Норбер (улыбаясь). Видимо, да. Главное, многочисленнее. Но в Индокитае — не китайцы, а индокитайцы.
Тото. Вы уже расстреливали бунтовщиков?
Норбер. Это всё грустные истории. Я расскажу тебе лучше, как в Китайском море, в штиль развлекаются акульей охотой. Знаешь, как вкусны акульи плавники!
Они все вместе идут к одноногому столику в спальной комнате, где, худо ли бедно, устраиваются.
Появляется Служанка, превратившаяся в официантку из магазина Бон-Марше. Слышен оркестр.
Служанка. А для молодого человека?
Элоди. Гранатовый сироп.
Тото. Я не люблю гранатовый сироп. Я хочу шампанского!
Элоди. Тото!
Тото. Когда папа встретил старого товарища по полку, он заказал шампанского!
Элоди (смущаясь). На дне рождения отца Тото попробовал шампанского, теперь повсюду его спрашивает. Гранатовый сироп.
Тото (упрямо). Я не люблю гранатовый сироп!
Служанка уходит, приняв заказ.
Они все втроём сидят вокруг одноногого столика. Элоди и Норбер с молчаливой растроганностью смотрят друг на друга. Оркестр играет нечто сентиментальное.
Элоди. В чайной Бон-Марше весьма хороший оркестр!
Адольф (выходя из ванной комнаты в ночной рубашке, с нелепым видом идёт к кровати, напевая). Пум! Пум! Пум! Я почитаю немного газету, а потом выключу свет, я очень устал. Ты ещё не ложишься? Ах, всё-таки приятно принять ванну! Но я ногти не мог подстричь на ногах. Где ножнички?
Элоди (отвечает очень естественно, сидя за столиком). В ванной комнате, второй ящик шкафчика, как обычно.
Адольф. Я искал, но найти не смог.
Элоди. Они там!
Адольф. Как хочешь, но их там не было.
Элоди. Они там, тебе говорю!
Потеряв терпение, Элоди встаёт, идёт в ванную комнату и возвращается с ножницами, бросает их Адольфу на постель.
Возвратившись к одноногому столику, она, как ни в чём не бывало, садиться на место.
А ваша старшая сестра, Норбер? Вы о ней ничего не сказали.
Норбер (высокомерно). Потерял из виду. Она потонула в большом мире. Вышла замуж за одного из той самой семьи Ноайских. Вы же знаете, что я живу, как сыч. Моя трубка, мои книги, море…
Элоди (улыбаясь). Не могу поверить, что вы состаритесь холостяком! Кстати, у вас должны быть романы, любовные приключения, когда вы спускаетесь на берег, у вас, видимо, были любовницы всех цветов… Тото, иди возьми пирожное, спроси там у тёти тарелочку, выбери.
Тото. Я могу взять два?
Элоди. Тото, это нескромно!
Норбер (смеясь). Да нет же! Побудь у прилавка и съешь столько, сколько захочется…
Элоди (несколько коварно, когда Тото отходит). Вы не ответили на мой вопрос, Норбер, у вас было много любовниц?
Норбер. Уверяю вас, Элоди, мне, право, неловко…
Элоди (почти с горечью). Какая доставляет больше удовольствия, чёрная или жёлтая? Воображаю, что когда вы возвращаетесь в Париж, то можете сравнить их и с белыми женщинами. Имеется у вас уютный холостяцкий чердачок?
Норбер. Нехорошо надо мною смеяться, Шарлотта! Я к вам испытываю сильное влечение.
Элоди. Знаю. Я тоже вас хотела.
Норбер. Ваша неожиданная свадьба была для меня, как удар молнии.
Элоди. Знаете, почему я вышла замуж за Адольфа? Потому что отдалась ему в день той страшной грозы, на складе яхт-клуба, где лежали мешки с парусами.
Норбер. Да. Я об этом узнал. Думаете, ему не хватило простодушия сообщить мне об этом?
Элоди. Я никогда не была с ним по-настоящему женщиной. Но изменяла ему только с воображаемыми любовниками, которые всегда немного напоминали вас. И я никогда не изменю ему, даже с вами, потому что я честная женщина. Для меня это важно.
Норбер (после паузы). Ну, так почему же вы тогда это сделали? Пауза).
Адольф (довольный, расправляя простыни). Ну вот! Когда острижёшь ногти, чувствуешь себя значительно лучше. Чем ты там занимаешься? Ты спать-то не ложишься?
Элоди (отвечая Норберу). Потому что выпал тот самый день, когда девушки, которые всегда находятся на высоте, чувствуют, что не смогут дольше сопротивляться, что нужно, чтобы эта неясная мука, наконец, кончилась… выпал тот самый день, когда у любви нет ни лица, ни имени. Мы спрятались в сарае для парусов, чтобы укрыться от грозы, которая застала нас на воде. Руки Адольфа (я их никогда не любила, но находила довольно красивыми), скользнули вокруг моей талии, под юбку… Я, тем не менее, была очень спокойна, и всё это время думала: «В любом случае, Норбер дё Ля Пребанд не женится на дочери коллежского регистратора».
Норбер. Жизнь — это ужасно.
Элоди. Жизнь, да. Когда она у нас есть.
Тото возвращается, бледный.
Тото. Мама, я съел слишком много пирожных. Сейчас меня вырвет.
Элоди (вскакивая в ужасе). Беги в туалет! Потерпи!
Тото. Не могу!
Его начинает нещадно тошнить. Попадает и Норберу на брюки. Хватают салфетки, всё переворачивают. Служанка-официантка бежит с бумажным полотенцем, крича…
Служанка. Ваш сын съел семнадцать заварных с кремом, мадам! Вот уже почти час, как он толчётся один у прилавка! Нельзя бросать ребёнка на произвол!
Свет внезапно гаснет. Потом вновь зажигается. Элоди сидит одна за туалетным столиком в шляпе, смотрится на себя в зеркало.
Адольф (ворчит). Сейчас не время мерить шляпы. Как хочешь, предупреждаю, что я сплю! Я больше не могу!
Он выключает лампу и поворачивается на бок.
Элоди ещё глядится в зеркало, потом снимает шляпу и убирает её. Приближаясь к кровати, она мстительно смотрит на Адольфа, начиная.
Элоди. Как, помню, однажды ты не посмел представить меня президенту Торговой Палаты Каракаса. Он остановил нас на Елисейских полях. Ты пытался острить, а я торчала на тротуаре, как дура.
Адольф. Бред какой-то! Он остановился на секунду и обратился ко мне только из вежливости. И речи не могло быть о том, чтобы представлять кого бы то ни было или поддерживать разговор.
Элоди. Он, должно быть, подумал, что я твоя кокотка! Видела я, как у него глазки-то заблестели. (Ложась, выключает лампу и злопамятно продолжает в темноте.) Тебе меня стыдно. Ты не решаешься признаться, что я твоя жена. В чём ты меня упрекаешь? Я из лучшей семьи, чем ты, деревенщина! Если в двух словах, то моя бабушка по материнской линии была из рода Фессю). Мне удаётся одеваться на те гроши, которые ты мне бросаешь. Все мужчины меня хотят! А твой президент Торговой Палаты, я разглядела это порочное око попугая, мне было достаточно только улыбнуться, чтобы он, бросив тебя на том тротуаре, стал бы со мной говорить!
Адольф (засыпая). Разумеется… все мужчины…
Элоди. В чём ты меня упрекаешь? В том, что у меня слишком короткие ноги? Клевета! Возьми метр, измеряй! Я пропорциональная. У меня романское сложение!
Поднимая рубашку, она в неожиданной ярости встаёт на постели.
Адольф. Я хотел бы поспать. Умоляю тебя, ложись.
Элоди. А мои груди? Самые красивые груди города Шатодана! И, несмотря на детей, они у меня сохранились! (Обнажаясь.) Посмотри! Посмотри на них! Скажи им, в чём ты их упрекаешь? Им лично будет интересно узнать!
