Экарт ('с надрывом). Я уйду отсюда, уйду в леса. Там такой воздух, особенно поутру... Он цвета лимона и едва колышется между коричневыми стволами деревьев... Снова уйду в леса!
Иоганнес. Я тебя не понимаю, Ваал. Разве здесь плохо? Слушай, может, еще одной угостишь?
Ваал (громко). Луиза, рюмку водки для...
Иоганнес (обрывает его на полуслове). Не надо никаких имен! Здесь все друг друга знают. (На мгновение замолкает.) По ночам мне иногда снятся такие кошмары, такие кошмары...
В а т ц м а н (декламирует). В наших лесах, чтоб со счета не сбиться, Осин — что морского песку. Каждому хватит, на чем удавиться, Под чем вздремнуть на боку.
Ваал. Что-то в этом роде я уже слышал. Только вот где, где это было?
Иоганнес. Она все еще плавает. Ведь ее так и не нашли. Иной раз у меня бывает такое ощущение, словно вместе с целым океаном водки, которую я просто вынужден поглощать, в мою глотку проскальзывает и ее полусгнивший труп, только совсем маленький. Но ей-то тогда было уже семнадцать... Волосы у нее, должно быть, позеленели от водорослей, и в них копошатся водяные крысы. Недурственно... И она вся вымазана илом, черным и вонючим. А ведь она была такой чистюлей... Потому-то и бросилась в речку да там протухла.
В а т ц м а н. Мясо всегда разлагается, как и душа. Мужики, должен вам сообщить, что я напился как сапожник. Сколько у нас будет дважды два? Дважды два будет четыре... А что это значит? Это значит, что я трезв как стеклышко. К тому же я слышу голоса других
миров. Смиритесь, говорю я вам! Станьте опять людьми! Со мной еще не все кончено,
пока я слышу эти голоса. И я знаю, сколько
будет дважды два... (Садится.)
Ваал (хватает гитару, ударяет ею по лампе).
Свет гаснет.
А теперь я буду петь. (Берет несколько аккордов, начинает петь.)
В лохмотьях и с лицом,
изъеденным дождями,
Увенчан чужими лаврами,
жаждой по свету гоним,
Он распрощался с юностью,
но не с ее мечтами,
Забыл свой отчий кров,
но не синее небо над ними.
Я сегодня что-то не в голосе. (Пытается настроить гитару.)
Э к а р т. Пой, Ваал, пой!
Ваал (продолжает). Уймитесь вы там, убийцы, невинные души гробя, Коль скоро пути вам заказаны на небе и на земле... Не лучше ли было остаться в материнской утробе? Вы там бы мирно дрыхли в довольстве и в тепле.
Еще и гитара расстроена...
В а т ц м а н. Хорошая песня. В люем вкусе!
Ваал (поет дальше). А он по бездорожью шагал, с хулой в ногу, В поисках края, где было бы легче дышать. Зарос щетиной и грязью, от ветра разбух понемногу — Его бы теперь не узнала даже родная мать.
В а т ц м а н. Где моя рюмка? Я ничего не вижу. Да еще и стол качается... Эй, там, кто-нибудь, зажгите лампу! А то ведь так и собственного рта не найдешь.
Э к а р т. Что за вздор ты мелешь! Ваал, ты чего-нибудь видишь?
Ваал. Ничего не вижу и видеть не желаю. Мне хорошо в потемках. В брюхе булькает шампанское. Сердце щемит от тоски по прошлому, которого не помню... Скажи, Экарт,
ты мне друг?
Э к а р т (с трудом выговаривает слова). Знамо дело! Да ты пой, пой!
Ваал (поет).
За райские кущи не раз он ад принимал спьяну.
Недаром навек ухмылка скривила губы его.
Зато он спал и видел зеленую поляну
Да неба лоскут над нею и больше ничего.
Иоганнес. Решено! Я ухожу вместе с тобой. Я не буду тебе обузой, Ваал, потому что все равно уже почти ничего не ем, почти ничего...
В а т ц м а н (возится в потемках, зажигает лампу). Да будет свет. Xa-xa!
Ваал. Идиот! (Заслоняется рукой от света, встает.)
Э к а р т (с кельнершей на коленях, пытается освободиться от ее объятий). Что с тобой, Ваал? Какая муха тебя укусила? Ваал смотрит на него исподлобья. (Встает.) Ты что, меня к ней ревнуешь? Так ведь это просто смешно. Я же ничего такого не сделал...
Ваал, покачиваясь, подходит к Экарту, при этом задевает рукой бокал. Тот разбивается вдребезги.
И вообще, почему это у меня не может быть баб?
Ваал пожирает его глазами. Ты мне не жена и не любовница... Ваал бросается на него, начинает душить. Свет сразу гаснет. Пьяный Ватцман давится от смеха. Кельнерша вопит. Из соседней комнаты выбегают другие посетители. Один из них приносит лампу.
Ватцман (испуганно). Нож! У него в руке нож!
Кельнерша. Езус Мария! Ведь он его убьет...
Двое мужчин (разнимают дерущихся, оттаскивают Ваала в сторону). Да угомонись ты, дьявол! Кому говорят! — Он пырнул его ножом. О, Боже...
Экарт, весь в крови, оседает на пол. Лампа гаснет. Воцаряется мрак.
Ваал (кричит). Экарт! Брат мой! Где ты?
ДЕСЯТЫЙ ГРАДУС ВОСТОЧНОЙ долготы по Гринвичу
Вечер. Проливной дождь. По проселочной дороге, борясь с ветром, бредут двое полицейских.
Первый полицейский. Черный дождь.
Да еще такой ветер — хоть в гробу от него
прячься... И все из-за этого негодяя!
Второй полицейский. Судя по всему, он держит путь на север. Там, в лесах, его и днем с огнем не сыскать.
Первый полицейский. А что это за тип?
Второй полицейский. Убийца. Был стихоплетом, артистом варьете, владельцем каруселей и даже любовником миллионерши... Потом работал лесорубом, сидел в каталажке, бродяжничал... Его схватили на месте преступления, но он силен как слон... А виной-то всему была одна официантка, на которой уже пробы ставить негде. Из-за нее он зарезал своего лучшего друга.
Первый полицейский. Ну, тогда это просто зверь, а не человек.
Второй полицейский. Да, но ведь при всем этом он ведет себя как ребенок. Тайком приносит одиноким старушкам дрова из леса... Тут-то мы его едва не поймали... Эта история с официанткой стала, похоже, последней каплей. Ему уже нечего было терять... Вот он и зарезал друга своей юности. Тот, правда, был тоже довольно темной личностью.
Первый полицейский. Эх, сейчас бы водки... или хотя бы бабу... Пойдем отсюда! Там, в кустах, что-то шевелится...
Оба уходят.
Ваал (вылезает из кустов, с узелком на плече и гитарой в руках). Так, значит, он окочурил-ся... Бедняга! Нечего было попадаться мне под горячую руку! Жизнь становится интересной... (Скрывается за кустами.)
Ночь. Ветер. Ваал лежит на грязном тюфяке. За столом сидят мужики. Они выпивают,
играют в карты.
Первый мужик (встает, подходит к Ваалу, склоняется над ним). Слушай, чего ты хочешь? Ты же уже на ладан дышишь... Это и слепому видно. И никому на белом свете до тебя и дела нет. Может, у тебя кто есть? Ваал качает головой.
То-то и оно. Надо стиснуть зубы, если, конечно, они у тебя еще не совсем сгнили, и ждать конца... Чего ты ерепенишься? Другое дело, когда откидывают копыта люди, которым есть что терять... миллионеры, например. Их-то еще можно понять... А у тебя-то даже и документов нет. Но ты не дрейфь!
Земля и без тебя будет все также вращаться.
Она у нас круглая. И также будет выть ветер...
Посмотри на все это иначе. Представь себе,
что подыхает крыса. И все дела. Только не
цепляйся за жизнь зубами. Их у тебя уже все
равно нет. (Возвращается к столу, садится.)
Мужики. Там еще капает. Черт побери!
Придется ночевать рядом с покойником.
— Ты лучше в карты смотри. Бью козырем!
— Ты еще дышишь, толстый? Спел бы чего-нибудь напоследок.
— Оставь его в покое! Ои остынет быстрее, чем кончится этот черный дождь... Ходи
давай!
— Он, конечно, пил, как лошадь. И все же в нем есть что-то такое... Он ведь не знал, что так кончит.
— Десятка треф! Хватит на него таращиться.
Смотрите лучше в карты. Мы с вами не в бирюльки играем.
Воцаряется тишина. Лишь изредка слышны проклятия.
В а а л. А сколько сейчас времени?
Второй мужик. Двенадцать. А ты что,
собираешься в дорогу?
Все смеются.
Ваал. Да пора уже. А как там?
Второй мужик. Сыро.
Все (встают). Вот и дождь перестал. — Надо
двигать. — Везет этому толстому. Опять будет
лодыря гонять. (Берут топоры.)
Третий мужик (подходит к Ваалу).
Спокойной ночи! На том свете свидимся.
Четвертый мужик. Как хоть тебя зовут? А то ведь так и помрешь... Мы же должны
знать, кого будем закапывать.
