Том Стоппард - После Магритта

Харрис — около 40 лет.

Телма — его жена, немного моложе, привлекательна.

Мать — небольшая пожилая дама, упрямая и ворчливая.

Фут — инспектор сыскной полиции.

Холмс — констебль.

Комната. Ранний вечер.

Свет проникает только через большое окно напротив зрительного зала. Там же, в глубине сцены, расположена дверь на улицу. С боковых сторон находятся еще две двери, которые ведут в другие помещения квартиры. С софита свисает длинный шнур, на котором прикреплена люстра. Она представляет собой тяжелый металлический полушар, находящийся приблизительно в восьми футах от пола. находящийся приблизительно в восьми футах от пола. Левее, в ярде или около того, видна корзинка, до краев наполненная аппетитными фруктами: яблоками, апельсинами, бананами, ананасами и виноградом. Она, как и люстра, подвешена на веревке или шнуре, который обвязан вокруг ее ручки.

Вскоре станет ясно, что люстра удерживается с помощью противовеса, которым в данном случае служит корзинка с фруктами, и ее, таким образом, можно закрепить как угодно — выше или ниже. Большая часть мебели нагромождена у входной двери, загораживая ее. В этой груде выделяется продолговатый низкий стол, приблизительно восьми футов длиной, но имеется также канапе, два кресла, телевизор, буфет и старинный заводской граммофон с трубой. Вероятно, именно на буфете стоят телефон и лампа с абажуром: она не горит, но вилка воткнута в стенную розетку.

Прямо под люстрой помещен стул с деревянным сиденьем. На спинке висят черный фрак, белая рубашка и белый галстук-бабочка. Справа, боком к зрителям, располагается гладильная доска. На ее левом конце, на асбестовой подставке, торчком стоит утюг.

Больше мебели нет. В комнате находятся трое.

Мать лежит навзничь на гладильной доске, головой вправо, левая ступня соприкасается с поверхностью утюга. От щиколотки до подбородка ее тело укутано белым банным полотенцем. Волосы и часть лица прикрыты плотно прилегающей черной шапочкой для купания. На живот водружена черная шляпа-котелок. Мать похожа на мертвую, но она жива.

Телма Харрис одета в длинный бальный туалет, волосы уложены в изысканную прическу. Она выглядит так, словно собралась идти на танцы, — и это соответствует действительности. Правда, она скинула свои серебряные туфельки и они валяются где-то на полу. Телма стоит на четвереньках, боком к зрителям, внимательно осматривает пол перед собой и время от времени шмыгает носом.

Реджиналд Харрис стоит на деревянном стуле. Его торс обнажен, но ниже видны черные брюки от вечернего костюма, на которые натянуты зеленые болотные сапоги. Руки Харриса уперты в бока. Задрав голову, он смотрит на люстру, которая висит прямо над ним, в футе или двух, и медленно, методично дует.

На эту сцену смотрит в окно констебль в униформе (Холмс). Над подоконником виднеются только его плечи, лицо и шлем. Совершенно неподвижный, Холмс похож на деревянную скульптуру, но он живой.

Несколько секунд ничего не происходит. Царит тишина, которую время от времени нарушает только сопение Телмы. Не переставая оглядывать пол, Телма продвигается на шаг или два вперед, Харрис дует в абажур.

Не поднимая головы, Телма произносит.

Телма. Это электричество, дорогой.

Харрис (кротко). А я думал, это чертов факел.

Телма. Ради Бога, не выражайся. Все время тебе твержу.

Она переползает еще немного вперед, осматривая пол. Харрис пытается вывернуть лампочку, но она, видимо, еще не остыла. Отдернув пальцы, он дует на них, а потом на лампочку. Немного спустя он снова трогает лампочку. Сейчас ее можно открутить.

Хрупкое равновесие нарушается. Люстра, став легче на вес лампочки, начинает медленно подниматься, а корзинка с фруктами соответственно опускаться. Харрис, однако, это предвидел. Не дав люстре далеко уехать, он поворачивается и выхватывает из корзинки яблоко. Направление движения меняется: корзинка идет вверх, а люстра вниз. Но Харрис предусмотрел и это. Откусив кусочек, он кладет яблоко обратно. Равновесие восстанавливается.

Телма. Воспользовался бы лучше платком.

Харрис (заинтересовавшись). Платком вместо выражений? Посигналить платком, ты хочешь сказать?

Но Телма не слушает. Она прекращает поиски, встает, подходит к своим туфлям — и на что-то наступает. Это пуля от пистолета 22-го калибра. Телма с удовлетворением поднимает ее и кидает в жестяное ведерко для мусора. Раздается звяканье.

Телма. Сто сорок девять.

Она протягивает Харрису вилку от утюга и принимает у него теплую лампочку.

Харрис. SOS, SOS, терплю бедствие в районе люстры. (Телма бросает на него ледяной взгляд, но он не унимается.) Я специально тренировал свое остроумие: думал, оно поможет мне жениться на дочке Рокфеллера. Не подашь ли шляпу?

Телма протягивает котелок, и Харрис нахлобучивает его на голову. Затем он вставляет вилку в патрон для лампы. При этом он ловко срывает с себя шляпу и вешает ее на банан, тем самым компенсируя вес вилки и шнура. На Телму, однако, этот трюк не производит никакого впечатления: она занята другими мыслями.

Телма. Не знаю почему, но мне все время вспоминается тот одноногий футболист, мимо которого мы проезжали в автомобиле… Как ты думаешь, на какой позиции он играет?

Харрис спустился со стула и критически оглядывается вокруг.

Харрис. Темновато здесь.

В самом деле, естественного света из окна явно не хватает. Телма, погруженная в свои мысли, бредет к выключателю, расположенному у левой двери. Он управляет верхним светом, а в данный момент и утюгом.

Телма. Не идет он у меня из головы. Какая же у него должна быть сила воли!

Харрис. Включи свет.

Телма с независимым видом жмет на выключатель, и на утюге загорается красная лампочка. Харрис взирает на нее скептически.

Харрис. Никакого толку.

Телма. Подумай, какое мужество! Вот уж воистину несгибаемый дух! Ты меня понимаешь? (Пауза) Самое настоящее свинство по отношению к остальной команде… Порядочнее всего было бы завязать с футболом. Что это ты делаешь?

Харрис отошел в глубину сцены, к лампе, стоящей среди нагромождения мебели, и безрезультатно попытался ее включить, а затем стал остервенело дуть на абажур. На вопрос жены он откликается немедленно.

Харрис. Грязища. Пыль не вытиралась неделями. Хоть пиши на ней свое имя. (Делая надпись, роняет.) Это был не футбольный мяч, а черепаха.

Телма. Чей череп?

Харрис. Черепаха из семейства черепаховых.

Телма. Что?

Харрис. Он нес черепаху.

Телма. Да ты просто слепой.

Харрис (спокойно). Это он слепой. Что случилось с лампочкой?

Он имеет в виду лампочку из настольной лампы. Телма, однако, протягивает ему теплую лампочку.

Телма. Вот.

Харрис. Зачем ты ее вынула?

Телма. Нет, ту ты выкрутил в ванной. А это… (Он берет лампочку за цоколь, зло вскрикивает, подбрасывает ее и подхватывает за колбу.)… та, которую ты только что вывернул…

Харрис (кричит). Кто же так подает — цоколем? (Раздраженно начинает вворачивать лампочку в настольную лампу.)

Телма. А как ты объясняешь футболку «Уэст-Бромуич Альбион»?

Харрис. Это пижама. На нем была пижама. (Включив наконец лампу, он угрюмо осматривается. В комнате становится значительно светлее. Он продолжает говорить в характерной манере, без пауз.) Не дом, а настоящая психушка. Что это там высматривает полицейский?

Телма оборачивается к окну, затем подходит к нему и яростно задергивает занавески.

Телма. Чертова наглость!

Раздается пронзительный крик; мать отдергивает ногу, которая касалась нагревшегося утюга. Начинается суета, мать стонет от боли; Телма с возгласом «Мама!» хватает утюг и переносит его на деревянный стул. Фрукты соответственно меняют свое положение. Теперь мать сидит на гладильной доске лицом к зрителям, обхватив пострадавшую ногу и свесив другую. Ее первое членораздельное слово кажется ругательством, но это не ругательство.