ПЕТР (с сарказмом). Да, Ирочка, это не шутка, это пьеса так называется.
ИРИНА (изумленно). Монологи… (Запинается.)
ПЕТР. Ну вот, проблемы даже с названием.
ИРИНА. Почему? (С выражением.) «Монологи вагины». (Переворачивает первую страницу.)
ПЕТР. Нет, не сначала. (Берет пьесу, листает, показывает место на странице). Отсюда начинай.
ИРИНА. «Вот так я и решилась разговаривать с женщинами об их…» (Молчит, потом начинает сначала.) «Вот так я и решилась разговаривать с женщинами об их влагалищах, делать „вагинальные интервью“, которые переросли в „Монологи влагалища“. Я разговаривала с двумястами женщинами. Сначала они стеснялись. Но чем дольше мы беседовали, тем труднее их было остановить!» (Кокетливо смотрит на Павла.) Ну как?
ПАВЕЛ (Петру). Вот видишь?
ПЕТР. Нет, ты дальше читай!
Ирина некоторое время читает про себя, потом решается.
ИРИНА. «Давайте просто начнем…» (Кашляет.) Водички можно?
ПЕТР. Нет у меня водички. Читай на сухую.
ИРИНА. «Давайте просто начнем с самого слова „влагалище“. Оно звучит как инфекция, в лучшем случае напоминает медицинский инструмент…».
ПЕТР (перебивает). Всё, хватит. Иди.
ИРИНА. А можно я еще почитаю?
ПЕТР. «Где твой румянец, стыд?!» Иди!.. Шекспира повторяй. Молодежь выбирает порно…
ИРИНА. До свидания, Павел Андреевич. (Уходит.)
ПАВЕЛ. Ты проспорил.
ПЕТР. Чтобы тебе понравиться, она Луку Мудищева с выражением прочитает…
ПАВЕЛ. А вообще, она ничего. Кажется, способная.
ПЕТР (с сарказмом). И не замужем.
ПАВЕЛ. Мне ее семейное положение — без разницы.
ПЕТР. Да, это для тебя никогда роли не играло… Ассистент по актрисам…
ПАВЕЛ. Я бы попросил…
ПЕТР. Нет, Паша, серьезно: ты хочешь ставить эту порнографию?
ПАВЕЛ. Петя, не будь ханжой. Эта пьеса — о женщинах, о самой их сути, их естестве, природе, душе…
ПЕТР. «Монологи вагины» — о душе?!..
ПАВЕЛ. Да! Если бы ты прочел всю пьесу, а не полстраницы, ты бы понял!.. Конечно, это — провокация. Но главное в ней — внутренняя свобода!.. Кстати, в песне «Вышли мы все из народа», слово «народ» — эвфемизм.
ПЕТР (с сарказмом повторяет). Эвфемизм… Паша, спустись на землю! Они не смогут это играть. И ходить на такой спектакль никто не будет. Это не Москва!
ПАВЕЛ. Пойдут! Сам знаешь — в театр ходят подсматривать.
ПЕТР. Да. Но превращать свой театр в баню я не дам.
ПАВЕЛ. Значит, боишься?
ПЕТР. Представь себе, боюсь! Это ты, Паша, — театральный деятель. А я — делатель. Я этот театр пятнадцать лет держу. Денег нет, мужики уходят. Те, что остались, подрабатывают клоунами на утренниках, на свадьбах тамадят… Двое молодых, стыдно сказать, стриптизят в женском клубе. А вчера одного выгнал… Ладно, выпивают после спектакля. Не дай Бог — до. Совершенно недопустимо — во время… Но вместо?! Такое у меня в первый раз… Чудом замену нашли. (Пауза.) А бабы?.. (Подливает себе коньяк, выпивает.) Будешь ставить спектакль о женской душе? Покомандуй этими душами…
ПАВЕЛ. Я, по-твоему, сегодня в первый раз в театр со служебного входа зашел?
ПЕТР. Не-е-ет, Паша, ты по чужим театрам ходишь. Поставил, тебе поаплодировали — звоните, пишите… Что там каждый день делается — тебя не волнует. А я тут кручусь… Потому что моя задача — найти на каждое кресло достойную задницу.
ПАВЕЛ (с иронией). Как нас учили: «Чем больше зрителей в зале, тем меньше заключенных в тюрьмах»…
ПЕТР. Больше зрителей — больше денег! Больше актерам к отпуску подброшу…
ПАВЕЛ. А зритель?
ПЕТР. А зритель хочет прийти, снять тесные туфли, прилепить жвачку к ножке кресла и отдохнуть!.. Да, нам нужен хороший спектакль, громкое имя. Но не скандал.
ПАВЕЛ. А мне он зачем?
ПЕТР. Может, для рекламы. Один раз скандал уже сделал тебя знаменитым.
ПАВЕЛ. Что ж ты тогда за больничным листом от рекламы спрятался? Сальери хренов…
Павел резко встает и идет к двери.
ПЕТР. Павел, ты меня не так понял.
ПАВЕЛ. Да пошел ты!
В дверях сталкивается с Анфисой.
АНФИСА. Пашенька! Здравствуй!
Они с Павлом обнимаются, целуются.
ПАВЕЛ. Сколько зим!..
АНФИСА (перебивает). А сколько лет! Скоро юбилей буду отмечать. Ты к нам надолго?
ПАВЕЛ. Да вот… Пока не знаю. (Смотрит на Петра.)
АНФИСА. Мальчики, вы что, опять поругались? Двадцать лет прошло, а вы — такие же…
ПАВЕЛ. Мальчики… Полтинники уже, Анфиса Михална.
АНФИСА. Для меня — мальчики. Помните, как мечтали свой театр сделать?
ПЕТР (примирительным тоном). «Петропавловскую крепость»?
ПАВЕЛ (мрачно). И я… всё помню…
АНФИСА. Всё — не нужно. Только хорошее.
ПЕТР. Анфиса Михайловна, Вы что-то хотели?
АНФИСА. Петр Никитич, миленький, разберитесь с костюмершей! Не стирает! Все грязное… Я ей говорю: «Сколько можно в этом ходить?». А она мне: «Мойтесь почаще!»
ПЕТР. Хорошо, разберусь. А Вы бы, Анфиса Михална, не дерзили худруку.
АНФИСА. Когда?!
ПЕТР. Вчера, в гримерке.
АНФИСА (Петру). Больше — никогда! (Павлу). Как ты? Где сейчас?
ПАВЕЛ. Хотел у вас поработать.
ПЕТР. Будет продолжение «Голого короля» ставить… «Голую королеву».
АНФИСА. Есть такая пьеса?
ПЕТР (Павлу). О, попроси Анфису Михайловну почитать! Про женскую душу…
АНФИСА. С удовольствием.
ПАВЕЛ. Понимаете, я хочу поставить пьесу… Это популярная пьеса… С успехом идет в Европе…
ПЕТР (смеется). Давай, Павел Андреич! Не робей. Ближе к телу!
ПАВЕЛ. Она называется «Монологи вагины».
АНФИСА (неуверенным тоном). Это в смысле… Я не поняла…
ПЕТР. Нет, Вы все правильно поняли. В том самом смысле.
ПАВЕЛ. Анфиса Михайловна, на самом деле в этой пьесе нет ничего пошлого! Я хочу, чтобы Вы попробовали почитать.
Протягивает пьесу Анфисе.
ПЕТР (вскакивает с места). Можно я выберу? (Пытается отнять пьесу у Петра.)
ПАВЕЛ. Нет, я сам.
Тянет пьесу к себе. Петр — к себе. Ведут себя так, будто стали в два раза моложе.
АНФИСА. Петя! Паша!
ПАВЕЛ. Хорошо, пусть Анфиса Михайловна сама выберет.
Анфиса открывает текст, молча читает. Смотрит на Петра и Павла. Поворачивается к ним спиной. Листает пьесу. Снова читает про себя. Хохочет.
ПЕТР. Что?
АНФИСА. Нет, я найду другое… (Опять листает.)
ПАВЕЛ. Анфиса Михайловна!
АНФИСА (после паузы). Ладно. (Поворачивается к ним лицом, читает). «Он изучал меня там больше часа, как будто это была карта или луна, как будто он смотрел мне в глаза, но так он изучал моё вла…». (Останавливается.) «Моё вла…». (Пауза.) Паша, зачем нам это? Может, поставишь что-нибудь из классики? «Чайку», например…
ПАВЕЛ. Лучше чайкУ… с лимоном… Анфиса Михайловна, Вы никогда не думали о том, что для некоторых понятий у нас нет нормальных слов? Или медицинский термин, или ругательство. Вам трудно читать этот текст? Так ведь пьеса именно об этом! О ханжестве. О лицемерии.
АНФИСА. Извини, Паша, это — без меня. У нас актрис много, найдешь кого-нибудь.
ПАВЕЛ. Анфиса Михайловна! Вы можете сыграть всё!
АНФИСА. Ты знаешь, как я дома текст учу? С Миронычем. Он мне реплики подает. (Смеется, машет на Павла рукой.) Смех и грех… (Уходит.)
ПЕТР. Счёт один — один. (Листает пьесу.)
ПАВЕЛ. Перестань. Не столько они стесняются читать, сколько ты стесняешься слушать.
ПЕТР. Потому что это пошлость.
ПАВЕЛ. Пошлость — плохой вкус одного человека в представлении другого.
ПЕТР. Кто сказал?
ПАВЕЛ. Сам придумал… Ой, как у вас в провинции все запущено!..
