ВИКТОР. Сомневаюсь. Ведь это не антиквариат и не…
ЭСТЕР. Раз наше, значит, ничего и не стоит?
ВИКТОР. Не понимаю, к чему это?
ЭСТЕР. А к тому, что так мы и думаем. Так и живем.
ВИКТОР (резко). Человек даже не подходит к телефону, а я уже должен…
ЭСТЕР. Напиши ему письмо, расколоти дверь! Ведь мебель принадлежит тебе!
ВИКТОР (крайне удивлен, увидев, насколько искренне она это говорит). Но почему это тебя так взволновало?
ЭСТЕР. Да потому что тогда ты сможешь спокойно уйти в отставку!
Небольшая пауза.
ВИКТОР (пытаясь скрыть свои намерения, неохотно). Но дело же не в деньгах.
ЭСТЕР. Тогда в чем?
Он молчит.
Просто я подумала что месяц-другой ты мог бы посидеть, пока не найдешь себе что-нибудь по душе.
ВИКТОР. Именно об этом я сейчас и думаю. И для этого вовсе не обязательно подавать в отставку.
ЭСТЕР. Но, по-моему, ничего не придумал.
ВИКТОР. Это что, так легко? Мне ведь скоро пятьдесят, и в такие годы все сначала не начинают. Не понимаю, что это тебе вдруг приспичило.
ЭСТЕР (смеется). Мне приспичило? Да я твержу об этом с того дня, как тебе дали должность. Одно и то же целых три года!
ВИКТОР. Ну не три…
ЭСТЕР. В марте как раз будет три! Три года. Если б ты тогда вернулся в институт, сейчас бы уже кончал… Вот и была возможность заняться чем-то интересным, что, не правда? Почему не проявить активность?
ВИКТОР (медлит, ему почти стыдно). Скажу тебе правду: я не уверен, что из этого может что-то выйти. Когда я начну, мне будет пятьдесят три или пятьдесят четыре.
ЭСТЕР. Но ты это знал.
ВИКТОР. Знал. Но как дошло до дела… так я не уверен, что в этом есть смысл.
ЭСТЕР (отходит, с грустью в голосе). Ну, именно это я тебе и пыталась внушить тысячу раз: смысл тут есть. А может, у тебя впереди ещё лет двадцать, а это немало. За такое время можно сделать много интересного.
Небольшая пауза.
Ты так молод, Вик.
ВИКТОР. Правда?
ЭСТЕР. Конечно. Я нет, а ты да. Господи, да на тебя девочки все ещё смотрят, так чего тебе надо?
ВИКТОР (издав легкий смешок). Трудно сказать, Эс, я ведь в этом не разбираюсь.
ЭСТЕР. Но почему бы не поговорить о том, в чем ты не разбираешься? Почему ты непременно должен считать авторитетом только себя?
ВИКТОР. Ну, хотя бы потому, детка, что кто-то из нас должен держать руль.
ЭСТЕР. И ты хочешь, чтоб я притворялась и говорила, что все прекрасно? Водить меня за нос, и чтоб я делала вид, что этого не замечаю? (Это давно загонялось вглубь, а теперь прорвалось). Я тебя пятьдесят раз просила написать письмо Уолтеру…
ВИКТОР (машинально). Опять Уолтер? Но какое он имеет отношение к…
ЭСТЕР. Он солидный ученый и работает в какой-то новой области… Я видела в газете фотографию, это его больница!
ВИКТОР. Эстер, человек не звонил мне шестнадцать лет.
ЭСТЕР. Но и ты ему тоже!
Он смотрит на нее с удивлением.
Да — и ты тоже. Это факт.
ВИКТОР (будто эта невероятная мысль только что пришла ему в голову). А чего это я стану ему звонить?
ЭСТЕР. Потому что он твой брат, он имеет влияние и может помочь. Да, Вик, так поступают все. В этих статьях, которые он опубликовал, там есть настоящий идеализм и подлинная человечность. Я хочу сказать, люди меняются.
ВИКТОР (отворачиваясь). Прости, но в Уолтере я не нуждаюсь.
ЭСТЕР. Я не говорю, что ты должен гладить его по головке; он, конечно, чудовищный эгоист, но он вполне может направить тебя по верному пути или что-нибудь еще. И я не вижу здесь никакого унижения.
ВИКТОР (удрученный и раздраженный). Но все же я не понимаю, к чему такая спешка.
ЭСТЕР. К тому что я, черт возьми, не знаю, что будет дальше. (К своему удивлению она заканчивает эту фразу, переходя на крик. Он молчит. Она продолжает, но уже гораздо мягче). Я сделала бы что угодно, если б знала, но все эти годы мы говорили: вот выйдем на пенсию — тогда и заживем. Это все равно, что двадцать пять лет ломиться в дверь, наконец она открылась… а мы замерли на месте. Иногда я удивляюсь: может, я тебя не понимаю, и ты так любишь свой участок?
ВИКТОР. Да я его ненавижу.
ЭСТЕР. Тогда виновата только я! Клянусь тебе, если б я была понастойчивее, ты бы обязательно сдвинулся с места.
ВИКТОР. Неправда. Ты была замечательной женой…
ЭСТЕР. Не думаю. Конечно, дома тебе нужно было спокойствие, вот я и старалась, но надо было что-то еще. Господи, ведь перед тем, как сюда въехать, я же смотрела, — такое все жуткое. Потёртое, обшарпанное, безвкусное. А у меня вкус — ой-ой-ой! И я это знаю! Здесь все всегда было временное, да и мы тоже. Будто никогда никем и не были — только собирались. Я вспомнила сейчас о войне, на ней каждый дурак делал столько денег! Тогда-то тебе и надо было уйти, и я это знала, я знала!
ВИКТОР. Тогда я и сам хотел.
ЭСТЕР. Вик, я ведь влила в себя только одну, так что не надо…
ВИКТОР. Вот именно, не надо. Не надо ставить все с ног на голову, детка. Это я хотел, а ты испугалась.
ЭСТЕР. Потому что ты сказал: «После войны будет депрессия.»
ВИКТОР. Что ж, сходи в библиотеку и полистай газеты за сорок пятый год, почитай, что в них написано.
ЭСТЕР. Да мне плевать! (Отворачивается, недовольная собственной непоследовательностью).
ВИКТОР. Честное слово, Эс, иногда ты говоришь так, словно мы вообще и не жили.
ЭСТЕР. Господи — как же мамочка была права! А я — я всегда не верила собственным глазам! Я же знала, что ты никогда не уйдёшь, если уж во время войны не ушел… Я видела, что происходит, видела и молчала. Но знаешь, чёрт побери, в чем самый ужас?
ВИКТОР (смотрит на часы, чувствуя, что конец ее бунта уже близок). И в чем же, черт побери, самый ужас?
ЭСТЕР. В том, что мы никогда по-настоящему не думали о деньгах. Конечно, они нас волновали, мы о них говорили, но на самом деле мы никогда их по-настоящему не хотели. Я хотела, а ты нет. Вик, я действительно их хотела. Да, Вик. Я ХОЧУ ДЕНЕГ!
ВИКТОР. С чем тебя и поздравляю!
ЭСТЕР. Да пошёл ты к черту!
ВИКТОР. Эстер, я бы хотел, чтобы ты перестала сравнивать себя с другими. В последнее время ты только этим и занимаешься.
ЭСТЕР. Значит, иначе уже не могу.
ВИКТОР. Тогда, детка, тебе будет очень плохо, потому что всегда кто-нибудь тебя обскачет. Но в чем, собственно, трагедия? У меня тоже характер, как и у тебя, и я не меняюсь…
ЭСТЕР. Нет, ты очень даже меняешься. Как только замаячила перспектива отставки, ты все время слоняешься то взад то вперед, стал таким странным…
ВИКТОР. Что ж, это ведь проблема, хотелось бы, конечно, побольше уверенности, но… Знаешь, я уже заполнил несколько бумаг.
ЭСТЕР (с тревогой). И?
ВИКТОР (с трудом, сам не понимая почему). Просто надеюсь, что будет какое-то завершение… (Обрывает фразу).
ЭСТЕР. Ты ещё на что-то надеешься?
ВИКТОР. Я понимаю, это глупо. Но когда видишь эти дурацкие бумаги, то не можешь удержаться от вопроса: как, двадцать восемь лет подписывать протоколы — и все? И это конец? Это, конечно, все. Но беда-то в том, что когда начинаешь затевать что-то новое, вспоминаешь о пятерке с ноликом — и в жар бросает… Но что-то делать все-таки надо. Надо! (Теперь с большей близостью по отношению к ней). Пока ещё не знаю что, но каждый раз, как начинаю думать, такой страх…
ЭСТЕР. Чего?
ВИКТОР. Знаешь, так я себя чувствовал, когда сюда впервые вошел… (Осматривается). Меня настолько поразило все это безумие… Тащить сюда все это барахло, словно ему цены нет. (Слегка смутившись, пытается засмеяться). А я ведь тоже хранил, черт возьми, всякую дрянь, даже гвозди для ковров. (Поворачивается к креслу, стоящему в центре). И все это ради него — сейчас это кажется нелепым.
ЭСТЕР (чувство жалости берет верх над сочувствием). Что ж… значит любил его.
ВИКТОР. Знаю, но в словах это не… Кто он был такой? Обанкротившийся бизнесмен, как и сотни других. А я вел себя с ним, будто гора рухнула… По правде говоря, сейчас вся эта история звучит так, словно я слышу ее со стороны. А тебе так не кажется?
