Элоди (поправляет). Под выхухоля. Поднутрия твоя. Надеюсь, что ты понимаешь между прочим, что мне с Кристиной нужна будет Горничная — не эта, разумеется, и алименты, которые ты мне будешь платить должны будут ровняться, по крайней мере, половине твоей зарплаты. В любом случае, в нищете будем жить.
Адольф. Мне, может, тоже жить нужно! У тебя доход будет с имения. И если ты возьмёшь всю Мажорель, что же в квартире останется?
Элоди (спокойно). Ну, тогда, если хочешь, могу поменять мебель на Тото. Натурально, в таком случае, алиментов должно быть побольше.
Свет разом гаснет. Доносится нечто вроде барабанов, варварская музыка во время чёрной паузы, настолько короткой, насколько возможно.
Когда загорается зыбкий свет, все элементы декораций исчезли. Есть только странные перспективы, рождённые игрой тюля на чёрном занавесе, закрывающем задник. Маленькая железная кровать Тото стоит посередине голой сцены. Тото, раздавленный кошмарным сном, спит на животе. Мальчик сначала, молча дёргается, потом стонет. Кричит…
Тото. Папа! Папа! Они едут!
В этот момент в тени появляется индеец, наблюдает, потом ещё один. Тото в тревоге кричит…
Папа, ты — сильный! Папа, тебе не будет страшно?
Появляются ещё индейцы и бросаются на него. Они садятся ему на грудь и, как бывает в кошмарном сне, давят и душат. Тото бьётся, молча, раздаёт пинки, мужественно кусаясь, бьёт кулаком. Индейцы с ним справляются и привязывают его к головным решёткам кровати, предварительно вставив ему кляп; они связывают ему крестом на груди руки. Получается маленькое распятье.
Тото с перевязанным ртом остаётся один на сцены. Издалека слышен там-там и музыка жестокого праздника. Индейцы скоро возвращаются, таща Элоди и Адольфа, одетых в ночные рубашки. Элоди не причёсана. Адольф ранен, он, видимо, дрался до последнего.
Индейцы зверски тащат их и привязывают стоя, как к пыточному столбу, к решетчатой спинке кровати.
Неожиданно, как по команде, воцаряется странная тишина. Входит Фессар-Лёбонз, за которым следуют два внушительных и зловещих индейца. Фессар-Лёбонз одет американским пионером, в широкополой фетровой шляпе тёмного цвета, не бритый, вооружён до зубов. Некоторое время он зло смотрит на Элоди и Адольфа. Тот, взглянув на него, удивляется.
Фессар-Лёбонз. Да, это я, Фессар-Лёбонз — похититель скота. Теперь-то уж точно можно сказать, что ты больше не сможешь вредить человеку, который вот уже десять лет ищет твоей смерти, Адольфус! Ранчо пылает. Всё разгромлено. Кажется, одному из твоих метисов удалось захватить лошадь и избежать бойни, но, даже если он и доберётся до форта Леннокс и осведомит федеральную армию, я успею свести с тобой счёты до прибытия кавалерии. Они обнаружат только трупы и дымящиеся руины, оставшиеся от твоей мощной мечты, от твоего развратного духа, безбожник! Для тебя, Адольфус, всё кончено!
Бледный Адольф плюёт себе под ноги.
Фессар-Лёбонз смотрит на них обоих со злобной улыбкой.
Каждый из нас заработал своё. Красавица, видишь, должна была быть моею. (Он касается пальцем края шляпы.) Мадам неприятно, я сожалею.
Адольф (кричит ему). Я вас презираю, Фессар-Лёбонз! Всегда презирал! Вы на коленях передо мной ползали. А я не сделаю этого! Избавьте меня от ваших речей, и действуйте побыстрее.
Фессар-Лёбонз (с улыбкой). Зачем торопиться. В форт Леннокс скакать целый час, если по самой короткой дороге, у нас есть время. Дайте мне насладиться.
Элоди (внезапно кричит). Почему вы ненавидите моего мужа? Что он вам сделал?
Фессар-Лёбонз (с ехидной ухмылкой). Сожалею, мадам, что приходится сообщить вам об этом, особенно в данный момент. Но дело касается не только скота… Взгляните, он знает, о чём я… (Элоди поворачивается к Адольфу, который со стыдом отворачивается. Фессар-Лёбонз безжалостно продолжает.) Он увёл мою девочку. Никто и никогда не уводил девок у Фессара-Лёбонза, похитителя скота, не заплатив за это собственной шкурой!
Элоди (кричит). Вы лжёте! Мой муж любит только меня, мы никогда не расставались.
Фессар-Лёбонз. Было дело. Месяц назад, на три дня. Скот заганивали. Он провёл их в Мемфисе, как бы для того, чтобы пересчитать поголовье, не так ли?
Элоди (бледная). Так.
Фессар-Лёбонз (улыбаясь). Загонщики, действительно, считали скотину. Он же, тем временем, не выходил из номера гостиницы Мемфис. И совсем другое подсчитывал… Девочка уже заплатила. Теперь его очередь.
Элоди. И вы не пожалеете ребёнка?
Фессар-Лёбонз. Нет. Я сам был ребёнком, и ни у кого ко мне не было жалости.
Элоди. И ничто не сможет вас убедить?
Фессар-Лёбонз. Ничего. (Пытливо глядя на неё, глаза его вспыхивают. После паузы он глухо говорит.) Может быть. Вы красивы, мадам Адольфус, а мне надоели шлюхи. В глубине души мне нравятся только честные женщины. Только они знают толк в любви. Если бы в Мемфисе был публичный дом с честными женщинами, я провёл бы там остаток жизни. Но такого, увы, нет.
Адольф (поняв, жестоко бьётся в безнадёжной попытке освободиться, орёт). Вы — чудовище, Фессар-Лёбонз! Чудовище и трус! Я убью вас. И всё потому, что я навязал вам мадмуазель Тромп! Но я вам отплачу.
Фессар-Лёбонз (спокойно, закуривая сигару). Когда? Комедия вот-вот кончится. (Улыбаясь, добавляет, кивая на сигару.) Я вам не предлагаю. Помните, когда мы в последний раз виделись, в других обстоятельствах, вы мне не предложили сигары. (Тяжёлое тревожное молчание. Затягиваясь, он смотрит на Элоди; наконец, глухо говорит.) Я бы мог вас взять силой, мадам Адольфус. Это право победителя. Но я люблю, когда женщина сама отдаётся. Я человек деликатный.
Ещё пауза. Они обмениваются взглядами.
Фессар-Лёбонз (заключает, между прочим). Так что, вам ясно? На две жизни меньше. Малыша, я как добрый принц, в любом случае, трогать не буду. Хочу, чтобы он всё увидел и рассказал. Если вы согласитесь, я уведу моих людей перед самым прибытием эскадрона. Они не поймут, но я им запудрю мозги и выдам двойную порцию рома.
Адольф (безнадёжно кричит). Скажи нет!
Элоди (после паузы, спокойно глядя Фессару-Лёбонзу в глаза). Нет.
Фессар-Лёбонз. Даю вам пять минут.
Фессар-Лёбонз выходит, индейцы за ним следуют. Адольф, Элоди и Тото, который на них смотрит, остаются одни, привязанные посередине сцены к кровати.
Индейцы разожгли костёр, который озаряет их фантастическим светом. Вдалеке застучали зловещие там-тамы, начались ритмичные танцы.
Адольф (после паузы, мягко). Я прошу у тебя прощения, моя дорогая жена. Её звали Жозьян. Нежная светловолосая официантка, из которой он сделал себе любовницу. Она попросила за неё заступиться… И вдруг, за закрытыми ставнями гостиницы, раздавленной солнцем, уставший от погони, я впервые за долгие годы почувствовал себя совсем молодым…
Элоди (тоже ласково). Я прощаю тебя, мой добрый мужчина. Ты всегда был верным и ласковым. А для мужчины это, видимо, долго (даже под нежными взорами господа), тело одной женщины, всю его жизнь… Я потихоньку теряю красоту, и иной раз думаю, как это несправедливо… он ещё такой красивый и сильный, у него есть право иметь в постели нечто лучшее.
Адольф (мучаясь и плача). Нет! Я любил тебя до конца, Шарлотта! (Тихо добавляет.) Это было что-то другое, несомненно, полное нежности и воспоминаний, но я всегда желал по-настоящему только тебя.
