Леонид Алексеевич Филатов
Грех
1. Фортепьяно (вид через окно). Дождь.
2. Молитва. Божница. Портреты семьи. Дождь.
3. Телега, запряженная одной лошадью. Приезд учителя. Дождь. Савка. Челядь.
4. Глазами маленькой девочки: приезд учителя (окно, второй этаж). Дождь.
5. Утро. Чаепитие. Мать, девочка, Маша, учитель.
6. Объезд коня. Озеро. Деревенские девки.
7. Мужиков стригут в солдаты. Фельдшер.
8. Луг. Учитель. Стрекозы. Жара. Разговор с Машей.
9. Урок французского. Учитель и девочка.
10. Второй разговор с Машей. Дома. Петух. Лиза.
11. Савка, почтарь. Известие о гибели полковника. Мать. Истерика.
12. Сельская церковь. Панихида по полковнику. Мать, девочка, Маша, учитель, Савка, фельдшер. Священник.
13. Мать покрывает фотографию Полковника поцелуями. Лиза: Маша не с нами.
14. Лиза заглядывает в комнату Учителя. Никого. Начинает лихорадочно одеваться.
15. Берег озера. Учитель с Машей в лодке. Лиза подглядывает.
16. Второй урок с Лизой. Разговор о стихах и о грехе.
17. Мать молится перед божницей. За упокой души Полковника.
18. Лиза перед зеркалом. Снимает бретельки, смотрит на своё детское тельце.
19. Вечернее чаепитие. Мать, Лиза, Маша, Учитель, Фельдшер. Разговор о возможном замужестве.
20. Учитель и Маша снова в лодке. Сумерки. Появление Матери. Скандал.
21. Вечер. Оранжерея. Лиза стрижёт розы. Обнаруживает Савку с Мотей. Истерика.
22. Лиза пишет объяснение в любви. Рядом на столике букет роз в вазе.
23. Раннее утро. Савка запрягает лошадь. Учитель с чемоданчиком забирается в телегу.
24. За окном – печальное лицо Маши.
25. Разметавшись на постели, спит Лиза… Ветер колышет локон… Камера выезжает за окно. Далеко, возле горизонта, бежит лошадка, увозящая Учителя.
…Старая, унылая, запущенная усадебка. Камера медленно едет через пустую гостиную. Все здесь свидетельствует об упадке – и пыльная бронза, к которой давно уже не прикасались влажной тряпкой, и ветхая мебель, некогда крепкая и основательная, а ныне готовая рассыпаться от случайного толчка, и белая оконная занавеска, панически бьющаяся на ветру, как флаг о капитуляции, взывающий о снисхождении…
Кто-то старательный и неумелый барабанит на фортепьяно одну и ту же музыкальную фразу, всякий раз осекаясь на ее середине и снова возвращаясь к началу. Женский шепот, сперва невнятный и едва слышный, а затем все более близкий и настойчивый, постепенно заглушает фортепьянный лепет жаркими словами молитвы… По мере того, как камера приближается к окну, к этим звукам примешивается и еще один – мощный, ровный и монотонный – шум августовского ливня… Отсюда, из тепла и света, заоконная природа, погруженная в плотный мрак, кажется недоброй и даже враждебной. Возникает титр:
ГРЕХ
Несмотря на непогодь за окном, титр выглядит вполне легкомысленно: ампирные виньетки, которыми щедро увит шрифт, вызывают воспоминания о бульварных журналах начала века. Шумит дождь. Бренчит фортепьяно. Женский голос шепчет молитву. Камера продолжает безучастно смотреть в заоконную темень. Поначалу кажется, что там ничего не происходит. Но вот зафыркала лошадь, во двор въехала телега. Послышались возбужденные голоса кучера Савки и горничной Моти. Двор наполнился всполошенными тенями, ожил, зашевелился, загомонил…
…Десятилетняя Лиза убрала руки с клавиш и вопросительно посмотрела на старшую сестру. Маша прижала лицо к оконному стеклу, пытаясь рассмотреть, что происходит там, внизу, во дворе.
– «Ну что там, Маша? – Лиза свела к переносице пасмурные бровки. – Опять Савка напился?.. Говорила я маме, надо было гнать его в шею. Еще на Сретенье, когда он сарай поджег…»
– «Это не Савка, – не оборачиваясь возразила Маша. – Это, наверное, твой новый учитель приехал. Сергей Иванович. Чего это он так поздно?.. Да еще подгадал в самый дождь…»
…Камера панорамирует по стене, сплошь увешанной фотографиями. Тут и сусальные открытки с целующимися голубями и семейные портреты в деревянных рамочках. С одного из них смотрит бравый полковник. Слюдяные глаза. Вздернутая бровь. Крученый ус. Так старательно таращились в объектив только в начале века.
Камера панорамирует дальше, и вслед за фотографиями в кадр вплывает маленькая божница. Неровное пламя свечечки выхватывает из мрака темные лики святых…
Женщина, стоящая на коленях перед божницей, совсем еще не стара. Ее можно было бы назвать даже красивой, если бы не неряшливые локоны, вывалившиеся из-под заколки, да не заострившийся нос и темные подглазья..
– Наталия Федоровна! – женщина слышит, как грохочут по лестнице башмаки горничной Моти, но не спешит подняться с колен, только брезгливо поджимает губы.
– Наталия Федоровна! – Мотя уже распахнула дверь и успела понять, что она некстати, но по инерции продолжает говорить громко и возбужденно. – Там Сергей Иваныч приехали… Новый учитель Лизаньки… Желали бы вам представиться…
– Нет уж… – женщина нехотя поднимается с колен и поправляет рамочку с портретом полковника. – Утром познакомимся… Передай ему что в такое время я обычно уже сплю… Да покорми его, если голодный…
…Знакомство состоялось за завтраком. Новый день никак не напоминал о вчерашней непогоде. Солнце нещадно било сквозь занавески, заставляя жмуриться всех присутствующих. Стол был сервирован скромно, но с достоинством: разносолов не было, зато было все необходимое: пирожки, домашнее печенье, фрукты.
Новый учитель, похоже, обладал недюжинным аппетитом. Он уплетал все подряд, мало заботясь о том, какое впечатление это производит на окружающих. Хозяйка усадьбы наблюдала за ним с холодным и вежливым интересом, считая необходимым время от времени задавать ему некие необязательные вопросы. Маша поглядывала на учителя с явной симпатией, видно было, что Сергей Иванович ей нравится. Лиза то и дело переводила взгляд с сестры на учителя и обратно и строила ехидные гримаски.
– Так у вас инженерное образование?.. – больше из вежливости переспросила Наталия Федоровна. – А как же так случилось, что вы преподаете гуманитарные науки?..
– Какой из меня инженер? – хрупая яблоком, ответил Сергей Иванович. – Просто не посмел ослушаться родителей. А вообще-то я люблю поэзию. Да признаться, и сам пишу.
– Все это мило… – протяжно сказала Наталия Федоровна, не отрывая глаз от учителя. – Но, чтобы преподавать нужен опыт… Николай Иванович… доктор, который вас рекомендовал… сказал, что вы одно время преподавали в гимназии…
– Нет, – чистосердечно признался Сергей Иванович. – Я ввел доктора в заблуждение. Можно сказать, малость приврал. Не хотелось терять выгодную работу…
– Ах мама!.. – Маша поспешила учителю на выручку. – Ну какая разница, есть у Сергея Ивановича гуманитарный диплом или нет?..
– В самом деле! – язвительно подхватила Лиза. – Такие вещи надо выяснять заранее. А теперь уже поздно. Не выгонять же инженера на улицу!..
После завтрака Сергей Иванович совершал верховую прогулку по окрестностям. Застоявшаяся лошадь, отвыкшая от седока, несла напропалую сквозь кусты и болота. Ветки хлестали Сергея Ивановича по лицу, болотная жижа залепляла глаза, но он не усмирял лошадь, только время от времени проверял рукой, на месте ли картуз…
Внезапно кустарник кончился, и лошадь вылетела на берег озера. Деревенские купальщицы с визгом кинулись в воду. Сергей Иванович зажмурился от избытка солнца и наготы. Даже лошадь, неготовая к такому повороту событий, застенчиво попятилась и захрапела…
– Куда же ты, барин?.. – певуче сказала бесстыжая красавица и уверенно взяла лошадь под узцы. – Раз уж забрел в гости, так побудь с нами… Наши-то мужики на фронте, некому нас приголубить…
Девки с хохотом стащили Сергея Ивановича с лошади и потащили его на глубину. Тот смущенно улыбался и щурился от серебряных брызг… Голая красавица обняла его за шею и крепко поцеловала в губы…
…На тропинке, ведущей к сельскому погосту, он нагнал похоронную процессию.
На расхлябанных дрогах трясся грубо сколоченный гроб, за ним шли человек пять, мужики и бабы.
– Кого хоронят?.. – Сергей Иванович попридержал лошадь.
– Таньку Кондакову, племяшку мою… – нехотя ответил помятый мужичонка. – Муж ее зарубил, Пётра…
– Как это, зарубил?.. – не понял Сергей Иванович.
– «Обыкновенно, топором. Приревновал к Сашке, цыгану. Ну, и зарубил…
– «Молодая была? – почему-то поинтересовался Сергей Иванович.
– Тридцати годов не было. Жить бы да жить…
