Ежи. Еще неизвестно, что лучше.
Артур. Брось. Что делаем с квартирой? Я тут прописан, хотя ни разу не был…
Ежи. Квартира государственная. Не знаю, удастся ли что-нибудь… выкупить, продать… Ты бы хотел здесь жить?
Артур. Когда-нибудь…
Артур снова наливает. Пьют. Ежи морщится.
Ежи. Мерзость.
Артур. Можно привыкнуть. Ну, еще раз за отца. Черт, я совсем его не знал. Что имеешь, не хранишь…
Ежи. Пока мы имеем минус двести двадцать тысяч.
Берет несколько лежащих с краю кляссеров, просматривает.
Ежи. У них есть такая биржа… кажется, в школе на улице Рады Народовой. Может, попробуешь?
Марки в кляссерах разложены свободно. Иногда по одной на странице, иногда по нескольку — профанам порядок их расположения непонятен. Ежи пододвигает кляссеры к Артуру.
Артур. Твой малыш не собирает?
Ежи. Так, балуется. Какие-то самолеты.
Артур задерживает взгляд на одной из страниц.
Артур. Возьми для него эти. Три воздушных шара… нет, цеппелины, наверно, серия. (Читает.) Polarfahrt. Пусть будет память о дедушке.
Извлекает из-под целлофана три марки с цеппелинами разных цветов: синий, красный коричневый. Цвета неяркие, спокойные, словно выгоревшие.
Артур. Красивые. Соревнования, что ли? Тридцать первый год.
6
К микрорайону, застроенному одинаковыми односемейными домиками, подъезжает такси. Ежи выходит, Артур высовывается из машины. Братья не пьяны, может, только говорят чуть громче обычного — не исключено, что им просто мешает шум мотора.
Артур. Здесь?
Ежи. Да.
Артур. Симпатично. Скажи малышу, что за мной пластинка.
Ежи. Он не такой уж малыш.
Артур усаживается.
Артур. В «Ривьеру».
Уже на ходу открывает окно.
Артур. Я рад, что мы встретились.
Ежи стоит на пороге кухни. Жена — когда-то она была красива, но потом, в борьбе за существование, черты ее лица заострились — злобно смотрит на Ежи: опоздал, чего-то не сделал — как всегда или, скажем, часто.
Ежи. Прости.
Жена не отвечает.
Ежи. Я не успел, поедем завтра. Заговорились с Артуром после похорон.
Жена. Завтра он не принимает.
Ежи. Послезавтра съездим, я позвоню. Извини, пожалуйста… понимаешь…
Жена. Я ничего не говорю.
Ежи. Не говоришь. Пётрусь!
Поворачивается и идет в комнату сына.
Ежи. Ты помнишь дедушку?
Пётрек. Плохо.
Ежи. Я тебе от него принес… на память… марки.
Роется в бумажнике и вытаскивает три цеппелина. Протягивает Пётреку. Тот кладет их на тетрадь, рассматривает.
Пётрек. Красивые.
Ежи. Дедушка умер, ты знаешь? Сегодня похоронили.
Мальчик смотрит на отца, глаза его подозрительно блестят. Ежи удивлен.
Ежи. Плачешь?
Пётрек. Нет, я уже плакал. Мне мама за обедом сказала.
Ежи отводит взгляд.
Пётрек. Жалко дедушку, правда?
Ежи. Артур тебе подарит пластинку. Самую последнюю, такой еще ни у кого нет.
Мальчик кивает.
Ежи. Зуб не болел?
Пётрек. Нет. Вроде нет.
Ежи. Я не успел…
Пётрек. Мама сердилась. Целый день кричала.
8
Большой ярко-раскрашенный микроавтобус с огромной желтой надписью City Live разворачивается на кругу возле улицы Мархлевского. В автобусе четыре кудлатых парня и молоденькие девчонки. Артур сидит у окна, грызет яблоко. Везде раскидана музыкальная аппаратура, усилители, кабели.
Девушка. Не ешь яблоки. Вредно. Можно заболеть раком.
Артур. От курева.
Указывает на сигарету у девушки во рту. Она мотает головой.
Девушка. Нет, от яблок.
Кудлатый водитель останавливает микроавтобус на Гжибовской, перед школой.
Водитель. Здесь?
Артур берет свою сумку.
Девушка. Пойти с тобой?
Артур. Я через часок вернусь. Подсоединитесь, попробуйте сделать что-нибудь с микрофоном, чтоб не трещал.
9
В школе, где размещается самый большой в Варшаве клуб филателистов, Артур со своей сумкой и несколькими кляссерами кажется чужим. Он с любопытством разглядывает людей, в разных углах бережно листающих кляссеры, рассматривающих марки. Все это похоже на какое-то ритуальное действо. Внимание Артура привлек человек, к которому то и дело кто-то подходит, отводит в сторонку, советуется. Артур протягивает ему свои кляссеры.
Артур. Я бы хотел узнать… сколько стоит, можно ли продать…
Знаток заглядывает в верхний кляссер и немедленно возвращает все Артуру.
Знаток. Вы сын Кореня?
Артур кивает.
Знаток. Это только часть коллекции.
Артур. Я могу продать все.
Знаток. Будьте любезны, подождите минутку.
Отходит. Артур присаживается на подоконник, смотрит по сторонам. Рядом с ним несколько мальчишек роются в коробке, полной всякой дребедени. Знаток возвращается с уже знакомым нам председателем — маленьким толстяком в сером костюме, он произносил речь на похоронах.
Знаток. Пан председатель хотел бы с вами встретиться.
Председатель. Вас ведь двое, верно?
Артур. Двое.
Председатель. Можно вас навестить… у отца в доме?
Артур удивлен.
Артур. Конечно, если вам хочется…
Председатель. Адрес я знаю.
10
Железные шкафы в квартире отца раскрыты. Кляссеры, которые несколько дней назад Ежи с Артуром вытащили из шкафов, расставлены по местам. Председатель — суетливый и вездесущий — в постоянном движении. Трудно поверить, что такой человек мог долго спокойно стоять, произнося прощальную речь.
Председатель. И какие же у вас планы, господа?
Ежи. Продать хотим. Так сказать, испытываем необходимость.
Председатель. В чем, если не секрет?..
Артур, кажется, хочет что-то ответить, но Ежи не дает ему раскрыть рта.
Ежи. Неважно. Можете нам поверить.
Председатель достает из шкафа металлический денежный ящик. Найдя в связке покойного нужный ключ, отпирает «сейф». Там лежат два кляссера; в шкафу — стоит добавить — есть еще несколько таких ящиков. Председатель наугад раскрывает кляссер. Показывает Ежи марку на первой же случайно открывшейся странице. Действует уверенно — похоже, коллекция ему хорошо знакома.
Председатель. За эту вы можете купить маленький «Фиат». За эту — дизель. Этой серии хватит на покупку квартиры.
Артур смотрит на Ежи. Тот сглатывает слюну. Впервые они говорят об отцовской коллекции со знающим человеком.
Ежи. Сколько… сколько это все стоит… примерно?
Обводит рукой раскрытые кляссеры, шкафы, ящики.
Председатель. Десятки миллионов. Эту коллекцию у вас в Польше не купят, ни у кого нет таких денег. Продавать надо не спеша, на зарубежных биржах, через солидных посредников; официально это делается только при участии государства. Если понемногу, нелегальным торговцам — выручите миллионов пятьдесят, и это на несколько месяцев дезорганизует рынок.
Председатель внезапно прекратил суетиться. Видно, что он любит и умеет произносить речи. На секунду умолкает, чтобы проверить, произвел ли должное впечатление, и продолжает дальше.
Председатель. Отец посвятил этой коллекции всю жизнь. Я уже говорил на кладбище, но не уверен, что вы меня правильно поняли. Если мои слова о ее финансовой ценности вас не убедили, попробуйте посмотреть с другой стороны: было бы преступлением зачеркнуть тридцать лет чужой жизни, даже если это всего лишь жизнь отца, которого вы практически не знали. Он, понимаете ли, занимался этим не корысти ради. Это была любовь.
