Виктор Славкин - Серсо

Ознакомительная версия.

Паша. Земляника на меду… Пикантно.

Кока. Утром мы расписались в сельсовете. Мы прожили вместе неделю и еще один божий день. Это трудно объяснить.

Паша. Я понимаю.

Кока. Жизнь, молодой человек, подбрасывает нам кроссворды, пока их разгадаешь, проходят десятки лет… Мне надо было возвращаться в Иркутск, чтобы осенью приехать сюда уже навсегда. И я снова метнулся через всю страну в свой край земли. И там в июле, в жару, произошла одна дурацкая история, я вынужден был спасти женщину от смерти. Спас тем, что стал жить с ней семейно. Правда, она потом все равно умерла. От дизентерии… Но в этот дом я уже не вернулся. От той, другой, осталась ее дочка, за которую я нес полную ответственность…

Паша. Кроссворд.

Кока. Вы меня осуждаете?

Паша. Нет.

Кока. Вы мне сразу отличились от всей молодежи.

Паша. Мне интересна история вашей жизни.

Кока. История?..

Паша. Вашей жизни.

Кока. Спасибо.

Паша. За что?

Кока. За то, что мою жизнь вы назвали историей. Я бы ее так не назвал… Были какие-то лоскуты. Сначала кружева, кружева… а потом лоскуты… Здесь мы играли в серсо, горелки… Гимназисты в полотняных гимнастерках. Лаун-теннис. Потом игры кончились, началась новая жизнь. Я ничего не умел, но я пошел, я пошел… Служил по конторам, однажды в банке… Играл в духовом оркестре… Когда-то отец научил меня играть немного на валторне, моей науки хватило, чтобы исполнять марши на демонстрациях. Тогда медная музыка была в моде… Потом в Сибири комендантом общежития. Об этом вы уже осведомлены. В Туркестане строил железную дорогу. На войне не был, не годен! На станциях работал эвакуатором, эвакодокументы оформлял. Потом в железнодорожном училище – инструмент учащимся выдавал… Теперь с внучкой проживаю в Брянске. Ее мать отдельно на Дальнем Востоке. Совсем отдельно. У нее муж военный, офицер. А мы проживаем в Брянске. Не переписываемся даже. Старые дела. В свое время она скинула мне свое дитя. Теперь возобновлять родительские отношения… Поздно!..

Пауза.

Паша перебирает открытки на столе.

Мне всегда жизнь подбрасывала варианты. Я не выбирал варианты, я сам всегда был вариантом. Не своя жена, не своя дочка, не своя внучка, не своя… правнучка. Вот такие лоскуты. А вы говорите – история.

Паша. Вы страдали, а страдания всегда принадлежат истории.

Кока. Мы живем в одной комнате. Внучка скоро родит.

Паша. Вас станет четверо?

Кока. Если она произведет на свет двойню. Теперь молодые девушки не стесняются иметь ребенка без отца.

Паша. Кризис института брака.

Кока. Просто не сложилось…

Пауза.

Паша. Учтите, ваш правнук, или кто родится, жить, как вы, не захочет. Это будет Кока-новый. Он возненавидит вас.

Кока. За что?

Паша. За свое некомфортабельное детство.

Кока. Я расскажу ему, он поймет… Нынешние молодые люди, я заметил, очень нежные… Его дед устоял. Он оценит!..

Паша. Оценит? Вот он, ваш нежный правнук, делает уроки, а на другом конце стола его мать гладит дедовы кальсоны, она брызгает на них водой изо рта, и отдельные капельки долетают до мальчика и попадают ему на лицо… Отвратительное ощущение, должен вам заметить. И за это он будет вас любить?

Кока. «Ты всегда мечтала, что, сгорая…»

Паша. Вот, не надо было Блока читать!

Кока. Я вас боюсь.

Паша. Если вам кого и бояться, милостивый государь, то самого себя. Могли бы всю жизнь прожить в прекрасном доме с прекрасной женщиной. Могли бы всю жизнь спокойно играть в серсо.

Кока. Да, я жил не очень.

Паша. Послушайте, у меня было отвратительное детство в смысле условий… И что хорошего?

Кока. Дети, чистые дети… Побежали за серсо.

Паша. У меня затылок холодеет… вот тут… и между пальцев чешется. Не желаю вашему правнуку, или кто родится, этого холода. Лучше согрешите вы, а он войдет в жизнь чистым. Без этой нашей коммунальной чепухи. (Берет со стола старый журнал, листает.)

Кока. Турнир. По лаун-теннису. Я был четвертым. Мою фотографию поместили в теннисном журнале.

Паша. Они тут жить не будут.

Кока. Почему?

Паша. Я вам говорю. Вы обратили внимание, как Петушок выходит из дома? Что-то так и толкает его в спину. Это не сквозняк. Просто… Поиграют в серсо и разъедутся, а дом пропадет. Мне жалко этот дом.

Пауза.

Кока. По вечерам она приходит домой и вяжет. Я читаю, а она вяжет. Телевизор работает, но мы в него не глядим. У нее почти нет подруг, тем более знакомых мужчин. Я спрашиваю ее: «Душенька, кто же он?» А она: «Господин Крекшин, почитайте лучше вслух». Я снова становлюсь вариантом.

Паша. Я однажды сам чуть не женился. Спасла меня ноздря. Просыпаюсь я как-то, смотрю на эту мою невесту сбоку и вижу – не нравится мне ее ноздря. Какая-то отвратительная ноздря! И она ею дышит. Больше мы не встречались. (Короткая пауза.) Зачем вам этот дом?

Кока. Вон там, над трубой, флюгер раньше был в виде всадника такого с сабельками. В каждой руке по сабельке.

Паша. У меня к вам предложение. Продайте мне этот дом.

Кока. Ветреным днем сабельки крутились, как пропеллер.

Паша. Родится правнук, вам в одной комнате будет тесно.

Кока. Врачи сказали, что будет девочка.

Паша. Мы два человека – мне нужен дом, вам нужны деньги. Поступим резко. Рез-ко.

Вбегает Надя с кольцом в руке.

Надя. Спокойно лежало под шестым стропилом. (Кладет кольцо на стол. Убегает.)

Кока. Я пропал.

Уже ночь. На веранде в лунном свете появились колонисты. Они несут серсо.

Сколько лет прошло… Революции, войны… а эти деревяшки уцелели. Города исчезли, а они вот… Зачем? (Пауза.) Па́рит.

Паша. Теперь вполне можете снять пиджак.

Кока. В консультации сказали, будет девочка. Но как можно знать, кто там сейчас!..

Паша. Флюгер в виде всадника… Остроумно. Можно воспроизвести.

Кока. Как тут пахли маттиолы по вечерам!..

Паша. Так где, вы сказали, была клумба?

Кока. Молодой человек, я согласен.

Колонисты уже в саду. У каждого в руках шпажка – атрибут игры. В причудливом рисунке фигуры движутся между неподвижными Пашей и Кокой.

Таинственно и нежно звучат слова песенки о серсо: «…И были жарки их объятья, пока маркизу не застал за этим сладостным занятьем почтенный дядя-кардинал…»

Петушок бросает кольцо. Пошла игра. Суета. Крики. Женский визг. Внезапно Паша выбрасывает руку вверх, и кольцо послушно опускается на эту прямую руку.

Паша. Николай Львович, вы что-то хотели сказать.

Кока. Я имел сказать… вернее, показать… предъявить! Суть в том, что… Короче, вот. (Достает сложенную вчетверо пожелтевшую бумагу, разворачивает ее.)

Надя. Что это?

Кока. Я был мужем Елизаветы Михайловны. Брачное свидетельство. Печать поселкового Совета. Документ.

Пауза.

Петушок. Выходит, вы и взаправду мой дед.

Паша. Нет, Петушок, выходит не это. Николай Львович Крекшин является наследником первой очереди, этот дом принадлежит ему.

Петушок. Дом общий. Пожалуйста.

Паша. Строение продается.

Владимир Иванович. Кому?

Паша. Мне.

Петушок. Тебе? (Коке.) Это правда?

Кока. Сколько лет прошло… Революции, пожары, войны… Города исчезли… а эти деревяшки вот уцелели. Зачем?..

Валюша. Петушок, ты проиграл в серсо.

Занавес

Утро. Сад. Туман. Влажно. По саду в разных его концах бродят люди. Все, кроме Коки. Петушок и Ларс сидят в садовых креслах по обе стороны дома. В руках у Петушка книга.

Петушок (читает). «Двенадцать павильонов в нефритовой столице и в одном из них, Нефритовом, обитают вознесенные на небо поэты. Из этого чудесной архитектуры павильона вид открывается великолепный: с западной стороны – на Дворец Познания, с восточной – на дворец Простора и Стужи, и, куда ни глянь, радуют взор совершенством формы и цвета легкие беседки и многоярусные терема. Однажды Нефритовый владыка повелел украсить павильон и устроил в нем пир для своих подданных. Заиграла небесная музыка, запестрели одежды небожителей. Наполнив небесным вином кубок из драгоценного камня, владыка поднес угощенье Великому поэту и попросил его сложить стих о Нефритовом павильоне. Поклонился поэт и, не оторвав кисти от бумаги, начертал:

Ознакомительная версия.