Ознакомительная версия.
Но прежде чем показать сам договор, автор обращает внимание на его черновик. Он затаился в невзрачной серой папочке по соседству с альбомом. Внимание, дорогой читатель!..
Машинописный лист, скверная желтая бумага, прорванная в месте перекрестных сгибов. Дотошная правка красным карандашом (Булгаков) и редкая – черным (Чесноков). Так и видишь, как они сидят над официальным текстом, правят его и правят, понимая оппонента с полуслова и борясь за интересы высоких своих сторон…
Впрочем, может быть, Булгаков изучал проект в кабинете, а Чесноков ждал его реакции в гостиной? Или даже в гостинице…
«В ту пору он уже поселился на Большой Пироговке, – пишет С. Ермолинский. – При нэпе появились люди, которые имели право построить небольшой дом и становились его частными владельцами. У одного из таких застройщиков Булгаков и арендовал трехкомнатную квартиру, немалая по тем временам роскошь. Из небольшой квадратной столовой три ступеньки вниз вели в его кабинет. Там стояли некрашеные стеллажи с грудой книг и старых журналов [Курсив мой. – В.Р .]. По квартире разгуливал рыжий пес Бутон, приветствуя гостей пушистым с плюмажем хвостом. Постоянно толпилось множество разных людей» [5] .
Р. захотелось представить себе реальную обстановку встречи Булгакова с Чесноковым, но мешало расхождение в воспоминаниях Ермолинского и Л.Е. Белозерской. Любовь Евгеньевна помнит, что на Большой Пироговской, 35а, «из столовой надо
подняться на две ступеньки [Курсив мой. –
В.Р. ], чтобы попасть через дубовую дверь в кабинет Михаила Афанасьевича. Дверь эта очень красивая, темного дуба, резная. Ручка – бронзовая птичья лапа, в когтях держащая шар… Письменный стол… повернут торцом к окну. За ним, у стены,
книжные полки, выкрашенные темно-коричневой краской [Курсив мой. –
В.Р. ]. И книги: собрание русских классиков – Пушкин, Лермонтов, Некрасов, обожаемый Гоголь, Лев Толстой, Алексей Константинович Толстой, Достоевский, Салтыков-Щедрин, Тургенев, Лесков, Гончаров, Чехов… Две энциклопедии – Брокгауза и Ефрона и Большая Советская под редакцией О.Ю. Шмидта» [6] .
Размыслив, Р. решил, что женская память по поводу обстановки все-таки надежнее. Не свежевыструганные стеллажи, а темно-коричневые полки, и ступеньки не вниз, а вверх. Впрочем, может быть, Ермолинский входил в кабинет еще до того, как полки были покрашены? Третейским судьей мог быть Е.И.Чесноков, но он, к сожалению, воспоминаний не оставил…
Кто же такой Чесноков?..
Таких людей называли тогда выдвиженцами. Еще в 1929 году, будучи рабочим типографии им. Володарского, Евгений Иванович был выбран председателем Художественно-политического совета, а в январе 30-го назначен помощником директора по политпросветчасти БДТ [7] .
Читая нижеследующий текст, будем иметь в виду, что Р. выделяет курсивом то, что остается в проекте, и помещает в скобки все, что подвергалось сомнению и было вычеркнуто.
Пушкинский дом, ф. 369, ед. хр. 144, № 1.
Договор [8] …
«1. Автор предоставляет Дирекции монопольное право постановки и публичного исполнения на сцене ГБДТ (и других в городе Ленинграде, Москве и провинции неизданного)
драматического произведения под названием “Мольер” (название условное)
в 4-х актах».Таким образом, в пункте первом Михаил Афанасьевич решительно вычеркивает и другие сцены, и другие города – с другими городами будут заключены другие договоры! – и привычный штамп: «название условное». И правда, какое же «условное», если Главрепертком «Кабалу святош» запретил, а «Мольера» допускает…
Забавно, что и в 73-м году у нас пошел «Мольер», а не «Кабала святош»… Поклон давнему запрещению?..
Надо бы спросить Юрского, обсуждалась ли тема с Гогой и Диной [9] …
«2. Дирекция (имеет право) обязуется осуществить постановку пьесы, указ. в п. 1 сего договора, начиная с сего числа в срок до 1 ноября 1932 г . (до какого времени автор обязуется ее не издавать)».
Ну да, дирекция хочет иметь право, а не обязательство, а Булгаков красным карандашом вписывает «обязуется» . Сам же пьесу не издавать Михаил Афанасьевич не обещает, была бы возможность, напечатал бы. Опытный автор, многоопытный…
Да и как им не стать в таких обстоятельствах?..
Нужно бороться, нужно выживать…
«5. Автор обязуется вносить все изменения в пьесу согласно требованиям Дирекции и Худполитсовета в сроки по соглашению».
Ну уж нет!.. Ни за что, господа, при всех симпатиях!..
Довольно с нас Главреперткома с его поправками!..
Пятый пункт Михаил Афанасьевич вычеркивает со страстью, искореняет красным карандашом дотла, хорошо представляя себе требования политических партийцев и столпов Худполитсовета…
«7. Автор обязуется никакому другому Театру в городе Ленинграде пьесу “Мольер” для постановки не давать и постановки ее не разрешать (как равно не разрешать ставить пьесу и гастролирующим в Ленинграде театрам) в течение того времени, когда пьеса “Мольер” идет в ГБДТ».
Понимаете, в чем дело?
Театру бы хотелось никаких гастролеров с «Мольером» в Ленинград не пускать, а Булгаков: пусть едут. Он ведь надеется еще и на МХАТ, а МХАТ любит гастролировать в Ленинграде. И верно, договор на «Мольера» со МХАТом будет заключен через неделю после БДТ, 20 октября…
Булгаков ставит знак вопроса –
в течение какого, мол, срока не отдавать пьесу другим ленинградским театрам?.. И, посовещавшись с Чесноковым, разрешает ему вписать черным карандашиком:
«в течение того времени, когда пьеса “Мольер” идет в ГБДТ». Договорились…
«8. В случае, если по цензурным условиям пьеса “Мольер” не будет поставлена, выданный Автору Дирекцией аванс перечисляется в счет авторского гонорара за пьесу “Война и мир” или другую пьесу, заказанную автору согласно договору от 26/VIII-31 г.».
Вот так!.. И умно, и осторожно!..
То, что судьбы у «Мольера» на сцене ГБДТ могло и не быть, согласно предвидели и театр, и автор… Обжегшись на молоке, дуют на воду…
Рядом с пунктами девятым и десятым, в которых всего лишь адреса сторон , красным своим карандашом Булгаков пишет:
«Не возражаю против девятого и десятого пунктов».
И правда, против адреса не возразишь. Выправив договор, Михаил Афанасьевич позволяет себе шутку…
Совсем недавно, 30 августа, Булгаков объяснял Станиславскому, как утомили его договоры со МХАТом, с обязательным пунктом о возвращении аванса, если пьеса будет запрещена.
«Повторю: железная необходимость руководит теперь моими договорами» [10] , – писал он.
Далее вообразим торжественную сцену подписания, улыбки, пожимания рук и передачу экземпляра.
Угощал ли Михаил Афанасьевич Евгения Ивановича чаем или обошлись без чаепития, мы сказать затрудняемся, находясь в плену документальных обстоятельств, однако думаем об этом неотступно…
Надеюсь, чаем гостя все-таки поили, так как на сцене появилась Любовь Евгеньевна. Без встречи с ней Евгений Иванович вряд ли стал бы передавать ей привет в своем письме, а он передавал…
Пушкинский дом, ф. 369, ед. хр. 144, № 1.
12 октября 1931
Расписка [11]
Один экземпляр пьесы «Мольер» согласно пункту 5 договора от 12/X-31 года от Булгакова Михаила Афанасьевича получил.
Пом. директора Е. ЧесноковБасилашвили-Воланд позвонил с мобильника и предупредил Р., что будет краток: обычный телефон вырубился, а мобильник финансово истощен.
– Понимаешь, Володя, – весело сказал он. – Вчера открываю окно, смотрю – над нами летающая тарелка, ты не видел?
– Нет.
– Жаль. Настоящая летающая тарелка. Я беру фотоаппарат, у меня новый, цифровой, навожу на тарелку… Бах… Аппарат ломается!..
– Ты смотри, – сказал Р. – Или аппарат боится снимать, или тарелка не хочет сниматься…
– Да, – сказал Басилашвили. – Одно из двух… Иду к телефону звонить тебе, может, ты снимешь… бах… выключается телефон… Что такое?..
– Ты меня спрашиваешь?.. Лучше у Воланда спроси… Или у Бортко.
– Теперь уже завтра, – сказал Басилашвили.
– Ладно, – сказал Р. – Не волнуйся… Скоро все включат…
Ночью Р. приснился кинематографический сон.
Режиссер Володя Бортко в костюме кота Бегемота со шпагой и в шляпе с пером, как генерал, сидел в кресле.
Басилашвили-Воланд усердно щелкал его цифровым аппаратом.
Юрский совершенно беззвучно читал «Спекторского», а Эмма Попова в роли Мадлены Бежар слушала его с тревогой и удивлением.
Вокруг теснились матросы с Балтики, Всеволод Вишневский грозил всех пострелять, а Николай Федорович Монахов одиноко сидел на балконе.
Сюда же спецрейсом из Америки ворвался Борис Вульфович Лёскин и, подходя ко всем, давал подержать только что возвращенный ему российский паспорт…
Потом все задрали головы вверх и приложили к глазам закопченные стекляшки: Елена Сергеевна Булгакова парила на летающей тарелке и, не обращая на нас внимания, переписывала на ундервуде неизвестный роман Булгакова…
Ознакомительная версия.
