Стрыжень. Я прочитаю радиограмму адмиралу. (Читает.) «Наморси. Коллегия Народного комиссариата по морским делам приказывает вам немедленно принять меры к переводу судов из Новороссийского порта в Севастополь с таким расчетом, чтобы закончить перевод всего флота не позже девятнадцатого сего июня».[3] Что же это… Значит, нужно возвращаться?
Комитетчики. Назад?
Оксана (взволнованно). Шифр. Давай шифр…
Комитетчики. Шифр… шифр…
Стрыжень (читает). «Семнадцать, дробь три одиннадцать… Дорогие товарищи. Двадцать шесть, дробь пять, семь, сорок три… Германия ультимативно требует от нас возвращения флота в Севастополь. Одиннадцать три, дробь пять… Не давая никаких гарантий, что он не будет захвачен ими или Украиной, кроме бумажных. Двадцать семь, дробь нуль, нуль три, пять… Наш морской представитель в мирной делегации в Киеве донес, что немцы требуют участия нашего Черноморского флота в войне империалистической, на что Центральная рада склонна согласиться… Двадцать четыре, семьдесят семь, дробь нуль, три, один… На наше предложение немцам оставить флот в Новороссийске под гарантию, что он оттуда не выйдет, дан отрицательный ответ. Все дипломатические попытки обеспечить Черноморский флот в Новороссийске оказались тщетны. При таких условиях и при беззащитности Новороссийска с суши принято решение… Семь, нуль, дробь двадцать один…»
Стук в дверь.
Отдраить.
Вбегает юнга.
Юнга. Тетя, Кобза только что разбудил комендоров и о чем-то тихо с ними говорит. Туда пришел Гайдай.
Стрыжень. Тсс!.. «Принято решение… семь, нуль, дробь двадцать один».
Большая пауза.
Комитетчики. Давай, давай, Стрыжень.
Стрыжень (с трудом). «Принято решение уничтожить суда в Новороссийске, чтобы они ни в коем случае не могли быть использованы Германией. Срок немецкого ультиматума истекает четырнадцатого июня. Ввиду германского ультиматума правительство сочло себя вынужденным согласиться на возвращение судов в Севастополь. В этом смысле вам будет послан нешифрованный приказ, но вы обязуетесь его не исполнять и считаться только с настоящим предписанием — флот должен быть уничтожен. Моряки обязаны понять, что правительство решается на эту страшную меру только потому, что другого исхода нет… Двадцать четыре, тридцать два… Ульянов… Тридцать один… сорок три…»
Первый комитетчик. Тридцать один, сорок три…
Второй комитетчик. Тридцать один, сорок три…
Третий комитетчик. Тридцать один, сорок три… Ленин.
Большая пауза.
Оксана (тихо). Гайдай… Остановить Гайдая немедленно…
Стрыжень. Немедленно освободить балтийца.
Зажег шифрованную радиограмму. Гаснет свет, и по мере того как сгорает в руках Стрыжня радиограмма, в темноте исчезают суровые лица взволнованных комитетчиков.
Занавес
Картина вторая
Ночь. В трюме слышно — шумят, стонут волны, бьют о борт. У отсека стоит часовой; он оперся на винтовку, дремлет. Шумят, рокочут волны, бьют о борт. Входят боцман Кобза и Гайдай.
Кобза. Надо скорей кончать, Гайдай. На рассвете она может его выпустить.
Гайдай. А может, подождать до утра? Я еще раз поговорю с ней.
Кобза. Ждать нельзя ни минуты. Сегодня ты сам убедился, что она уже сагитирована им. На рассвете она его выпустит, и если провокатору удалось обкрутить комитет, то он обкрутит и моряков и уничтожит корабли. Предадут революцию!.. Помни, Гайдай, история никогда не простит твоих колебаний, постольку поскольку перед нами поставлена великая задача — спасти флот и до самой смерти биться под красным знаменем.
Гайдай (тяжело). Хорошо… я согласен кончить сейчас. Там часовой.
Кобза. Пойдем к нему; пока ты будешь говорить, я подготовлю мешок и шкотик. Идем…
Пошли.
Часовой. Стой! Кто?
Гайдай. Свои. Не балуй с винтовкой. Не узнаешь, чудак, своих. Я — Гайдай.
Часовой. А там кто?
Гайдай. Боцман Кобза.
Часовой. Чего вы бродите по трюму?
Кобза. Ищем гада, что украл пулемет из каземата… Должно быть, где-нибудь в трюме запрятал. Ты никого не видел?
Часовой. Нет… Кто бы это мог быть?
Кобза. Кто!.. Контра среди нас.
Бросился на часового, за ним Гайдай; связали руки, ноги и понесли, через минуту вернулись.
Как отдраим, сразу туда. Выводить не надо. Спит, видно, дорогой балтиец, и не снится ему, что суд праведный идет. Давай!
Принимаются открывать. Входит Оксана, оглянулась.
Оксана. Юрко, скорей, где ты там?
Юнга (бежит). Я здесь.
Кобза (встревоженно). Кто-то идет.
Идут Оксана и юнга.
Гайдай. Кто там?
Оксана (встревоженно). Гайдай!
Кобза. Я говорил, что она придет его освободить.
Гайдай. Идешь освобождать врага революции?
Оксана. Освобождать представителя центра.
Кобза. Отдраивай. (Бросился открывать.)
Оксана. Стойте… Самосуд… Отойдите… (Выхватила револьвер.) Гайдай, гони отсюда Кобзу… Ты будешь знать все… Гайдай, стой… Я буду стрелять… Раз… Гайдай… два… Гайдай…
Гайдай. Стрелять? За провокатора… в меня? На… (Разорвал тельник.) Стреляй!
В эту минуту Кобза выхватил маузер и выстрелил в Оксану. Она пошатнулась и упала.
Юнга (крикнул). Тетя! (Бросился к ней.)
Большая пауза.
Гайдай (тяжело повернул голову, смотрит обезумевшими глазами на Кобзу и глухо произносит). Что ты сделал?
Кобза. Если бы не я ее, она бы тебя… Сам же ты кричал мне «стреляй». Постольку поскольку она…
Гайдай (глухо). Я кричал «стреляй»? Гад! (Выхватил маузер.)
Кобза побежал. Гайдай за ним. Через минуту где-то далеко слышен сначала один выстрел, потом другой. Тихо рокочут волны, бьются о борт.
Юнга (сквозь слезы). Прощай, дорогая тетя Оксана. (Медленно снял бескозырку и тихо говорит.) Ты жертвою пала в борьбе роковой, в любви беззаветной к народу, за жизнь его, честь и свободу. Прощай же, товарищ.... (И слезы душат мальчика. Большая пауза.) Прощай же, тетя Оксана.
Занавес
Картина третья
Палуба флагмана. У орудийной башни стоят адмирал, командир флагмана и группа комендоров-самостийников.
Адмирал. Я знаю, трудно шесть лет мотаться по морю. Две войны! Такой срок, что вы и детей своих не узнаете. Сыновей взрослых встретите.
Командир флагмана. Шесть лет ждут нас жены, девушки молодые. Какая будет встреча!
Первый комендор. Какая будет встреча… Еще две недели, и Херсонщина наша золотою станет. Выйдешь в степь — катятся волны ржи, пшеницы, за горизонт убегают, а ты стоишь на земле, вот так, расставив ноги, и не качаешься, как здесь, на корабле… Стоишь крепко и слушаешь, как наливаются хлеба… Пятьдесят десятин одной пшеницы чистой батько засеял весной.
Командир флагмана. Если сегодня вернемся в Севастополь, то как раз попадем к жнитву. За шесть лет забыли, как косу в руках держать.
Второй комендор. У нас на Херсонщине — машины, косить батраков нанимаем. Скорей бы домой, а там…
Адмирал. Все зависит от вас. Исполните последний приказ правительства: вернемся в Севастополь, сдадим корабли — и я отдаю приказ о демобилизации. С войной покончено.
Третий комендор. А комитет как? Позволит?
Адмирал. Вернемся в Севастополь — там комиссаров и комитетов нет. Полковник Центральной рады поручил мне передать вам: как только вернетесь, вас пышно, как героев, встретят, выплатят жалованье за два месяца и всем разрешат вернуться домой.
