Уходят.
Семен Семенович. Значит, завтра в двенадцать часов.
Ресторан под открытым небом в летнем саду «Красный Бомонд». За столом – Калабушкин, Гранд-Скубик, Пугачев, Виктор Викторович, отец Елпидий, Степан Васильевич Пересветов, Маргарита Ивановна Пересветова, Клеопатра Максимовна, Раиса Филипповна, Зинка Падеспань, Груня. На скамьях, возле тира, – хор цыган.
Цыгане поют здравицу Подсекальникову. Семен Семенович опутан серпантином и обсыпан конфетти.
Цыгане(поют).
К нам приехал наш родимый
Семен Семеныч дорогой.
Сеня, Сеня, Сеня,
Сеня, Сеня, Сеня,
Сеня, Сеня, пей до дна.
Сеня, Сеня, пей до дна.
Цыганка подает Семену Семеновичу бокал вина на перевернутой гитаре. Аплодисменты.
Пей до дна, пей до дна, пей до дна, пей до дна.
Семен Семенович выпивает вино, после чего вдребезги разбивает бокал. Гости аплодируют.
Пугачев. Вот гусар! Вот лихач! Вот действительно, это да!
Маргарита Ивановна. Вот за это люблю вас, Семен Семенович. Костя! Костенька! Костенька, черт!
Подбегает официант.
Запиши за бокал девяносто копеек. Пейте! Пейте! Вы что же, Семен Семенович?
Семен Семенович. Сколько времени? А?
Маргарита Ивановна. До двенадцати долго, Семен Семенович.
Семен Семенович. Долго?
Маргарита Ивановна. Долго, Семен Семенович. Вы не думайте. Пейте, Семен Семенович.
Отец Елпидий (наклонившись к Груне). Раз пошел Пушкин в баню…
Груня. Вы про Пушкина мне не рассказывайте, я похабщины не люблю.
Семен Семенович. Человек!
Второй официант. Чего извольите-с?
Семен Семенович. Сколько времени, а?
Второй официант. Полагаю, что скоро двенадцать, Семен Семенович.
Семен Семенович. Скоро?
Второй официант. Скоро, Семен Семенович.
Отец Елпидий (наклонившись к Раисе Филипповне). Раз пошел Пушкин в баню…
Раиса Филипповна начинает ржать.
Раиса Филипповна (сквозь ржанье). Фу, бессовестный. Ой, не могу. Я сейчас так рельефно себе представила… Ну?
Отец Елпидий. Ну, пришел Пушкин в баню…
Аристарх Доминикович. Уважаемое собрание! Мы сейчас провожаем Семена Семеновича, если можно так выразиться, в лучший мир. В мир, откуда не возвращаются.
Степан Васильевич. За границу, наверно?
Аристарх Доминикович. Нет, подальше, Степан Васильевич.
Степан Васильевич. Пожелаю приятного путешествия.
Аристарх Доминикович. Вы зачем же перебиваете, гражданин!
Голоса. Тише… Тише…
Наступает мертвая тишина.
Отец Елпидий. Ну, Пушкин снимает подштанники.
Раиса Филипповна начинает ржать.
Голоса. Тише… Тише…
Раиса Филипповна (ржа). Я сейчас так рельефно себе представляю. Ну?
Аристарх Доминикович. Любимый Семен Семенович! Вы избрали прекрасный и правильный путь. Убежденно и смело идите своей дорогой, и за вами пойдут другие.
Раиса Филипповна (сквозь ржанье). Ну, а банщица что?
Аристарх Доминикович. Много буйных, горячих и юных голов повернутся в открытую вами сторону, и тогда зарыдают над ними отцы, и тогда закричат над могилами матери, и тогда содрогнется великая родина, и раскроются настежь ворота Кремля, и к ним выйдет наше правительство. И правитель протянет свою руку купцу, и купец свою руку протянет рабочему, и протянет рабочий свою руку заводчику, и заводчик протянет свою руку крестьянину, и крестьянин протянет свою руку помещику, и помещик протянет свою руку к своему поместью, и свое поместье про… нет, хотя на своем поместье можно будет остановиться.
Отец Елпидий. Ну, а Пушкин ей в рифму на букву «дэ»…
Аристарх Доминикович. Честь и слава вам, милый Семен Семенович. Ура!
Все. Уррра-а-а…
Семен Семенович. Дорогие присутствующие…
Голоса. Тсссс…
Александр Петрович. Прошу тишины и внимания.
Наступает мертвая тишина.
Вот теперь говорите, Семен Семенович.
Семен Семенович. Сколько времени? А?
Маргарита Ивановна. Вы не думайте, пейте, Семен Семенович.
Пугачев. Я почти что не критик, Аристарх Доминикович, я мясник. Но я должен отметить, Аристарх Доминикович, что вы чудно изволили говорить. Я считаю, что будет прекрасно, Аристарх Доминикович, если наше правительство протянет руки.
Аристарх Доминикович. Я считаю, что будет еще прекраснее, если наше правительство протянет ноги.
Пугачев. Хучь бы руки покамест, Аристарх Доминикович.
Степан Васильевич. Вы меня извините, я раньше не знал, вы сегодня в двенадцать часов стреляетесь. Разрешите поэтому выпить за ваше здоровье.
Семен Семенович. А сейчас сколько времени?
Маргарита Ивановна. Вы не думайте, пейте, Семен Семенович.
Зинка Падеспань. Господа кавалеры, проявите себя. Предложите чего-нибудь очень веселого.
Отец Елпидий. Предлагаю собравшимся крикнуть «ура».
Виктор Викторович. Все!
Все. Уррра-а-а…
Александр Петрович. Человеки! Шампанского!
Пугачев. Ну-ка хором, за десять рублей, про душу.
Цыгане.
Ой, матушка, скушно мне,
Сударыня, грустно мне.
Отец Елпидий. Хоп!
Александр Петрович. Чеши!
Виктор Викторович. Шевели!
Отец Елпидий. Вот, действительно, в этом есть.
Пугачев. До чего вы, родные, меня растрогали.
Аристарх Доминикович. Я не плакал, когда умерла моя мать, моя бедная мама, дорогие товарищи. А сейчас… А сейчас… (Рыдает.)
Раиса Филипповна. Я сейчас так рельефно себе представила: диктатура, республика, революция… А кому это нужно, скажите пожалуйста?
Виктор Викторович. Как – кому? Разве можно так ставить вопрос? Я не мыслю себя без советской республики. Я почти что согласен со всем, что в ней делается. Я хочу только маленькую добавочку. Я хочу, чтоб в дохе, да в степи, да на розвальнях, да под звон колокольный у светлой заутрени, заломив на затылок седого бобра, весь в цыганах, обнявшись с любимой собакой, мерить версты своей обездоленной родины. Я хочу, чтобы лопались струны гитар, чтобы плакал ямщик в домотканую варежку, чтобы выбросить шапку, упасть на сугроб и молиться и клясть, сквернословить и каяться, а потом опрокинуть холодную стопочку да присвистнуть, да ухнуть на всю вселенную и лететь… да по-нашему, да по-русскому, чтоб душа вырывалась к чертовой матери, чтоб вертелась земля, как волчок, под полозьями, чтобы лошади птицей над полем распластывались. Эх вы, лошади, лошади, – что за лошади! И вот тройка не тройка уже, а Русь, и несется она, вдохновенная Богом. Русь, куда же несешься ты? Дай ответ.
Входит Егор Тимофеевич.
Егорушка. Прямо в милицию, будьте уверены.
Виктор Викторович. Как в милицию? Почему?
Егорушка. Потому что так ездить не полагается. Ездить можно согласно постановлению не быстрее пятидесяти верст в час.
Виктор Викторович. Но ведь это метафора, вдохновение.
Егорушка. Разрешите мне вам преподать совет: вдохновляйтесь согласно постановлениям. Что же, тир открывается или нет?
Александр Петрович. Из-за вас вся задержка, Егор Тимофеевич, ждали, ждали, почти что совсем отчаялись.
Маргарита Ивановна. Осчастливьте, стаканчик, Егор Тимофеевич.
Егорушка. Совершенно не пью.
Александр Петрович. Почему ж вы не пьете, Егор Тимофеевич?
Егорушка. Очень страшно приучиваться.
Александр Петрович. Да чего же здесь страшного? Вы попробуйте.
Егорушка. Нет, боюсь.
Александр Петрович. Да чего ж вы боитесь, Егор Тимофеевич?
Егорушка. Как чего? Может так получиться, что только приучишься, хвать – наступит социализм, а при социализме вина не будет. Вот как хочешь тогда и выкручивайся.
Маргарита Ивановна. Только рюмку, всего лишь, одну лишь, за дам.
Егорушка. Между прочим, при социализме и дам не будет.
Пугачев. Ерунда-с. Человеку без дамочки не прожить.
Егорушка. Между прочим, при социализме и человека не будет.
Виктор Викторович. Как не будет? А что же будет?
Егорушка. Массы, массы и массы. Огромная масса масс.
Александр Петрович. Вот за массы и выпейте.
