Если бы не старший Холмс, он кинулся бы к Шерлоку, чтобы проверить, не пострадало ли это кудрявое недоразумение от взрыва. Всю дорогу до Бейкер-стрит он осыпал себя упреками за то, что психанул и ушел вчера вечером, не придумав ничего лучшего, как отправиться к Саре.
Бедная женщина рассчитывала на более приятный вечер, чем изнывать по градом жалоб Джона на своего соседа, а потом слушать, как под действием алкоголя обида превращается в нечто другое, заставляя петь хвалебные оды Шерлоку черт-его-побери-Холмсу. Без лишних вопросов Сара постелила Джону на диване в гостиной, глядя на него с сочувствием, будто знала что-то, еще не доступное его пониманию.
— Нет, — обращаясь к брату, продолжил прерванный разговор Шерлок.
— Джон, — обратился к растерянному Ватсону Майкрофт, — может вам удастся уговорить этого упрямца заняться делом?
Он встал и, протягивая папку, подошел к дивану, на который сел Джон.
Ватсону польстило, что старший Холмс обращается к нему за помощью в деле укрощения несносного братца, как бы признавая за ним способности дрессировщика. И Джон несомненно бы огорчился, если бы знал, что Майкрофту всего лишь понадобилось убрать его на какое-то время с дороги, приставив к делу, чтобы он не путался под ногами, когда они пойдут в больницу навещать Гарри.
Следующие несколько дней были настолько насыщенными, что Шерлок и Джон, до этого находившиеся чуть ли не в состоянии войны, сплотились, распутывая дело о Подрывнике.
Холмс был так сильно увлечён загадками, подкидываемыми его таинственным поклонником, что забывал не только есть и спать, но и совсем перестал обращать внимание на свое влечение к Джону. Его мозг, получающий одну головоломку за другой, активировался в режиме поиска решений и сконцентрировался только на одной проблеме.
Ватсон, как верный рыцарь, всюду следовал за своим сюзереном, готовый на все, лишь бы поймать ненормального, использующего невинных людей, как приманку для своих жестоких развлечений.
Уже тогда Джон понял, что имеет дело с двумя гениальными и абсолютно похожими в своей одержимости людьми, которые ни в грош не ставят человеческие жизни. Один, пользуясь своими способностями тратил все свои силы на раскрытие сложных задач, а другой с легкостью калечил чужие судьбы ради красиво выстроенной головоломки.
Временами Джону хотелось схватить Шерлока за плечи и долго-долго трясти, чтобы привести в чувство, заставить думать не только о логической цепочке умозаключений, но и о тех, к кому в этот момент Подрывник привязывает следующую бомбу. Но все, чего он добился, была фраза, брошенная рассерженным Шерлоком:
— Не делай из людей героев, Джон. Героев не существует, а если бы они и были, я не из их числа!
Шокированный подобным признанием Ватсон понял, что не имеет никакого влияния на этого безэмоционального и холодного, как мраморная статуя, человека.
Он явно переоценил свое влияние на Холмса, наивно полагая, что совместное проживание под одной крышей благотворно сказалось на человечности Шерлока.
***
Шерлок понял свою ошибку слишком поздно, когда уже ничего нельзя было исправить.
Джон, одетый в жилет со взрывчаткой, стоял на краю бассейна и смотрел на него со странной смесью упрёка и необычайной решимости. В глазах читалось: «Беги, Шерлок. Я бывал и не в таких переделках. Я солдат, я справлюсь. А ты должен жить».
В этот момент, когда Джон балансировал на краю жизни и смерти, Шерлоку отчаянно захотел проникнуть в его мысли. Узнать, возненавидел ли его Джон за то, что по вине Холмса он стал еще одной жертвой Подрывника?
Шерлок был настолько сердит, что дал себя обыграть Мориарти, клюнув на внешнюю безобидность «Джима из IT», что всерьез вознамерился разнести это место к чертовой матери, подорвав взрывчатку выстрелом в жилет, который срывал с Джона трясущимися руками.
Никогда в жизни он не испытывал такого страха за чью-то жизнь, такую хрупкую, такую трепетную в его руках, что мозг напрочь отказывался функционировать в обычном режиме.
Глядя в безумные глаза Мориарти и понимая, что одним выстрелом может стереть с лица земли эту мразь, он услышал тихие, едва слышные слова, что сорвались с губ Джона подобно молитве:
Хоть ангел твой устал за мной смотреть,
Господь, не дай сегодня умереть.
Но если смерть придет за мной —
смирюсь с судьбой.
Шерлок опустил вытянутую руку с пистолетом от бессильной ярости и желания сохранить жизнь самому дорогому на свете человеку.
***
Немного помедлив, Шерлок повернул ручку двери в спальню Джона.
Ватсон сидел на кровати, пытаясь расстегнуть манжеты рубашки, и поднял взгляд на Шерлока, всем своим видом показывая, что именно сейчас он не настроен на разговор.
— Ты можешь оставить меня сегодня в покое? — слова звучали безжизненно, устало.
Тихо закрыв за собой дверь, Шерлок подошёл к другу, опускаясь перед ним на колени, чтобы их лица оказались почти вровень.
Электрический свет фонаря, неровными кусками лежащий на полу и покрывале, подсвечивал лицо Джона, особенно выделяя резкие морщинки вокруг глаз и кончики светлых ресниц. Из его взгляда ещё не ушло напряжение этого дня, вспыхивая электрическими искрами на дне, а возле рта залегла складка — он раздражён, но слишком вымотан, чтобы читать нотации.
Шерлок долго вглядывался в его лицо, а затем обнял, утыкаясь лицом в грудь.
Ватсон вздрогнул. Адреналин ещё бурлил в его венах, отчего пальцы неприятно подрагивали, когда он пытался расстегнуть манжеты. К тому же, он был еще слишком зол на Шерлока — за шахматную партию, в которой он оказался всего лишь пешкой в игре двух гениев. Всё, чего ему сейчас хотелось — кое-как стащить с себя одежду и уснуть, забыв сегодняшний день как страшный сон.
— Прости меня, — тихо произнёс Шерлок, прижимаясь щекой к рубашке Джона, там, где слышно учащённое биение сердца, вдыхая тёплый аромат — причудливое смешение запаха кожи Джона, бергамота и отголосков хлора после бассейна. От мысли, что это живое сильное сердце могло остановиться в любой момент по прихоти Мориарти, в горле Шерлока заворочался вязкий комок, заставляя снова и снова беззвучно шептать такое сложное для него в своей простоте слово «прости».
Джон даже не подозревал, что Шерлок просит прощения сразу за всё — за игры с Мориарти, за всю ту боль и обиды, которые он причинил когда-то, отчего их души вынуждены вновь и вновь существовать, заточённые в темнице смертных и бессмертных тел. За то, что поздно понял, насколько Джон важен для него — лишь стоя напротив в бассейне и глядя, как на жилете со взрывчаткой мигает красный огонёк.
Шерлок сжал его в объятиях ещё сильнее и поднял голову только когда на его плечи легли твёрдые тёплые ладони. Теряя голову от этой интимной близости, понимая, что в этот момент все может закончится, даже не начавшись, он сделал движение вперёд.
Их губы сталкиваются в почти-поцелуе, и Джон словно каменеет, напрягает ладони, отчего внутри Холмса всё болезненно замирает — сейчас оттолкнёт — а он не сможет перестать касаться, целовать эти мягкие губы, словно он сам— продолжение Джона, и потом придётся отрывать его по живому, оставляя безобразные шрамы по краям, а Шерлок будет цепляться изо всех сил, до крови, до содранных ногтей, лишь бы остаться рядом.
Джон сжимает губы. В его голове звенящая пустота, ни одной связной мысли о том, что ему делать в следующее мгновение. Отстраниться и сделать вид, что этого не было? Или позволить этому случиться, дать волю адреналину, потому что это сейчас кажется таким правильным?
Он делает свой выбор, приоткрывает губы и медленно сдаётся без боя во власть животного инстинкта, завороженный невиданным зрелищем иррационального, нелогичного и полностью подчиненного эмоциям Шерлока, которые накрывают его с головой, как прибрежная волна во время шторма.
И Шерлок ликует, обхватывая ладонями лицо Джона, прижимаясь всем телом ближе — только не исчезай, будь со мной — и Джон остаётся. Жёстко, яростно, беспощадно — поцелуй, на который уходит весь воздух, заставляет их задыхаться.
Джон хаотично тянет его рубашку из брюк и забирается под неё руками, очерчивая кончиками пальцев крепкие мышцы. Тело под ладонями непривычно твёрдое, лишённое женской округлости и мягкости, но сейчас ему это неважно.
Для него происходящее похоже на транс, на душный жаркий сон, после которого останутся влажные сбитые простыни и бесконечное смущение. Пусть завтра он трижды пожалеет об этом, но сейчас существует лишь огонь, струящийся по венам — один на двоих, жадные поцелуи и момент, когда кажется, что тебе принадлежит всё время мира.
