ирина Степановна Мазуркевич родилась 20 августа 1958 года в Мозыре в Белоруссии. С ранних лет начала заниматься художественной гимнастикой. В 15 лет Ирина уехала поступать в театральное училище в Горький. Вскоре последовали роли в лентах «Чудо с косичками», «Сказ про то, как царь Петр арапа женил». Окончила Нижегородское театральное училище и поступила в Ленинградский театр имени Ленсовета. Много снималась в кино, перешла в Академический театр комедии имени Н. П. Акимова. Народная артистка России.
По-белорусски город называется Мазыр, а вообще – Мозырь. У нас на белорусском языке никто не разговаривал. Я бы всем пожелала в детстве жить в этом городе. Он расположен на холмах, там много зелени и река Припять с великолепным пляжем. Мы никуда не уезжали с родителями на лето, наоборот – из Питера и Москвы к нам приезжали отдыхать. У нас белый-белый песочек на пляже, как мука, и довольно сильное течение.
Рано утром, пока мама готовила обед, я переплывала речку на шлюпке и занимала место на пляже, потому что позже уже мест не будет. Мама с братьями освобождались и приходили на берег, кричали-свистели, я плыла к ним и перевозила на другой берег. А за забором у нас был овраг, и там мы с братом когда-то рыли подземный ход в Австралию. Вырыли яму метра на два.
Сначала мы жили в коммунальной квартире, поэтому родители с удовольствием переехали в маленький щитовой дом. Когда умер мамин отец, мама забрала бабушку из деревни, и она жила с нами. Комната была метров 18, там жили я с братом, мама с папой и бабушка…
Папа у меня кем только не был! И фельдшером, и прорабом, и инженером, и начальником жилконторы. Мама – учительница, она заканчивала пединститут, будучи мною беременная. Она ходила на экзамены, и поскольку была в положении, то к ней не очень придирались. А она прятала под платьем шпоры – никто же не подумает, что взрослая женщина будет так себя вести!
В школе меня звали Мазурка, Мазура. Бог его знает, кто придумал, сейчас уже не вспомнить. Я очень любила школу. Там и мальчики, там и пообщаешься. Я была очень бойкая, активная, и меня все время кем-нибудь назначали. Но это была одна видимость, на самом деле я ничего не делала…
Я обожала открытки с артистами. Только пройдет слух на перемене: в киоске появились новые артисты – и бежишь, покупаешь, без пальто, без шапки, лишь бы артистов хватило! Черно-белые открытки стоили 5 копеек, цветные – 8. Но цветных было очень мало. Открытки я хранила в коробке, у меня было много артистов. Вскоре я сама была на таких открытках – и цветных, и нецветных, но разве я могла тогда подумать…
Кинотеатр был один, и как только появлялся новый фильм, надо было его отсмотреть – и не один раз. «Кавказская пленница», «Операция Ы…», «Фантомас». Все киногероини – молодые девушки – сразу становились кумирами. Им хотелось подражать, мы делали такие же прически, как у них, и мечтали о таких же нарядах и о такой же жизни. Но я никогда не думала, что смогу стать артисткой, даже не знала, где на них учатся.
Моя мама работала завучем в нашей школе, и я на переменке шла в учительскую, подходила к ней с протянутой ладонью, чтоб она мне позолотила ручку. И она, не считая, доставала горсть монет. Я их делила: это – на артиста, это – на вафли, а это – на заколку.
Я ходила за творогом на рынок – брала деньги, банку для сметаны. Творог продавали в бумаге, полиэтиленовых пакетов не было. Все магазины в этом районе были на горе. И можно было подняться по дороге и точно так же спуститься. Но кто же в детстве будет ходить легкими путями? Я перепрыгивала через железобетонный желоб, бежала наверх, покупала трехлитровый бидон молока – я его для себя брала, и бежала обратно – надо скорей, очень же много дел! И однажды я стала перепрыгивать через этот железобетон, нога соскользнула, и я шмякнулась. Все три литра молока были на мне, коленки разбила в хлам, все кончилось ревом. А молоко я очень любила и в детстве выпила, наверно, норму, которую человек выпивает за всю жизнь.
А вот музыку я не любила, но ходила в музыкальную школу. Мама хотела, чтобы я стала учительницей музыки. Как я хотела, чтобы музыкальная школа сгорела! Я шла на занятия и с горы смотрела: неужели она не сгорела? Музыкой положено заниматься каждый день. Когда мама была дома, она слушала меня через стенку: «Ирина, музыкой позанималась?» – «Щас…» Минуты две я что-нибудь играла, потом бежала на кухню, открывала холодильник и из бидона выпивала пол-литра молока, потом опять занималась музыкой две минуты. За все занятие я могла выпить три литра, это была моя основная еда.
