теперь носят их молитвы и добрые дела напрямую к Богу. И каждая птичка сможет однажды снова вернуться на землю ребёнком, если чаша с принесёнными ею добрыми делами перевесит чашу с делами злыми. Но не все справляются с этой миссией, потому что живущие не спешат молиться и творить добро. Поэтому на земле столько одичавших, не помнящих своего предназначения птиц, и поэтому, если люди не изменятся, однажды у них совсем перестанут рождаться дети, и тогда наступит Конец света.
— Мамочка, когда я умру, я тоже стану птичкой! А ты?
Владюшка говорил об этом так просто, как умеют говорить о смерти только маленькие дети и глубокие старики. Я же была взрослой тёткой и не знала, как реагировать на неудобную тему, лишь улыбалась и отделывалась дежурным «Ну конечно!»
А теперь… Это глупо, но я не хотела, чтобы моя любимая «птичка» забыла своё предназначение и никогда больше не вернулась на землю ребёнком. Пусть возвращается! Пусть не ко мне, не моим — но чьим-то долгожданным счастьем и любовью!
Словом, Центр был для меня всем. А Данила в очередной раз ударил по самому больному.
— Марин, может, всё-таки поговорим? — окликнул он меня, когда я ни свет, ни заря уже уезжала из дома. — Отмолчаться всё равно не получится. И соскочить тоже.
— Тогда о чём говорить, если ты всё уже решил?
Он раздражённо всплеснул руками, и я не стала дожидаться что ответит. Но когда гнала по полупустым улицам в сторону Волги и ощущение было такое, словно перегнула.
Ну да, конечно, сейчас ещё и тысячу оправданий придумаю, почему он прав! Придумала же, что он заслужил этого ребёнка на стороне! Ну надо же, дура какая. Чёртов откат! Прям хоть и правда снова к Густаву иди.
Моему столь раннему приезду удивились даже сторожа. В офисе царили пустота и тишина. Я попыталась занять себя ещё накануне подготовленной статистикой, но мысли крутились вокруг проблемы, бегать от которой действительно глупо. Мне всё равно придётся либо смириться… либо смириться. Вопрос только в том, сделать это со скандалом или покорно.
Ну почему всё это прилетает мне? Почему я должна мириться с двойной семьёй мужа? С его непонятными секретаршами, с которыми у него то ли было, то ли нет? И, наконец, с его бизнес-амбициями, которые идут вразрез моим интересам? Кто я в его жизни?! Балласт? Господи, да зачем мне всё это?!
Снова начала кружиться голова, ужасно клонило в сон. Плюнула, прилегла на диванчике в комнате отдыха, смежной с моим кабинетом. Во сне рыдала, потому что опять не могла вспомнить, а был ли Данила вообще или это я его себе придумала? Ходила по своему же центру, пыталась спрашивать у сотрудников, но даже не могла сформулировать кого ищу, потому что не помнила о нём ни-че-го, даже цвета глаз. Но при этом с ума сходила от отчаянной пустоты на месте чего-то огромного в душе, чего там больше нет. Дорыдалась до простреливающей боли в затылке, от неё и проснулась. Оказалось, проспала почти три часа.
На душе плескалась тоска. После пробуждения ощущение полного одиночества никуда не исчезло, словно просочилось в реальность. Отчаянно захотелось позвонить Даниле и просто услышать его голос. Хотя бы голос. Потому что, на самом деле, мне нужен был он сам. Весь. Опять. Хотя всего пару часов назад я задавалась вопросом, зачем мне всё это нужно.
Тот самый откат?
Не вставая с диванчика, взялась за сотовый, позвонила в свою же приёмную.
— Лена, принеси, пожалуйста кофе и оповести сотрудников о том, что в двенадцать будет общее собрание. И найди что-нибудь от головы.
Сказать им как есть и попросить поддержки. Митинг, забастовка, бойкот — что угодно, лишь бы не сдаваться без боя. Не тороплюсь ли я? Возможно. Но ведь и так всё понятно, чего ждать?
Лена, хотя молодая, но понятливая, увидев меня вопросы задавать не стала, только подошла к окну и прикрыла жалюзи, чтобы солнечный свет не бил мне прямо в глаза. Интересно, что она решила, что я с похмелья? Плевать.
— Спасибо, Лен. Я сейчас ещё полчасика и вернусь в строй.
— Я так понимаю, вас пока нету?
— Да. Но держи меня в курсе.
Рука снова и снова тянулась к телефону. Где Данила сейчас, чем занимается, о чём думает? Хотелось стать птичкой и полететь туда, где он, сесть на ветку за окном и наблюдать за ним. Узнать все его тайны, понять все его мотивы. А ещё лучше — невидимкой, умеющим проникать сквозь стены и время…
А ведь когда-то мы были настолько открыты друг другу, что не нуждались ни в превращениях, ни в слежке. В какой момент всё это рухнуло? Когда я узнала его тайну и потеряла веру в него? Или раньше, когда потеряла веру в себя и стала скрывать от него очередные выкидыши?
— Марина Андреевна, — заглянула в кабинет Лена, — охрана доложила, что приехал Данила Александрович.
Я вскочила, кинулась к зеркалу. Расчёска, капли от красных глаз, пудра, помада, сменные парадные туфли на шпильке… Ох, и дура! Опять.
Когда он вошёл, я уже сидела у себя за столом и делала вид, что работаю. Глянула на него мимолётно, бесцельно пощёлкала курсором мыши по рабочему столу.
— Нам уже паковать вещи? Быстро ты.
Он не ответил. Прошёл к моему любимому месту у окна, застыл, глядя на Волгу. Просто молчал и смотрел, а у меня всё внутри дрожало от его близости. Он не придуманный — он вот он, самый настоящий, реальный и пока ещё, пусть и формально, но только мой. Вот только мне ни в коем случае нельзя поддаваться этой слабости, потому что, если Саша окажется беременной от него — я не выдержу. Лучше и не начинать пока. Нужно дождаться вестей от Никиты Сергеевича.
— Я рассмотрел возможные варианты, есть хорошее место в пойме, — не отрываясь от окна, произнёс наконец Данила. — Там лес. Огромные такие дубы. Площадь территории почти в два раза больше, чем здесь. Реки нету, но много родников. К тому же, по участку проходит овраг, из него можно сделать наливной пруд. От города далековато, конечно, но, с другой стороны — изоляция, это самое то, что нужно для кризисного центра. А здесь, как ты понимаешь, прямо под боком, уже через год будет огромный жилой квартал. Причём, в любом случае, согласна ты с этим или нет.
— Зачем ты мне это говоришь? Ты же и так
