Джон. Да… частично…
Альма. В телескоп я смотрела, а в микроскоп — ни разу. И что же… что же в него видно?
Джон. Что видно?.. Вселенную, мисс Альма.
Альма. Какую именно вселенную?
Джон. В принципе ту же, что и в телескоп, — загадочную…
Альма. О да…
Джон. В чем-то хаотичную, в чем-то — упорядоченную!
Альма. По промыслу Божию…
Джон. Какому уж там Божию!
Альма (восторженно). Быть — врачом! Разгадывать тайны, скрытые под Линзами микроскопа!.. В этом, наверно, еще больше святости, чем в церковнослужении. Страшно даже подумать, сколько в мире страданий, и почти никому из нас не дано утолять их… Только врачам! Ах, боже мой! Какая это, должно быть, радость сознавать, что твой изумительный дар, твое умение дают тебе и власть и право утолять людские муки!.. Людские страхи!.. И нет пределов для вашей профессии; горизонты ее все ширятся и ширятся. Уже и сейчас не счесть покоренных медициной болезней, а ведь ее развитие еще только.:. еще только сделало первые шаги! То есть я хочу сказать, еще большее предстоит сделать: покорить и другие болезни — душевные расстройства, скажем… А ваш отец — какой вдохновляющий пример для вас! О, боже мой!
Джон. Кто бы подумал, что вы так осведомлены в медицине!
Альма. Я ведь страстная поклонница вашего отца и его пациентка тоже. Так спокойно, когда знаешь, что он по соседству, в Двух шагах, так сказать!
Джон. А у вас что — припадки?..
Альма. Припадки? (Запрокинув голову, беззаботно смеется.) Что вы — нет! Но у меня случаются… приступы… сердечные спазмы на нервной почве. И порой такие мучительные, что тут же приходится бежать к вашему отцу.
Джон. Часа в два-три ночи?
Альма. Да-да, в столь поздний час… иногда. Он так внимателен ко мне.
Джон. Но помочь бессилен? -
Альма. Он мне приносит успокоение.
Джон. Временное?
Альма. Да…
Джон. А не хотелось ли бы вам чего-либо более радикального?
Альма. Как вы сказали?
Джон. Впрочем, не мое дело…
Альма. Что вы имели в виду?
Джон. Вы пациентка отца. Но у меня мелькнула мыслишка…
Альма. Продолжайте, прошу вас!
Джон посмеивается.
Нет, нет, вы должны сказать! Как же можно оставить меня в неведении! Что у вас на уме, а?
Джон. Всего лишь догадка, что вам необходимо нечто более существенное, чем легкое временное успокоение.
Альма. Да что вы?! Значит, вы полагаете, это не просто?..
Джон. Вы заглатываете воздух, мисс Альма.
Альма. Что-что?
Джон. Вы заглатываете воздух.
Альма. Заглатываю воздух?
Джон. Да, глотаете воздух, когда смеетесь или разговариваете. Обычная манера истеричек.
Альма (неуверенно). Ха-ха!..
Джон. От этих судорожных вдохов у вас и побаливает сердце, и трепыхаетесь вы от них же. Само по себе это не так уж страшно, но как симптом свидетельствует кое о чем более серьезном. Могу я быть откровенным?
Альма. Конечно!
Джон. Так вот. По моему разумению, у вас не что иное, как доппельгенгер! А доппельгенгер приводит к сильнейшей возбудимости.
Альма. О бог ты мой! У меня, оказывается, сильнейший доппельгенгер! (Делает попытку засмеяться, но совершенно очевидно, что ей не по себе.) Как ужасно это звучит! Но что хоть, это такое?
Джон. Мое дело сторона. Вы не из моих пациенток.
Альма. Но это нечестно! Раз уж вы определили мой недуг каким-то таинственным и зловещим словом, то растолкуйте хоть, что оно означает! (Снова пытается и не может засмеяться.)
Джон. Мне не следовало говорить. Я ведь не врач ваш…
Альма. Но что побудило вас поставить подобный диагноз? (Смеется.) Да нет, вы просто разыгрываете меня. Правда? А вот наконец и ветер с залива! Как зашелестели листья на пальмах! Слышите их жалобный стон?
И вместе с этим тропическим вестником, словно бы принесенная им, появляется Роза Гонзалес. Неторопливой, с ленцой, походкой идет к фонтану. Ее обволакивает атмосфера, подобная той, которую, принес с собою ветер из тропиков, слегка колышущий листья пальм. Даже звучания — те же: шепот шелка и чуть слышное постукивание металлических побрякушек. Наряжена она более чем броска целый каскад сверкающих перьев на зеленовато-синей шляпе, в ушах бриллиантовые и изумрудные серьги.
Джон (вдруг). А это кто такая?
Альма. Странно, что вы се не знаете.
Джон. Я был довольно долго в отъезде.
Альма. Отец этой особы содержит игорный пригон на Лунном озере. Их фамилия Гонзалес.
Выпив воды у фонтана. Роза неcпеша уходит.
Она вам улыбнулась — заметили?
Джон. Вроде бы.
Альма. У вас, надеюсь, стойкий характер.
Джон (ставя ногу на край скамьи). Непоколебимый.
Альма (нервно). Пиротехнические эффекты будут, должно быть, великолепны.
Джон. О чем вы?
Альма. О фейерверках.
Джон. А-а!
Альма. Со своими прежними друзьями вы, наверно, уж утратили контакты?
Джон (лаконично). Ага.
Альма. Вам следует обзавестись новыми! У нас тут есть небольшой кружок — я вхожу в него, — мы собираемся раз в десять дней на собеседования. Мне кажется, вам будет интересно с нами. Это все молодежь, с… интеллектуальными и художественными запросами…
Джон (тоскливо). A-а, с интеллектуальными!.. Понимаю…
Альма. Обязательно приходите!.. Как-нибудь… Я вам напомню.
Джон. Спасибо. Ничего, если сяду?
Альма. Разумеется, почему же нет. Здесь вполне хватит места и для двоих! Ни вы, ни я не отличаемся, кажется, чрезмерными габаритами. (Заливчато смеется.)
Невдалеке девичий голос: «До свиданья, Нелли!» — и ответное: «До свиданья!»
Входит Нелли Юэлл, шестнадцатилетняя, пышущая свежестью и здоровьем девушка.
А вот и кое-кто попривлекательнее! Одна из моих маленьких прелестных учениц по вокалу. Самая молоденькая, самая хорошенькая и — наименее одаренная.
Джон. Эту я знаю.
Альма. Нелли, миленькая, добрый вечер!
Нелли. Ах, мисс Альма, вы так замечательно пели, что я прослезилась.
Альма. Спасибо, дорогая, но не надо меня утешать — я пела ужасно.
Нелли. Вы просто скромничаете, мисс Альма. Добрый вечер, доктор Джон! Доктор Джон!
Джон. Да?
Нелли. В той книге, что вы мне дали, слишком много длинных слов.
Джон. Справляйтесь со словарем, Нелли.
Нелли. Я справлялась, но вы же знаете, какие они, эти словари. Ищешь какое-нибудь длинное слово, а там другое длинное слово, а когда разыщешь и его, там опять длинное слово, то самое, с которого все началось.
Джон смеется.
Я к вам завтра зайду, чтоб вы мне все объяснили. (Рассмеявшись, уходит.)
Альма. О какой книге шла речь?
Джон. Я дал ей книжицу по естествознанию. Она пришла ко мне на прием и пожаловалась, что мать ни во что ее не посвящает, а ей, видите ли, надо знать — она влюбилась.
Альма. Скажите какая!.. Из молодых да ранняя! (Смеется.)
Джон. Что представляет собой ее мать?
Альма. Миссис Юэлл — местная веселая вдова. Поговаривают, она ходит на станцию к каждому поезду и сводит знакомства с коммивояжерами. Вполне понятно, что никто в городе не знается с нею, кроме немногих ей подобных, и Нелли ужасно переживает. Бедное дитя, она-то ведь ни в чем не повинна! Отец не советовал мне брать ее в ученицы — из-за репутации ее матери, но я сочла, что в подобных обстоятельствах к детям надо быть… милосердным. Не говоря уже о том, что жизнь, на мой взгляд, непостижимо сложна, и едва ли кто из нас имеет право осуждать кого бы то ни было за его поведение!
Вдалеке шипение, треск, и над головами их вспыхивает золотистый свет. Оба смотрят вверх Долгое «А-а-а-а!.» невидимой отсюда толпы. Все это повторяется время от времени в течение последующей сцены.
А вот и первая ракета! Взгляните, — рассыпалась на миллионы звезд!
Чтобы удобнее было наблюдать, Джону приходится сильно откинуться назад и широко расставить колени, так что он касается колена Альмы. Приведенная этим в странное возбуждение, она беспокойно вздрагивает.
