Голль. Мы ему ничего не скажем. Вы только сделайте. Один сын! Помогите.
Ковалев. Защищать сына надо в самом сыне! И это дело родителей!
Голль. Я говорил: «Молчи. Не лезь на трибуну». Нет, вышел! «Теперь не сажают!» Один погиб. Теперь другой...
Ковалев (не сдержавшись) . Да кому он нужен, ваш сын?! Кому?
Голль (странно) . О-о! Вы глубоко заблуждаетесь. Он нужен! И не одному мне! Неужели вы не замечаете?
Ковалев. А что я должен замечать?
Голль (с вызовом) . Он нужен Ирине! Да-да, Ирине! И вы от этого не отмахнетесь!
Ковалев. Это их частное дело.
Голль. О, совсем нет! И наше с вами! И я хочу, чтобы они были счастливы. Хочу видеть хотя бы одного сына живым и счастливым! От этого нельзя отмахнуться! Мы живем с вами в обществе, где грани стерты. И мы с вами — вы и я — члены этого общества! Разве не так? Почему вы молчите? Вы не согласны?
Ковалев. То, что грани стерты, вы хорошо усвоили. А то, что вы, отец, несете ответственность за сына, вы усвоили? Каким он войдет в наше общество? Вы думали об этом? А пути, которые вы мне предлагаете? Разве это современные пути?
Голль. Найдите другие, но спасите мне сына!
Звонок. Корниенко идет открывать дверь. В комнате появляется Шабанов. Корниенко возвращается с письмом.
Корниенко (Шабанову) . Тебе. (Уходит.)
Шабанов (взглянув на конверт) . О-о! Донбасс отвечает. День добрый, Федор Федорович.
Голль (рассеянно) . Здравствуйте, здравствуйте. Как вы меня встревожили, назвав какого-то Фридриха! Я смотрел на фотографию. Неужели мой мальчик мог быть предателем?
Шабанов. Мальчики бывают разные.
Голль. Но мой не мог быть! Взгляните еще раз! Успокойте старого человека. (Достает фотографию.)
Шабанов. Маленькая карточка.
Ковалев (Голлю) . Зачем терзаете себя?! Столько лет прошло...
Голль (Шабанову) . Умоляю... Я оставлю вам фотографию. Помогите снять камень с души. Люди должны помогать друг другу. Должны!
Шабанов (беря фотографию) . Если б я мог разрешить сомнения!
Голль (Шабанову) . Тронут вашей добротой. Весьма тронут. (Ковалеву.) До свиданья, Павел Степанович. До свиданья. Но мы еще увидимся. Мы очень скоро увидимся. (Уходит.)
Шабанов (смотря на фотографию) . Он или не он? (Разрывает конверт. Сличает.) Маленькая. Ошибиться можно.
Ковалев (горячо) . А если и правда — сын? Что ж, ты ему говорить будешь? Пусть лучше живет не зная.
Шабанов (страстно) . Спина моя хочет знать! Спина. Не был ты, Павел, в моей шкуре. Не знаешь, когда человек человека сапогами по лицу да по ребрам бьет.
Входят Наталка и Корниенко.
Когда бьют тебя кулаком в кожаной перчатке, чтобы кровью твоей свою фашистскую длань не запачкать!
Наталка (испуганно) . Боря, что ты?
Шабанов. Когда идешь, а вокруг дома чужие... И люди чужие. На тебя как на собаку смотрят. А тебе все огни свои видятся. Березы весной... Глаза материнские... Не знаешь ты, Павел, не был по ту сторону. А мы хлебнули — до сих пор во рту солоно...
Наталка (тревожно) . Что ты, Боренька? Что с тобой?
Шабанов (смотря на фотографии) . Фридриха Голлера помнишь?
Наталка. О-о!
Шабанов. Забыть невозможно. (Корниенко.) Фонаря у вас волшебного нет?
Корниенко. Был где-то у Ирины неисправный.
Шабанов. Исправим. Понадобится фонарик. (Быстро уходит, за ним — Наталка и Корниенко.)
Входит Ирина. Увидев задумавшегося отца, старается незаметно проскользнуть в свою комнату.
Ковалев. Ирина!
Ирина (останавливаясь) . Да, отец.
Ковалев. Задержись.
Ирина. Слушаю, папа.
Ковалев. Я бы хотел знать, какие у тебя отношения с Кириллом?
Ирина. Ты считаешь удобным задавать мне такие вопросы?
Ковалев. Если б не считал — не задавал!
Ирина. Никаких отношений!
Ковалев. Это правда?
Ирина. Не переспрашивай меня.
Ковалев. Ты его любишь?
Ирина. А разве запрещается?
Ковалев. Ты моя дочь!
Ирина. А ты мой отец!
Ковалев. Поэтому я имею право беспокоиться о твоей жизни.
Ирина. Она в опасности?
Ковалев. Да.
Ирина. Я этого не замечаю.
Ковалев. Но мы с матерью замечаем! Как можно связывать свою судьбу с таким человеком, как Кирилл?!
Ирина. Отец...
Ковалев. Я не хочу, чтобы он бывал у нас в доме! Не хочу видеть его!
Ирина. А я хочу!
Ковалев. Я запрещаю тебе!
Ирина. Вы с матерью говорите: «У нас упрямые характеры». Но я ваша дочь!
Ковалев. Что ты хочешь этим сказать?!
Ирина. Я бы многое сказала. Но скажу одно. Не думайте, пожалуйста, что мы глупее вас. Вы что же, хотите, чтобы мы во всем вас повторяли?
Ковалев. В чем повторяли?
Ирина. Во всем. В том числе и в ошибках. Или у вас их не было?
Ковалев. Но при чем здесь Кирилл?
Ирина. Ты его не знаешь!
Ковалев. Достаточно того, что я слышал от него.
Ирина. Это оболочка. Если б ты мог с ним поговорить побольше, узнал бы с другой стороны.
Ковалев. Будет время — поговорю.
Ирина. Ты его и видеть не хочешь!
Ковалев. Ну, зто так...
Ирина. Я его приведу к тебе.
Ковалев. Мы для вас устарели. Не надо.
Ирина (настойчиво) . Надо. Надо! Не отгораживайся от жизни, папа!
Ковалев (возмущенно) . Ну, знаешь!
Ирина. Все знаю! Прощения мне не будет, но тем не менее я приведу его к тебе! Приведу!
Ковалев. Хорошо! Приводи! Но смотри, ему не поздоровится!
Ирина. Не угрожай! Я не боюсь ничего на свете!
Ковалев. Ишь ты какая храбрая!
Ирина. Когда ему быть у тебя?
Ковалев (яростно) . Сегодня, завтра, послезавтра! В любую минуту!
Ирина. Вот-вот! Этого я только и хочу! Я приведу его! Слышишь? (Убегает.)
Ковалев растерянно стоит посреди комнаты. Достает сигарету, пытаясь закурить, ломает спички.
ЗанавесПрошел еще один день. Предвечерье. Ковалев ходит по комнате. Останавливается возле письменного стола. Листает рукопись, вчитывается в нее, кладет на стол, снова вчитывается, делает пометки. Поднимается, сосредоточенно шагает по комнате. Корниенко стоит у окна, смотрит на улицу.
Корниенко. Успокойся, Павел. Могут же быть дела у человека?
Ковалев (смотря на часы, строго) . Сказал — в шесть, а уже восьмой.
Корниенко. Аккуратностью вы все славитесь.
Ковалев. Мог бы позвонить.
Корниенко. А если в таком месте, что позвонить невозможно?
Ковалев. Нет таких мест.
Корниенко. Тебе виднее.
Ковалев. Как меняются люди!
Корниенко. Нельзя распускать себя!
Ковалев. Точку поставил. Понимаешь, точку? Не могу сидеть дома. Пойду похожу.
Корниенко. А вдруг приедет?
Ковалев. Если я ему еще нужен, обождет. (Прячет рукопись в стол, закрывает ящик на ключ.)
Корниенко. Все на ключик прячешь?
Ковалев. Так прочнее. (Взглянув на часы.) Все правильно, все правильно, Валя! Скоро вернусь. (Уходит.)
Корниенко остается в комнате. Телефонный звонок.
Корниенко (снимая трубку) . Я, Сергей Васильевич... Одна. Совсем одна... Ушел гулять... Что такой голос грустный? Лично так лично... Весь день писал. Сказал, точку поставил... Да как вам сказать? Его не поймешь — какой он... Никуда не собираюсь. (Вешает трубку.)
Звонок. Корниенко идет открывать. Возвращается с Барбарисовым.
Барбарисов (оглядывая комнату) . В каком укрытии генерал?
Корниенко. Его здесь нет.
Барбарисов. Странно. Сказал, к семи будет.
Корниенко. Перешел на зимнее расписание, опаздывает.
Барбарисов. А я торопился. К сожалению, на пути следования автобуса цветочных киосков не оказалось.
Корниенко. В вашем возрасте в такси лучше ездить.
