В музыкальную школу можно было идти по улице, а можно – через кладбище. Там уже не хоронили, но это было настоящее кладбище с могилами, с крестами, памятниками. Фантазия у детей работает как следует. А поскольку зимой темнеет рано, идешь на занятия к 4–5 часам, уже почти темно, и кажется, что на тебя из-за каждого угла кто-то смотрит. Сжав зубы от напряжения, потому что страшно, я вихрем добегала до дому, закрывала калитку, дверь и долго не могла отдышаться. Так было жутко!
Наш Дом пионеров внешне похож на питерскую тюрьму «Кресты». Он сыграл в моей жизни большую роль. Я занималась художественной гимнастикой, мама привела меня туда за руку. Мы участвовали в смотрах самодеятельности – они состояли из хора, танцев, нашей гимнастики, стихов и литмонтажа. Мы готовили специальные номера – то с лентами, то с мячиками. Это была любительская секция. Вообще, в Белоруссии очень сильная гимнастика, к нам в кружок однажды пришли и отобрали несколько человек, которые хотели бы заниматься этим профессионально. Я походила туда всего 2–3 месяца.
Как-то девочки шушукались и что-то обсуждали. Я спросила, о чем они? «А мы хотим поехать поступать в театральное училище». Были в стране заведения, куда принимали после 8-го класса. Мы отправили письмо в Горький, он был к нам ближе всего и очень котировался. Послала свою фотографию, где я с хвостиками. И когда нам пришел ответ, мы были на десятом небе от счастья. Когда я родителям объявила, что еду поступать, они это даже всерьез не восприняли. «Какое училище, кто тебя туда возьмет?» Мама просила, когда гости приходили: «Ирина, прочти что-нибудь! Посмотрите, примут ее или не примут?» – «Мама, я не буду никому ничего читать, о чем ты говоришь?» Я бы никому не позволила слушать, как я читаю стихи.
Лететь надо было через Минск, это стоило 20 рублей. Папа одной из девочек поехал с нами (нас было четверо) до Горького, где мы держали экзамен. Девчонки не поступили, приняли меня одну. Я закончила 8 классов с отличием и легко прошла три тура.
Я училась в Горьком на первом курсе. Как-то стою у стенда с расписанием, молодой человек рядом спрашивает: «У вас есть фотография с собой?» – «Нет, откуда?» Он говорит: «Мой знакомый начинает снимать фильм, вы можете подойти. Я бы мог отвезти ему фотографию. Прототип героини – Ольга Корбут». Я съездила за фотографией домой, он отвез ее своему знакомому на «Мосфильм», который работал ассистентом у режиссера Виктора Титова и искал героев для фильма. Титову показали мою фотографию с хвостиками, которую я делала для училища, и тот сразу сказал: «Это она!» И тут мне очень помогло то, что я занималась художественной гимнастикой. Какие-то вещи в фильме делала я, а очень сложные трюки – сама Корбут. Когда мой папа посмотрел фильм, он спросил у Титова: «А все эти упражнения Ирина делала сама?» Режиссер сказал: «Это самый большой комплимент! Раз вы не смогли отличить от Корбут свою родную дочь, значит, все у нас получилось».
А вскоре начали искать артистов для фильма «Сказ про то, как царь Петр арапа женил». Перепробовали всю Москву. Я зачем-то приезжала на «Мосфильм» и видела, как в кабинет к режиссеру Александру Митте выстраивались огромные очереди школьников. Потом туда потащили и меня. Сделали фотопробы – с уложенными куделечками, кинопробы, и осталось нас две претендентки. Я и еще одна артистка. Мы пробовались с Высоцким – и я, и она. И когда Высоцкого спросили, с кем бы он хотел играть, он выбрал меня. Ну и пошло-поехало.
...
Андрей Вадимович Макаревич родился 11 декабря 1953 года в Москве. Окончил Московский архитектурный институт. Основал одну из первых в стране рок-групп «Машина времени». Имя Макаревича связано с расцветом рок-музыки в Советском Союзе. Снимался в кино, написал музыку более чем к десятку фильмов, активно работает на телевидении – создал передачи «Смак», «Эх, дороги» и «Абажур». Народный артист России.
Мы жили в самом центре Москвы. Мне это казалось нормальным. Москва заканчивалась Садовым кольцом, и дальше шли только новостройки. Наш домик стоит на углу Волхонки и Колымажного переулка. Это бывший дом князей Волхонских, он был построен еще до пожара 1812 года и чудом уцелел – несмотря на то что внутри был деревянный. Стены были толщиной около метра. Там была коммуналка, четыре семьи, у всех было по комнатке, общая кухня. В двух маленьких комнатках жили я, папа, мама, тетя Галя, баба Маня и няня, которая оставалась со мной, потому что днем все уходили на работу и возвращались поздно вечером.
Основная часть моей жизни проходила во дворе. Сейчас он очень изменился. Я туда зашел лет пятнадцать назад и поразился, какой он маленький. Тогда двор казался огромным, там был небольшой палисадничек, а в будке жил дворник – татарин дядя Гриша. Внизу был гастроном, который назывался «Бабий магазин». Туда мы ходили за продуктами. Рядом была деревянная овощная лавочка, где торговал дядя Ваня. Во дворе стояли сараи, а в сараях лежали дрова. У каждого была своя клетушка с замком. Дрова привозили на лошади. Я помню, мне было года три, когда печное отопление меняли на батареи. У нас долбили потолок, прокладывали трубы. А до этого топилась печка.
Во дворе у меня были друзья, обязательно была шпана постарше, отсидевшая за уголовку. И к своим они относились покровительственно. Иногда давали попробовать портвейн, докурить папироску. А я был ребенок очень интеллектуальный и поражал их рассказами про капитана Немо. К шести годам я уже все это прочитал. Я пользовался уважением. Это компенсировало мое физическое несовершенство, я был не сильно физически развит. А во дворе нужно было быть поспортивнее.
Мы сейчас записываем пластинку, которая называется «Штандер». Я на концерте спрашиваю: «Кто-нибудь знает, что это такое?» А это была такая игра вроде лапты, только с мячом. В футбол мы тоже играли. Меня ставили на ворота, чтобы я не путался под ногами. Однажды мне попали мячом по голове и после этого перестали ставить на ворота.
Мой отец был архитектором. Он преподавал в архитектурном институте и работал в Торговой палате архитектором-оформителем. Он делал за рубежом торгово-промышленные выставки. Дома он все время клеил макеты из картона. Мне страшно нравилось, как он из бумаги и картона вырезает всякие штуки. Он резал бумагу на кухне, потому что в комнате места не было. Мать работала в институте туберкулеза и постоянно писала диссертации – сначала кандидатскую, потом докторскую. Родители уходили из дома рано утром, возвращались – поздно вечером. Со мной оставались няни, которые менялись довольно часто. Среди них были весьма молодые девушки, которых приглашали из деревни, для них это был единственный шанс оказаться в большом городе. Они довольно быстро знакомились с какими-нибудь солдатами и выходили замуж. Тогда приезжала следующая девушка из деревни, скажем, ее сестра. Как помню – сначала была Катя Корнеева, потом – Нина Корнеева из деревни Шавторка Рязанской области. Арины Родионовны среди них не было. Русских народных сказок мне не рассказывали. Они только поглядывали, чтобы я не выскакивал на проезжую часть и далеко не убегал. А во двор меня всегда отпускали одного.
Я ходил пешком в школу через каменный мост. Это было замечательное здание, в котором до революции располагался пансион благородных девиц. С хорошей старой архитектурой, с огромным камином с изразцами, который стоял в рекреационном коридоре рядом с актовым залом. До этого там учились моя мама и мой папа, там они познакомились. А учитель литературы преподавал сначала у них, а потом – у меня. Были традиции, которые сейчас могут показаться странными. Например, директор школы 1 сентября пела перед учениками романс «Подснежник». У нее был прекрасный оперный голос. И все это было совершенно нормально. Сейчас такое представляется с трудом.
Праздники были стабильно общесоветские: Новый год, 1 Мая, 7 Ноября. Отец приносил с работы заказ. Все собирались вокруг картонной коробки. Там было великолепие: копченая колбаса, икра, баночка крабов. Шоколадные конфеты, коньяк, шампанское. То, чего в обычной жизни не существовало. Три семьи, включая нашу, все праздники отмечали вместе. Приходили соседи, приносили доски, сдвигали столы. А потом, когда я стал побольше, у нас уже появились свои праздники.
Папина мама, Лидия Антоновна, была заслуженным учителем республики и заслуженным юннатом. Через нее я попал сначала в кружок юннатов, который находился в садике Мандельштама, за метро «Фрунзенская». Там был живой уголок, много зверей, и нас приучали к научной работе. Как-то я взял домой двух хомячков и вел за ними наблюдения, записывая их в журнал и сопровождая иллюстрациями. У меня в доме всегда жили звери. У матери на работе был виварий, где держали кроликов, морских свинок, белых мышей. А потом я сходил с ума по змеям. Прочитал какую-то хорошую книжку по серпентологов. Мне страшно захотелось стать ловцом змей. Я даже ездил в экспедиции. Дома у меня постоянно жили змеи, но потом убежала гадюка, и кошка нашла ее под плинтусом. Тогда меня очень попросили дома змей не держать.
