АБРОСКИН (долго смотрит на нее, потом, хватив кулаком по столу, вскакивает). К черту! Когда люди избавятся от этого проклятия? Ведь ты же вся в пружину сжата, вокруг тебя прочерчен круг. Дочка, над тобой зло подшучивают! Когда это кончится?
СВЕТЛАНА (глухо). Лучше этого нет ничего на свете.
АБРОСКИН. А общество, а история, а наука? А жизнь? Все, что было с тобой раньше, ты забываешь, когда над тобой прочерчивают круг? Ты становишься гладкой и закрытой, к тебе не подступись! Или ты забыла, как вы жили с мамой без меня?
СВЕТЛАНА. Это давно было.
АБРОСКИН. Ой, конечно, давно! Без меня вы жили давно, Сталин умер очень давно, война была сто лет назад, а революция вообще бог знает когда… Все для вас было давно!
СВЕТЛАНА. Не нервничай.
АБРОСКИН. А как же мне не нервничать? Магические круги чертили и надо мной, но я хотел бы попытаться пробиться к разуму, представить – вот этот человек такой, а этот другой, мне не было безразлично.
СВЕТЛАНА. А мне безразлично, какой он, важно, что он – это то самое.
АБРОСКИН (решительно). Это не любовь!
СВЕТЛАНА. А кто тебе сказал, что это любовь?
АБРОСКИН (с жалкой иронией). Благодарю за содержательную беседу. (Уходит.)
СВЕТЛАНА. Ты в институт?
АБРОСКИН. Да-да, в институт. (Выходит на авансцену к стеклянному киоску, замечает в другом углу Кисточкина и Треуголъникова, весело беседующих и выпивающих.) Вот он сидит, герой дня. Это деятель новой формации, а что я знаю о нем? Крутит у себя в комнате модернистский джаз, а статьи пишет вполне на уровне, даже более того. Впрочем: что я понимаю в статьях? Только в одной статье я разобрался досконально, да и то на это потребовалось семь лет. Ой, тошно как! Я все еще не чувствую себя стариком. Старик может подойти к молодому человеку и предложить ему побеседовать по душам, а мне хочется либо выпить с молодым человеком, либо дать ему по роже. Чем мне заняться? Может быть, и вправду поехать в институт? (Подходит к киоску.) Три пачки чаю, пожалуйста!
БУФЕТЧИЦА. Какого? АБРОСКИН. Цейлонского.
БУФЕТЧИЦА. Цейлонского нету.
АБРОСКИН. А какой есть?
БУФЕТЧИЦА. Какой вам надо?
АБРОСКИН. Если нет цейлонского, тогда грузинский.
БУФЕТЧИЦА. Так какой все же вам надо – цейлонский или грузинский?
АБРОСКИН. Цейлонского ведь нет?
БУФЕТЧИЦА. Нету.
АБРОСКИН. Тогда грузинский.
БУФЕТЧИЦА. Грузинского нет.
АБРОСКИН. Какой-нибудь есть?
БУФЕТЧИЦА. Есть.
АБРОСКИН. Так дайте.
БУФЕТЧИЦА. Какой вам надо?
АБРОСКИН. А какой у вас есть?
БУФЕТЧИЦА (теряя терпение). Какой у меня есть, это мое дело. Вы скажите, какой вам надо – цейлонский, грузинский или еще какой? Сами не знаете, гражданин, чего хочете.
Аброскин в растерянности отходит от продпалатки и стоит на авансцене какой-то отрешенный.
ТРЕУГОЛЬНИКОВ. Живешь, значит, в этом доме?…
КИСТОЧКИН. Я тебе лучше расскажу про наш дом – лопнешь! Такие жмурики тут у нас живут, ты себе не представляешь. (Смотрит на часы.) Сейчас начнут выползать. Смотри – цирк!
На просцениум выходят Нытик и Здоровяк.
КИСТОЧКИН. Два пенсионера – Нытик и Здоровяк, так их у нас называют. Первый всю жизнь продрожал в своей комнатенке в страхе перед историческими событиями и в борьбе с собственными пороками, а сейчас хнычет и мечтает о бабах. Наверное, скоро помрет от истощения сил. Второй, наоборот, существо вечное, никогда ничем не болел, оплот общества…
ТРЕУГОЛЬНИКОВ. Знакомый тип. Кузнец своего счастья?
КИСТОЧКИН. Правильно подсказывает товарищ.
Нытик и Здоровяк подходят к Аброскину.
ЗДОРОВЯК. Привет!
НЫТИК. Доброе утро, профессор.
АБРОСКИН. Слушайте, я вчера был груб, извините меня.
НЫТИК. Что вы, что вы! Мне было только приятно. Мне всегда приятно, когда вы со мной беседуете. Ведь я жалкий недалекий человек…
АБРОСКИН. Поедемте на рыбную ловлю.
НЫТИК. Профессор, вы понимаете, какая это для меня честь, но, к сожалению, я иду записываться на абонемент, цикл лекций «Эстетика в быту». Рекомендую и вам. Впрочем, что я? Это ведь для таких неразвитых натур, как я, у вас, конечно, свои оригинальные концепции…
АБРОСКИН (Здоровяку). А вы, друг мой? Куда вы ходите по утрам?
ЗДОРОВЯК. В Лужники на занятия группы здоровья. Читали в «Огоньке»? Записывайтесь к нам, профессор! В нашей группе есть такие же, как вы, люди сложной судьбы. Занятия спортом помогают им сохранять исторический оптимизм.
АБРОСКИН. У вас его небось полно.
ЗДОРОВЯК. Хватает.
АБРОСКИН. Вы небось до ста лет хотите прожить?
ЗДОРОВЯК. До, двухсот.
АБРОСКИН. А потом все же помрете?
ЗДОРОВЯК. Там видно будет.
Здоровяк и Нытик проходят по просцениуму, останавливаются, раскланиваются с Кисточкиным.
КИСТОЧКИН (Нытику). У меня для вас хорошая новость. НЫТИК. Не шутите, Женя. Какие для меня могут быть хорошие новости?
КИСТОЧКИН. Кроме шуток. В цирке новый аттракцион – «Купальщицы и морские львы». НЫТИК. Что вы?
КИСТОЧКИН. Представляете? Морские львы и купальщицы плавают вместе…
НЫТИК. Должно быть, это прелестно – юные гибкие купальщицы и тяжелые морские львы.
ТРЕУГОЛЬНИКОВ. У вас просто художественное воображение.
КИСТОЧКИН. Бегите за билетами!
НЫТИК. Бегу, бегу! Спасибо, Женя!
АБРОСКИН (через сцену). А как же «Эстетика в быту»?
НЫТИК. Профессор, вы даже не представляете себе, как взаимосвязаны две эти вещи! (Убегает.)
КИСТОЧКИН (Здоровяку). А вы прекрасно выглядите. Откройте нам ваш секрет.
ЗДОРОВЯК. Секрет прост – режим, умеренность во всем…
ТРЕУГОЛЬНИКОВ. Устойчивость к историческим событиям, не правда ли? Ведь прошли небось через все бури в таком вот виде?
ЗДОРОВЯК. Правильно. И вот результат: склероз – ноль, давление – ноль, бессонница – ноль! (Уходит.)
АБРОСКИН (вслед ему). Умственная деятельность – ноль!
ТРЕУГОЛЬНИКОВ. А это кто там голос подает?
КИСТОЧКИН. Идеалист из невинно пострадавших, тоже любопытный экземпляр.
ТРЕУГОЛЬНИКОВ. А что он там стоит?
КИСТОЧКИН. Совесть ему не позволяет выпить с утра, а хочется. Отсюда – все терзания духа. Старик чудила, но дочка у него, скажу тебе, первый класс.
ТРЕУГОЛЬНИКОВ. Познакомь.
КИСТОЧКИН. Я сам на нее точу. Не волнуйся, Петяша, и тебя обеспечим.
Появляется Игорь, в руках у него авоська с детскими бутылочками и большая сумка, из которой торчит труба. Он подходит к буфету, высматривает, что бы там купить.
ИГОРЬ. Килограмм пряников, пожалуйста. Буфетчица не двигается и молчит.
ИГОРЬ (кладет на прилавок деньги). Оглохла, мамаша? Пряников отпусти!
БУФЕТЧИЦА. Бумаги нет. ИГОРЬ. Давай сыпь прямо в сумку! БУФЕТЧИЦА. Здесь вам магазин, а не пивная.
Игорь в растерянности отходит.
БУФЕТЧИЦА (высовывается из ларька и расплывается в любезной улыбке). Молодой человек, хотите судьбишку свою узнать? Совершенно бесплатно.
ИГОРЬ (в страхе). Поди ты, знаешь куда!
Буфетчица возвращается в свое прежнее состояние.
КИСТОЧКИН (показывая Треугольникову на Игоря). Вот еще один уникум. Джазмен.
ТРЕУГОЛЬНИКОВ. Да, у вас тут не соскучишься.
КИСТОЧКИН. Двадцать один год, а уже ребенка завел, живет в скудости. Раньше халтурил в группах и неплохо зарабатывал, а сейчас вообразил себя гениальным трубачом и репетирует без конца для какого-то неведомого сказочного концерта, которого никогда не будет. Работает на каком-то заводе подсобником, за 60 дубов в месяц. Принципы, понял? Служенье муз не терпит суеты.
ИГОРЬ (проходит мимо них). Привет! Кир на весь мир с утра пораньше?
КИСТОЧКИН (явно играя для Треугольникова). Игорь, мы тут спорим с товарищем о Джоне Маклафлине. Как ты к нему относишься?
ИГОРЬ (сразу преображается). Я всегда сочувствовал Джону! Всегда сочувствовал его поискам!
КИСТОЧКИН (Треугольникову). Ты понял, он сочувствует Джону Маклафлину! (Игорю.) А у самого у тебя к чему больше душа лежит?
ИГОРЬ. Я стараюсь играть в разных манерах и в разных составах, но больше всего, как ни странно, люблю диксиленды.
КИСТОЧКИН (Треугольникову). Сейчас скажет: в них есть мечтательность и наивный секс.
ИГОРЬ. В них есть мечтательность и наивный секс.
ТРЕУГОЛЬНИКОВ. Ну и дела!
КИСТОЧКИН (Игорю). Вот товарищ с Севера приехал, он не понимает твоей любви к джазу. Строителям коммунизма, понимаешь ли, джаз не нужен, рок не нужен, вся эта херня не нужна. Им песни нужны, романтика!
ИГОРЬ (запальчиво). Это ошибка, заблуждение. Джаз – ведь это тоже романтика, товарищ! О, будет когда-нибудь у меня огромный потрясный концерт! Товарищ, я берусь в один вечер привить вам любовь к джазу!
