Василий Аксенов - Всегда в продаже

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

Евгений КИСТОЧКИН, 30 лет

Петр ТРЕУГОЛЬНИКОВ, 30 лет

Профессор АБРОСКИН, пожилой человек

СВЕТЛАНА, его дочь, 20 лет

ПРИНЦКЕР, 50 лет

МАМА ПРИНЦКЕР, его жена, 45 лет

БАБУШКА, очень стара

ОЛЛ, дочь Принцкеров, 17 лет

ФУТБОЛИСТ, молодой-прогрессирующий

ИГОРЬ, 23 года

ЭЛЛА, его жена, 25 лет

ЗДОРОВЯК, вечно молод душой

НЫТИК, без возраста

БУФЕТЧИЦА

АЛИК

ВИТАЛИК

СЕРЕЖА

БУРКАЛЛО, художник

СУРОВЫЙ В ЛИЛОВОМ

Прологи и действие происходят в Москве в наши дни.

Эпилоги – путешествия на НЛО.

На сцене праздничный стол, вокруг стола очень тесно сидят люди. Это семейство Принцкеров и их гости. Пирушка, как видно, уже перешла в завершающую фазу. Слышны вялые вспышки смеха.

ГОЛОС БАБУШКИ. Может быть, еще рыбы?

В просцениуме пара танцующих, Кисточкин и Светлана Аброскина. Танцуют лихо.

КИСТОЧКИН. Сразу чувствуешь, когда у тебя под рукой спортсменка.

СВЕТЛАНА. Хорошо, что ты принес свои пластинки, а то можно было бы обалдеть от жратвы и сдохнуть от скуки.

КИСТОЧКИН (поглаживая девушку по спине). Ну и спина у тебя, Светка!

СВЕТЛАНА (иронически). Хоть бы раз сказал мне нежное слово.

За столом оживление. Поднимается папа Принцкер, толстый смешной человек.

ГОЛОСА. Последний тост!

Сейчас Марк нас посмешит!

Ой, у меня уже животики болят!

Марк Борисович, просим!

Света! Женя! Идите сюда!

КИСТОЧКИН. Сейчас Марк опять начнет про пожары…

СВЕТЛАНА. Не может быть, он говорил про них в прошлом году.

ПРИНЦКЕР. Дорогие гости, желаю вам пожаров, наводнений, болезней…

МАМА ПРИНЦКЕР (явно подыгрывая мужу). Марк, ты с ума сошел!

ПРИНЦКЕР. Разводов, увольнений… (ликующе) избежать!

Громовой хохот семейства и гостей. Все чокаются, выпивают, закусывают.

БАБУШКА. Женя, возьмите к селедке масло.

КИСТОЧКИН. Спасибо, я не ем масла. БАБУШКА. Как? Селедку без масла?

КИСТОЧКИН (Светлане). Третий год у них столуюсь и каждый день бабка меня доводит с этим маслом к селедке.

СВЕТЛАНА. Милые люди.

КИСТОЧКИН (задыхаясь от смеха). Еще какие милые!

Гости прощаются с хозяевами.

Светлана и Кисточкин медленно танцуют. Аброскин смотрит на них, потом выключает радиолу, но молодые люди еще несколько секунд танцуют без музыки.

АБРОСКИН. Светлана! Идешь домой?

СВЕТЛАНА. Нет, папа, я погуляю немного с Кисточкиным.

Аброскин целует руки маме Принцкер, Бабушке, дочке (комически), обнимает Марка Борисовича.

На просцениум развинченной фатоватой походкой выходит Игорь и его жена Элла.

ИГОРЬ (Кисточкину и Свете). Кирянства было мало. Что это за именины?

СВЕТЛАНА. Зато жратва какая!

КИСТОЧКИН. Одна рыба-фиш чего стоит.

ИГОРЬ. Точно. Давно я так не ел!

ЭЛЛА. Бедный мой муж, голодом его морят.

СВЕТЛАНА. Погуляем немного, ребята?

ЭЛЛА. Мне надо Нинку кормить.

КИСТОЧКИН. Ну, пока!

Парочки уходят в разные стороны. Проходят трое мужчин – Аброскин, Нытик и Здоровяк.

ЗДОРОВЯК. Ни капли алкоголя, ни капли никотина, упорядоченная половая жизнь – вот мой секрет. Вот почему я Никогда Ничем НЕ БОЛЕЛ.

НЫТИК. Надо же, такая воля…

АБРОСКИН. А крылышки у вас не растут?

Уходят.

Семейство Принцкеров и Футболист дружно убирают со стола, перетирают посуду.

ОЛЯ (со вздохом). Какая Света стала красивая!

ПРИНЦКЕР. Кажется, все было прилично. У гостей хорошее настроение, у меня тоже. (Напевает.) Еду домой я в трам-вае-е-е…

БАБУШКА. Гостям понравилась моя рыба?

ДОЧКА. Ты же слышала, все хвалили, только и говорили о твоей рыбе.

БАБУШКА. А тебе понравилась?

ОЛЯ. Ничего.

МАМА (строго). Ничего – это дохлая лошадь.

БАБУШКА. Что она сказала?

ОЛЯ. Я сказала – ничего, рыба ничего.

Марк Борисович все время напевает, он в отличном настроении.

БАБУШКА. Мой муж, а твой дедушка говорил: ничего – это дохлая лошадь…

ОЛЯ (Футболисту). Буль, а тебе понравилась Света?

ФУТБОЛИСТ. Ничего.

Все смеются.

МАМА ПРИНЦКЕР. Дочь профессора, а такие вызывающие манеры, такие ужасные слова…

ФУТБОЛИСТ. Студентки все так говорят.

ОЛЯ. А ты откуда знаешь?

МАМА. И потом эта походка… А мордочка у нее какая-то птичья.

БАБУШКА (авторитетно). Зато у нее хорошее тело, это факт, а не реклама.

МАМА. Если бы она вела себя прилично, никто и не заметил бы, что у нее хорошее тело. Буль, вам пора спать.

ФУТБОЛИСТ. Вы не правы.

ПРИНЦКЕР. Спать, Буль, спать, ведь вы же режимный спортсмен.

ФУТБОЛИСТ (глядя на Олю). Вы не правы.

ОЛЯ. Иди спать.

ФУТБОЛИСТ. Ты не права.

БАБУШКА. Спать! Спать!

Футболист, угрюмо ворча, уходит. За ним уходят Бабушка и Оля. Возле стола остаются супруги Принцкер.

ПРИНЦКЕР. Ну, слава богу, все прошло прилично. Скромно, но прилично.

МАМА (обнимает его). Ну вот, Марк, тебе уже и пятьдесят.

ПРИНЦКЕР. Полвека! Это же ужас!

МАМА. И все мы живы и здоровы, и Оля уже большая, а помнишь, боялись, что не будет детей. Может быть, стоило устроить именины более пышно, в ресторане «Будапешт»?

ПРИНЦКЕР. Все было вполне прилично…

МАМА. Но в ресторане никогда не сделают такой рыбы. И вообще, в ресторане никогда не знаешь, чем тебя накормят.

ПРИНЦКЕР. Конечно. Можно, я тебя поцелую?

МАМА. Марк, какой ты стал толстый… А ведь был футболистом, как Буль, офсайдом…

ПРИНЦКЕР. Инсайдом…

МАМА. Ты был таким мощным, мускулы у тебя так и катались, ты носил меня на руках и в буквальном, и в переносном, а сейчас никак.

ПРИНЦКЕР. Вот как? (Легко подхватывает ее на руки.)

Свет гаснет. В глубине сцены возникают огни большого дома.

На просцениуме освещаются фигуры Светланы и Кисточкина. Они стоят, облокотившись на прилавок продпалатки, курят, молчат.

КИСТОЧКИН (начинает петь). Эту женщину увижу и немею, потому-то все никак не подхожу, ах, ни кукушкам, ни ромашкам я не верю и к гадалкам, понимаешь, не хожу… Хочешь, я выведу сейчас машину и мы с тобой помчимся, помчимся, будут мелькать огни и скорость все изменит, и мы будем ни при чем, техника будет в ответе, хочешь?

СВЕТЛАНА. Дешевые номера. Куда помчимся?

КИСТОЧКИН. Нет в тебе романтики ни капли. Ну, помчимся во Внуково, в Голицыно, в Сочи, куда хочешь…

СВЕТЛАНА. Отпадает.

Они остаются в тени, а прожектор вдруг освещает комнату Игоря и Эллы. На кровати в ночной рубашке сидит Элла, расчесывает волосы и ногой подкачивает детскую колясочку. Игорь с тихим ожесточением разворачивает раскладушку.

ИГОРЬ (свистящим шепотом). Всю свою сознательную жизнь веду борьбу с этим предметом. Когда же у меня будет своя постель?

ЭЛЛА. Когда поумнеешь, тогда и будет.

ИГОРЬ. Значит, никогда. (Снимает брюки, садится на раскладушку и молча начинает имитировать движения джазиста, отрываясь от трубы, шепчет.) Майлз Дэвис. Импровизация в миноре.

ЭЛЛА. Ложись. Проспишь на завод.

ИГОРЬ. Ты забыла? Завтра я в вечернюю.

ЭЛЛА. Тогда пойдешь утром в молочную кухню.

ИГОРЬ (со вздохом откладывает трубу, гасит свет). Эх, какая лажа…

В темноте начинает пищать ребенок. Фигура Эллы в белой длинной рубашке маячит возле кроватки.

ЭЛЛА (поет). Засыпай, мой милый чудный бэби, исчезай, печали след…

Игорь, импровизируя, подпевает ей, ребенок затихает. Элла ложится.

ИГОРЬ (шепчет). Элка, помнишь, как мы встретились с тобой в «Шестиграннике»? Я солировал и вдруг увидел, что ты стоишь прямо возле эстрады и смотришь на меня и отказываешь всем чувакам. И в тот же год мы поехали с тобой на юг, на халтуру. Помнишь, как было на юге?

ЭЛЛА. А сейчас я какая стала противная, правда? Гадкая стала и некрасивая, не тот кадр…

ИГОРЬ. Ты все такая же, только время – стало другое. Все тогда было просто – дуй в трубу и киряй, вот и вся забота, а сейчас думать надо обо всем, и мы уже стали не такими веселыми…

Освещается кабинет профессора Аброскина. Аброскин вдвоем с Нытиком за бутылкой коньяку.

АБРОСКИН. Вы хоть немного знаете этого Кисточкина? Что он за человек?

НЫТИК. Женю Кисточкина? Прекрасно знаю. Здоровый молодой человек, еще два года назад выступал в соревнованиях по самбо, сейчас весь в журналистике. Типичный представитель родившихся в сорочке, знаете ли, не то, что я; 30 лет, прекрасная внешность, чудная должность, заработок, перспектива, своя машина, девушки, какие девушки… Ах, профессор, я сегодня откровенничаю – всю жизнь мечтаю о таких девушках, хотя бы об одной, а у него их столько! (Замечает выражение лица Аброскина.) Ой, простите, я хотел сказать, что Кисточкин очень искренний человек, но знаете, современная молодежь… Ну, конечно, ему пора уже остепениться.