Марио Варгас Льоса - Барышня из Такны

Заставляет их поцеловаться. Бабушка и дедушка ведут Мамочку к столу, где каждый занимает свое прежнее место. Обед возобновляется.

Белисарио (уныло). И это любовная история? Это то, что ты собирался написать? (Бьет себя по голове.) Всегда ты запутаешься, Белисарио, вечно ты собьешься с дороги. Так и помрешь, не написав того, что хотел. Есть ведь такое определение: "Писатель — это тот, кто пишет не то, что он хочет написать — это нормальный человек, — а то, что ему диктует его демон". (Глядит на обедающих стариков.) Это вы-то — мои демоны? Я всем вам обязан, а теперь и сам стал стар, а вас и вовсе нет на свете… Но вы по-прежнему мне помогаете, по-прежнему выручаете из беды, и я должен вам все больше и больше. (Собирает бумаги, идет в столовую, где продолжается безмятежный обед.) Ну, помогите мне теперь взаправду: откройте мне глаза, просветите меня, разъясните мне все. Кто была эта распутная индеанка, вклинившаяся в сказку про безупречного кавалера и барышню из Такны? Как она-то попала в нервный центр этой семейной хроники? Она не дает тебе покоя, Мамочка? Она была кем-то высечена, она фигурирует в каком-то письме, она спуталась у тебя в голове с сеньорой Карлотой. Это оттого, что ты одинаково ненавидела их обеих. (Кружит у стола.) Как было дело? Что произошло? Мне необходимо это знать! Вы трое были безупречны? Все те сорок или пятьдесят лет, что вы прожили бок о бок? И никогда этот рыцарь тайком не брал барышню из Такны за руку? Никогда не пытался ее поцеловать? Никогда ничего между ними не было? Или же вы умели обуздывать порывы и побеждать искушения? (Возвращается за свой стол; печально.) Так только в сказках бывает.

Звонок в дверь. Входят Агустин и Сесар; целуются со стариками.

Агустин. Как ты себя чувствуешь, папа?

Дедушка. Превосходно. Просто превосходно.

Бабушка. Это неправда, Агустин. Не знаю, что с ним происходит, но он день ото дня все печальней. Бродит по квартире как неприкаянный.

Агустин. Сейчас я тебя развеселю. Мне звонили из полиции. Представь себе, они отыскали вора.

Дедушка (явно не понимая, о чем идет речь). Вот как? Это превосходно.

Агустин. Того негодяя, который напал на тебя на трамвайной остановке.

Амелия. Мало того: среди прочего добра, которое он хранил в тайнике, отыскались и твои часы!

Дедушка. Отрадные новости, сынок. (Бабушке, неуверенно.) А у меня украли часы?

Сесар. Владельца удалось установить по гравировке на задней крышке: "Пиура, октябрь 1946 года".

Голоса беседующих звучат теперь далеким, еле слышным гулом. Белисарио, задумчиво вертя ручку, размышляет вслух.

Белисарио. Пиура. Октябрь 46-го… Депутаты муниципального собрания преподнесли господину префекту свой скромный дар, а тот поблагодарил их в речи на торжественном банкете. И маленький Белисарио надувался гордостью, как индюк, потому что был внуком такого деда. (Оглядывается на сидящих.) Кажется, этим банкетом и завершилась эпоха процветания в нашей семье, да? Потом лавиной хлынули бедствия: дедушка лишился службы, денег, здоровья, рассудка… Но в Пиуре вы со сладкой тоской вспоминали о Боливии: там жилось не в пример лучше… А в Боливии сказкой казалась жизнь в Арекипе. Ну так что, был в Арекипе золотой век?

Дедушка (он молод, весел, бодр). Ну еще бы! Скоро мы будем пожинать плоды нашего долготерпения! Хлопок пошел в рост так, что и мечтать нельзя было! Мои хозяева на прошлой неделе привезли в имение ученого агронома — весь в дипломах и ученых званиях. Так он остолбенел, поглядев на плантацию. Не верил своим глазам.

Бабушка. Ты заслужил удачу, Педро. Столько лет во всем себе отказывать, похоронить себя в этой глуши…

Дедушка. Еще он сказал, что если хватит воды — а почему бы ее не хватить? река полноводна как никогда, — то в этом году мы сможем потягаться с лучшими хозяйствами Ики.

Агустин. Папа, а ты купишь мне тогда трубочку и белый халат? Я больше не хочу быть адвокатом! Я лучше стану знаменитым доктором.

Дедушка кивает.

Сесар. А мне костюм бойскаута!

Дедушка кивает.

Амелия(садясь к нему на колени). А мне ту шоколадную куклу, которая выставлена в витрине «Иберики», да, папочка?

Дедушка. К тому времени ее уже продадут, глупенькая. Я закажу тебе другую, самую большую в Арекипе. Ну а что мы подарим нашей маме?

Мамочка. Разве ты не знаешь? Шляпы! Множество шляп! Вот с такими полями, с цветными лентами, с вуалями, с цветами, с птицами.

Все смеются. Белисарио, продолжая писать, тоже.

Амелия. А почему тебе так нравятся шляпы?

Бабушка. Это последняя аргентинская мода. Зачем я выписываю "Для тебя" и «Леоплан»? Мои шляпы цивилизуют Арекипу. Ты тоже будешь носить шляпы и увидишь, какая станешь хорошенькая.

Мамочка. И в тебя влюбится знаменитый адвокат. (Дедушке.) Придется тебе примириться с таким зятем.

Агустин. А Мамочке что ты купишь, если урожай будет хорош?

Дедушка. Что еще за «Мамочка»? Это Эльвиру вы так называете?

Амелия. Да, это я придумала. Сначала было Мама Эльвира, потом Мамочка Эльвирочка, а потом просто Мамочка.

Сесар. Все ты врешь. Это я первый стал ее так называть.

Агустин. Вовсе не ты, а я. Правда же, Мамочка?

Амелия. Ну, так что же тебе подарить, Мамочка?

Мамочка. Жареных гвоздей.

Сесар. Нет, правда! Ну что?

Мамочка (она вновь обретает свой истинный возраст). Абрикосов из Локумбы и стаканчик молодого вина.

Агустин, Сесар и Амелия смотрят на нее непонимающе.

Агустин. Какие еще абрикосы из Локумбы? Какое вино? О чем ты, Мамочка?

Сесар. Наслушалась радиоспектаклей Педро Камачо, вот и повторяет.

Бабушка. Нет. Это она вспоминает свое детство. Когда мы были маленькими, Локумба славилась своими фруктовыми садами, и оттуда в Такну привозили корзины с абрикосами. Ах, какие это были абрикосы — огромные, сладкие, сочные. Абрикосы и молодое, чуть перебродившее вино — нам давали по ложечке попробовать. Его делали негры в поместье. Мамочка говорит, что еще застала рабовладение. Но она путает.

Сесар. Вечно ты все придумываешь, Мамочка! Что, вспомнила сказки, которые рассказывала нам в детстве?

Амелия (с горечью). Ох уж эти сказки! Это она виновата в том, что случилось с моим сыном. Сколько стихов выучил он наизусть по ее милости!

Белисарио (поднимает голову). Нет, это неправда. На стихи был дедушка мастер. Мамочка заставила меня выучить только одно стихотворение. Помнишь, мы читали его по очереди: строчку — ты, строчку — я. Это был сонет, который написал ей на перламутровом веере какой-то косматый поэт. (Агустину.) Я хочу кое-что сказать тебе, только это тайна. Никому ни слова. А главное — чтобы мама ничего не узнала.

Агустин. Ну разумеется! Какой может быть разговор?! Выкладывай.

Белисарио. Я не хочу становиться адвокатом. Я ненавижу премудрости, которым меня обучают в университете — все уставы, кодексы, уложения. Я вызубриваю их к экзамену и немедля забываю. Честное слово. И в дипломаты я не пойду. Знаю, что для вас всех это будет потрясением, но что же делать? Душа не лежит. Совсем другое меня притягивает. Я никому еще об этом не говорил.

Агустин. Ну а к чему же у тебя лежит душа?

Белисарио. К поэзии.

Агустин (смеясь). Не обижайся, это я не над тобой смеюсь. А над самим собой. Я-то думал, ты мне сейчас признаешься в том, что тебя, например, тянет к мужчинам. Или что ты решил постричься в монахи. Поэзия — это еще полбеды. Это еще можно пережить. (Возвращается к столу; Амелии.) Можешь расстаться с мечтаньями, сестра, Белисарио не вытянет нас из нищеты. Послушай-ка меня: ему надо устроиться на службу.

Белисарио идет к письменному столу и оттуда слушает их разговор.

Амелия. Если бы ему взбрело в голову что-нибудь другое, я бы не возражала: пусть делает что хочет. Но ведь это голодная смерть! Что за профессия такая — поэт? Я возлагала на него такие надежды! Его отец перевернется в гробу, узнав про это!

Мамочка. Ты про Федерико Баррето? Тише, а то дядюшка услышит. С тех пор как появились эти злополучные стихи, он требует, чтобы даже имени его в доме не произносили.

Она улыбается всем и вежливо кланяется, как незнакомым. Белисарио, приставив пальцы ко лбу на манер рогов, «бодает» стариков, Амелию, Агустина и Сесара.