Алексей Слаповский - Мои печали и мечты (Сборник пьес)

АЗАЛКАНОВ, герой не нашего времени, около 40 лет

НЕВЕСТА, юна, глупа, практична

РАНЯЕВА, мать невесты, около 40 л., знает жизнь насквозь

ВОТКИН, пенсионер-цветовод

МИНУСИНСКИЙ, друг жениха и тайный недоброжелатель

РОЗОВ, друг жениха, вечный пионер

ЕЛЕНА, всеобщая любовь

ДЖОН ДАУНЗ, как бы американец, нарочито глуп

САША, юноша

МАША, девушка

ВАСЕНЬКА, молодой человек, будущий хозяин всего

Обширный чердак старого дома. Полосы света сквозь щели. Валяются всякие вышедшие из обихода предметы быта. Есть и странные вещи: например, несколько клубных деревянных кресел, разномастные стулья, перед ними что-то вроде сцены-помоста; это похоже на разгромленный маленький театральный зал. Пол чердака засыпан керамзитом, он скрипит и хрустит при каждом шаге — если не идти по поперечным балкам, валяющимся доскам, кускам шифера. Сбоку дверца, в ней небольшое окошко, через него-то в основном и освещается чердак. Виден люк на крышу, к нему ведет лесенка. И вот люк открывается, спускается юноша с сумкой. Ставит сумку, протягивает руки вверх.

САША. Не бойся, лестница крепкая. Ну?

Появляется МАША. Саша подхватывает ее на руки, целует, опускает. Достает из сумки магнитофон, включает. Ритмическая музыка.

МАША. Тише! Тише, что ты?

САША (убавил звук). А в чем дело? Дом нежилой. Дверь на чердак кто-то наглухо заколотил, засовы навесил, замки. Сюда никто не войдет.

Прибавил звук. Танцует. Приглашает ее к танцу. Она не сразу, но вступает. Азарт танца. Он сбрасывает с себя рубашку, размахивает ею. Маша остановилась. Он выключил музыку.

МАША. Под эту музыку наши бабушки и дедушки прыгали. Ей сто лет.

САША. А я люблю все старое. Я люблю вспоминать, но мне еще нечего вспоминать. Зачем живут люди? Чтобы быстро, быстро, как можно быстрее состариться — и начать вспоминать. Лет через двадцать я со слезами буду слушать то, что все слушают сейчас. А сейчас слушаю это. Мне кажется, я тоже жил в том времени, хотя меня тогда еще не было. Понимаешь, я слушаю, как будто мне уже лет сорок — и молодость прошла, и вот была эта музыка, под которую я танцевал когда-то с красивой девушкой. А наше время вижу так, будто мне семьдесят, будто пятьдесят лет прошло. И я наяву вижу ту, которую любил пятьдесят лет назад. Боже, как она была красива, как хороша, как я мог не умирать от счастья, дурак такой, рядом с ней? Я не понимал своего счастья!

МАША. Ты — не понимаешь?

САША. Я понимаю. Но понимаю — когда гляжу из будущего. Если смотреть на сегодняшний день из сегодняшнего дня — понять ничего невозможно. А вот когда прошло пятьдесят лет!.. Какая прекрасная тоска: все позади — и любовь, и юность! Как было хорошо!

МАША. Значит, тебе семьдесят? Ну, и что я буду делать с таким стариком?

САША. Что старушки делают? Сидеть рядышком и вспоминать. Присаживайся.

МАША. Ну и пыли здесь! А это что за стулья? А там что-то такое… На сцену похоже.

САША. Может, здесь был подпольный клуб диссидентов. Не знаю. (Стирает пыль.) Ты садись, садись, старушка, в ногах правды нет. К тому же — варикозное расширение вен, левосторонний паралич, сядь, сядь, болезная моя!

МАША. Фу, какие ты гадости говоришь!

САША. Ну что, старушка, вспоминаешь? Помнишь, как мы залезли на чердак пятьдесят лет назад? Помнишь, мы решили пожениться — верней, просто пожить вместе, без всяких формальностей. Узнать друг друга. Конечно, подальше от родителей. Но где? Снять квартиру — дорого. И мы решили поселиться здесь.

МАША. Ты серьезно?

САША. Тебе сначала не понравилось. Пыль, грязь. Но мы устроили райский уголок. Старый широкий диван, два стула, стол — что еще нужно?

МАША. А где это?

САША. Вон там, в углу. Там кто-то жил.

МАША. Еще зараза какая-нибудь.

САША. Помнишь, ты сказала: «Еще зараза какая-нибудь!» А я повел тебя туда, мы постелили чистые белые простыни, мы навесили полог из белого тюля — и увидели, что у нас райский чертог любви! (Включил магнитофон. Лирическая музыка.) Вспомни, вспомни! Страна корчится в судорогах переходного периода, коррупции, организованной и неорганизованной преступности! Плевки народного гнева устлали тротуары, портреты политиков, ковры дворцов и кафель вокзальных сортиров — все! Деваться некуда было от этих плевков, от криков гнева и восторга! А мы делись. Как мы любили друг друга, ты помнишь? На чердаке было душно, мы ходили голые, обливаясь потом, и вытирались простынями…

МАША. Тут душно в самом деле…

САША. Ты не помнишь? Ты забыла, старушка? Ты стесняешься? Но это же была наша молодость! Ты сказала: какая духота! Я открыл дверь, ведущую в никуда, то есть когда-то был балкон, но теперь его нет, только прутья торчат. (Подходит, распахивает дверь с окошком.) Ты подошла… Ты подошла!

Маша подходит.

Ты выглянула с опаской.

Она выглядывает с опаской.

Ты увидела, как из стены, прямо из стены растет дерево. Ты удивилась: что это?

МАША. Что это?

САША. А я сказал: это дерево! Это вишневое дерево! И на нем даже есть вишни!

МАША. Точно. Вижу, вижу!

САША. Сейчас. (Тянется достать вишни.)

МАША. Осторожно!

САША. Полгода назад я обнаружил этот чердак и это дерево. Странно. Чердак уже был, а тебя еще не было.

МАША. Я была.

САША. Для меня тебя еще не было. (Дает ей вишню, вторую кладет себе в рот. Сплевывают косточки, смеются.) Так они обвенчались и причастились!

Целуются.

МАША. А что было потом?

САША. Что?

МАША. Ты рассказывал, что с нами было. Здесь, на этом чердаке, пятьдесят лет назад. А что было потом?

САША. Потом? Не знаю.

МАША. Нет уж, начал рассказывать — рассказывай!

САША. Потом… Потом ты бросила меня. Очень пошлая история. Ты ушла к богатому человеку, ушла, предав мою светлую, но нищую любовь! И я прыгнул вот отсюда, с высоты пятого этажа, а внизу целая свалка железок, и я разбился.

МАША. Ты так обо мне думаешь?

САША. Что, было не так? У меня склероз, может, я что-то напутал. Семьдесят лет — не шутка!

МАША. Было так. Мы поженились. У нас родились два мальчика и две девочки. Мы жили счастливо до восьмидесяти пяти лет и умерли в один день. Я, кажется, люблю тебя.

Целуются. Звуки открываемой двери. Металлическое лязганье засовов и замков.

Открывается невидимая дверь, судя по звуку — большая и тяжелая. Саша и Маша бросаются в сторону — в тот укромный уголок, о котором рассказывал Саша. Входят АЗАЛКАНОВ и НЕВЕСТА. Он — в смокинге, она в подвенечном платье. Ему сорок с чем-то, она совсем молоденькая, но свежести не весенней. Она тут же принимается чихать. Он стучит ее по спине.

НЕВЕСТА. Чего ты по спине-то колотишь? Я ж не подавилась, а чихаю!

АЗАЛКАНОВ. Но ведь полегчало?

НЕВЕСТА (еле сдерживаясь, чтобы еще не чихнуть). Вообще-то. да… (Осматривается). Кошмар! Что, в самом деле? Тут все и будет? Вот фантазия тоже! Нет, я понимаю, когда экзотика. У одной моей подружки свадьба в самолете была. Жених самолет снял, представляешь? Начали в Москве, а кончили на Дальнем Востоке. Или еще на яхте интересно. Или даже можно в ресторане, но по-человечески…

АЗАЛКАНОВ. Сонька, молчи!

НЕВЕСТА. Слушай, ты уж выбери уж наконец что-нибудь одно. То я у тебя Сонька, то Лиза, то Гретхен, то вообще… как ты меня вчера? Офигения какая-то.

АЗАЛКАНОВ. Ифигения. Что делать, мне не нравится твое имя. Уговор был: ты его меняешь на другое, которое я выберу.

НЕВЕСТА. Ты неделю уже выбираешь. Хотя — не понимаю. Зоя. Нормальное имя.

АЗАЛКАНОВ. Мою первую любовь так звали.

НЕВЕСТА. Тем более!

АЗАЛКАНОВ. Тем менее. Не хватало мне еще повторений. Этот чердак многое повидал! Видишь эти стулья, эту сцену? Тут был театр. Он так и назывался: «Чердак». А там, за поворотом, дом-то углом построен, там повесился мой папа. А вон в том углу произошла моя вторая любовь. Там очень уютно, диван даже есть. Пойдем?… Ба, а кто это дверку открыл? (Подходит, выглядывает.) Должна быть закрыта. Подойди сюда. Подойди, не бойся.

НЕВЕСТА (довольно неуклюже ступая по керамзиту, подходит). Тут балкон, что ли, был? Зачем на чердаке балкон?

АЗАЛКАНОВ. Излишества старой архитектуры.