Питу (спокойно, серьезно). Семьдесят пять?
Сара. Жак, я просила — серьезно.
Питу (робко). Тридцать?
Сара (весело). Ну, зачем так преуменьшать! Мне тридцать восемь.
Питу. Неужели.
Сара. Да, да! Тридцать восемь… Я всегда слежу за собой, за своей кожей. Массажи, лосьоны… Моя мать меня научила. Она знала, как это важно для женщины. Такие, как я, не имеют права сжигать себя дотла. Я всегда должна быть в форме. Правда, Жак? Обнимите меня. Ну, Жак, Жак…
Питу медленно и робко пытается ее обнять.
В это время за сценой грохот, шум голосов, смех. В одном из окон зажигается свет.
Что это? Жак, что это?
Питу (все держа ее в объятиях). Ваш сын Морис и его компания.
Сара. Морис… Мой мальчик мой… Он полюбит вас, Жак, полюбит. Скоро полюбит.
Питу (робко, пытаясь отстраниться нее). Пойдем посмотрим, что они поймали.
Сара. А что они ловили?
Питу. Креветок… Лангустов…
Сара. Лангустов… Чепуха… Обнимите меня крепче, Жак! (Пауза.) Помните, что вы мне говорили в первую ночь? Ну?
Питу (освобождаясь от объятий, отбегает). Мадам…
Сара (с мольбой). Жак!
Питу (шепотом). Я — Питу, мадам… Питу…
Сара (с трудом подходит к нему, застывшему как изваяние. Прислоняется, пристально смотрит ему в глаза. Пауза. С разочарованием.) А-а-а! (Медленно отходит от него.)
Питу (оживившись). Они там ждут нас. Ваши внуки собрались устроить большой фейерверк! Нам надо вернуться в дом… Я думаю, следует вернуться.
Сара (после паузы). Вот и возвращайтесь!
Питу. А вы? Останетесь здесь одна?
Сара. Да. Одна. И мне будет хорошо. Мне всегда хорошо, когда я одна.
Пауза. Питу пожимает плечами, встает, проходит мимо стола, захватывая синюю папку и зонтик.
Оставьте зонтик!
Питу. Зачем, мадам?
Сара. Идиот! А солнце? Вы хотите, чтоб я стала рябой, как английская индюшка?
Питу (спокойно). Солнце заходит, мадам… Уже совсем темно.
Сара (осматриваясь. Пауза). Оставьте зонт! Луна теперь тоже безжалостна.
Питу молча отдает ей зонт. Она его раскрывает и держит над головой.
Питу стоит поодаль.
Вы еще здесь, Питу?
Питу. Нет, мадам, я уже ушел. (Быстро уходит в дом. Пауза.)
Сара. Я сброшу все подушки… Я не хочу, чтобы они путались между нами. У вас закрыты глаза? Жак, вы заснули? — «Нет». — О чем вы думаете? — «Ни о чем». Ладно… Мы будем счастливы… Не будем ссориться… Да, Жак?
Сара кусает губы, сжимает кулаки и бессильно их разжимает.
Встает, с трудом делает несколько шагов, успокаивается.
…Я полюбила монастырь. Очень быстро привыкла к святой матери Софье, к сереньким сестрам… Они безропотно бесконечными ночами лежали в своих постелях и ждали… Ждали Иисуса… и смерти. Я полюбила эту жизнь. Я умоляла маму оставить меня там навсегда… дать мне умереть вместе с этими серенькими тихими сестрами… (Молодым голосом.) Это очень недолго. Мамочка… Ей-богу, это недолго. Я умру молодой. Я знаю. И моя душа взлетит вверх, к сияющим звездам… (Пауза.)
На сцене почти темно. Сара смотрит на звезды.
(Грустно.) Я ведь тогда еще не знала, что вы тоже не бессмертны…
Питу (возникая в дверях). Они требуют вас, мадам!
Сара. Знаю.
Питу. Месье Морис сказал, чтоб я привел вас обязательно! И немедленно! (Берет ее под руку.)
Они не спеша идут по террасе. Она держит раскрытый зонтик над головой.
Внизу за террасой вспыхивает фейерверк. Музыка. Блики фейерверка озаряю сцену.
Зонтик выпал из рук.
Сара (пятится, поскольку ее буквально тянет Питу. Она не в силах оторвать зачарованного взгляда от вспышек фейерверка). О, боже! Что это, Питу? Снова? Снова солнце? Солнце… Солнце…
Занавес
Та же терраса. Только теперь скамья покрыта меховой шкурой, а в кресле — подушка. Ночь близится к концу.
Сара в длинной ночной одежде снова и снова играет на рояле одну и ту же мелодию. Подпевает себе.
Сара (нe переставая играть). Какая простая мелодия… Колыбельная для Мориса…
(Внезапно ударяет по клавишам всей ладонью.) Нет! Он никогда не любил ее. При первых же звуках он начинал реветь… (Встает, пересекая террасу, идет к столу.) Я должна сделать эту работу. Я должна ее делать каждый день. (Садится, берет синюю папку, листает ее страницы. Потом роется в карточках.) Я должка все это привести в порядок. Кто знает, сколько у меня на это времени? (Читает.) Тысяча восемьсот восемьдесят третий год. Боже мой, ледниковый период! А уже давно есть. (Вынимает всю карточку и читает.) Двенадцатое декабря — в Париже вышла книга мадам Коломбье «Порочная жизнь Сары Бернар». (Вставляет карточку на место.) Неблагодарная скотина! Я доверяла ей, старалась сделать из нее актрису, возилась с ней с утра до вечера, а она!.. Грязная писака! (Вспоминает текст.) «Божественная Сара Бернар в обычной жизни — дурно воспитанное взбалмошное существо, картонная богиня, талант которой будет забыт, как только она сыграет свой последний спектакль». Проклятая Коломбье! (Снова вынимает ту же карточку, приближает ее к лампе. Читает.) «Возмездие Сары Бернар»… Обожаю это слово: воз-мез-дие! Да, я тогда повеселилась! Схватила хлыст, подарок маршала Франции, влетела в дом к этой пoтacкyxe и влепила ей парочку срочнейших оплеух! А потом еще хлыстом по спине, да так, что она рванула от меня как молодая кобыла. Всеми четырьмя ногами сразу! О, если б ей не удалось убежать! Я бы исхлестала ее всю-всю, причем с величайшим наслаждением. Потом мне рассказывали, что она с перепугу сиганула в погреб и залезла в мешок из-под картофеля! Но квартирку я ей все-таки поцарапала! Я себя чувствовала настоящим ангелом возмездия! Сорвала все шторы… грязные, розово-лиловые. Разодрала все подушки на ее диване… Конечно, этот эпизод швырну в меня сразу газетчиков! Их, вопросы… «Мадемуазель, ваша любовь к маленькому тигренку граничит с ненормальностью… Объясните». «Мадемуазель, правда ли, что вы обычно спите в гробу совсем голая и не одна?» «Мадам, вашего супруга арестовали в Ницце. Его обвиняют в насилии и перевозке наркотиков. Прокомментируйте это…» Боже, они рвали меня на части, как свора голодных псов. А когда мне отрезали ногу — у них был просто праздник. Один из них назвал меня… Как он меня назвал… Да… Верх тактичности — остроты в адрес старой калеки! Подонки! (Задумывается. Смотрит в небо.) Ни одной звезды! Погасли… Нет! Они покинули грустную землю. И с ними ушло огорченное светило. Ушло… Ушло, чтобы вернуться?.. (Снова перебирает карточки в ящике.) Тысяча восемьсот девяносто первый год… Сара Бернар принята ее величеством королевой Викторией… (Улыбается, откладывает карточку.) Раньше она никогда не встречалась с людьми театра. Она отвела меня в дальний угол гостиной и под большим сeкpeтом созналась, что ею овладела страсть… она учится играть в покер!.. Теперь она уже умерла… Все умерли… (Снова роется в кapтотекe. Haxoдит карточку и быстро кладет ее назад. Большая пауза.) Тысяча восемьсот девяносто девятый год. Смерть господина Дамала… (Закрывает глаза.) Да, Жак. Вы лежали в душной комнате на рю Антик. Пол был весь усеян ампулами морфия и кокаина… Ваше тело, которое я когда-то обожала, было все исколото… Все в синих кровоподтеках… А вы улыбались… Вы сказали мне: «Действительности надо смотреть прямо в лицо. И без страха…» Смерь господина Дамала.
Из дома выходит Питу. Он в брюках и ночном халате, с лампой в руках.
Я узнала о ней случайно… во время завтрака. Я почувствовала облегчение… но только на миг. На один миг. Последняя свеча погасла. А я еще все помню. Помню, как будто Жак рядом… (Она всхлипывает, положив голову на стол.)
Питу (поправляет халат и быстро подходит к ней. Некоторое время стоит сзади нее. Она его не видит, продолжает плакать. Питу берет в рот карандаш — играет Жаррета). Слушайте, вы, безмозглая кобылица, уже пять часов утра, и я приказываю вам отправляться в конюшню! Спать, черт побери!
